Наталья Симонова - Перепутаны наши следы (сборник)
Она в испуге смотрела на него и молчала.
– Ты не думай, все бывает. Как захочешь, так и будет. Ты только поправляйся. Ты держись, Анют, старайся. Думай о хорошем и ни о чем не печалься.
Она в отчаянии замотала головой. Он опомнился, заулыбался опять.
– Не опасайся, Анька, ничего не бойся, прорвемся! – воскликнул преувеличенно бодрым тоном.
Глаза жены наполнились слезами.
– Ань, я дурак, вот расстроил тебя, – сказал он с досадой. – Хотел только тебе объяснить, чтобы ты не думала ни о чем таком, о пустяках о всяких. Я, Ань, сам-то о многом передумал, не так это все, ерунды много, – забормотал как-то невнятно, но с внутренним убеждением. – Не в этом дело. Вот – внучка у нас, Катя наша мамой стала – вот это серьезно.
Она кивала, успокаиваясь. Заплакала слезами облегчения, крепче цепляясь за его руку. Он улыбнулся, погладил ее по щеке.
– Мне так все странно, – сказала Аня. – От всего отвыкла.
– Пустяки, пустяки, – говорил он успокоительным тоном. – Были бы все здоровы – а остальное ерунда. Ты вот у нас теперь поправишься, и снова будет семья. Будем с внучкой возиться. Будем дальше жить.
– Мне казалось, ты меня разлюбил.
– Может, и мне так казалось. Но это все пустяки… Куда ей деваться – любви-то? Была же она – значит, и есть. Ты, Анют, только поправляйся. Мы же все ждем тебя. И все у нас хорошо будет. Все по-человечески…
Зашла медсестра, потянула его на выход.
– Пойдемте, пойдемте, сейчас врач придет – рассердится, что вы еще в палате. А жене вашей буду капельницу ставить.
– Да, да, – закивал Иван, отрываясь от Аниной руки и пятясь к двери. – Ставьте, делайте, что нужно. Теперь все хорошо будет, Анечка.
Она кивала, провожая его любовным взглядом.
Он вышел, перевел дух и с воодушевлением принялся набирать номер дочери.
Я с тобой
– Да чё ты ко мне прикопалась! – Вася опять кричал на нее, голос срывался. – Оставь меня в покое! Альфонса своего воспитывай, если делать нефига! – Ему было не лучше, чем ей. Но и она не могла сдерживаться.
– Почему это, интересно, он альфонс? Да Олег зарабатывает больше меня, между прочим! Как ты вообще смеешь…
– Ну вот и отлично, что зарабатывает! Иди целуйся с ним! От меня только отвянь! – Василий швырнул ложку, свекольник брызнул по виниловой скатерти малиновыми каплями.
Несмотря на раздражение, Юля все же испугалась, что сын сейчас вскочит и уйдет и снова не поест как следует, а потому примолкла. Васька и так худющий, вырос как жердь, да мяса не нарастил. Питается черт-те как. А она все-таки мать…
– Ну ладно, ладно, – попыталась она говорить примирительно. – Ешь. Ну что ты на меня кидаешься, я же просто переживаю за тебя.
– Переживала бы поменьше, мне бы легче жилось. – Лицо Васьки было злым и отстраненным. Он смотрел угрюмо, суп не доедал, но и не уходил. Юля взяла салфетку, стала вытирать свекольные брызги со стола. Положила ложку на край тарелки. Видно было, что и это все раздражает сына. Она перестала сдерживаться.
– А ты можешь нормально поговорить с матерью хоть раз?! – рявкнула по новой.
– А ты можешь нормально говорить?!
– А что я тебе сказала?!
– Да ты достала уже меня, достала! Я теперь даже девушек с именем Юля за километр обхожу! – с ненавистью глядя на мать, крикнул Вася.
– Что ты себе позволяешь?
– Что хочу – то и позволяю!
– Хватит хамить! – Юля заплакала, и сразу с надрывом, без разбега.
– О господи! Начинается! – Василий бросился вон из-за стола и, хлопнув дверью, скрылся в своей комнате.
Юля осталась одна. Рыдала, кривя и комкая лицо. Выла, жалея себя. Наконец всхлипнула, умолкая, вытерлась платком, высморкалась. Взяла телефон, набрала Олега – как в воду бросилась. Вообще-то она знала, что не нужно в таком состоянии звонить, но нестерпимо захотелось приклонить изболевшуюся голову к чьему-то теплому плечу.
– Юлька? – откликнулся Олег почти сразу. – А что с голосом?
Она вздохнула.
– С Васей опять поссорились, – сказала печально.
– Девочка моя бедная, – посочувствовал друг. Повисла пауза. Юля молчала, ждала новых целительных слов. – Ну ты что там затихла? – спросил Олег.
– Так грустно, – выдавила Юля.
– Бедняжка, – вздохнул он, и в его интонации она услышала нотки нетерпения.
– А сам что делаешь? – постаралась собраться Юля.
– В компе сижу. Проги качаю.
– А-а… Не до меня? – Юля надеялась, что голос звучит не раздраженно и достаточно доброжелательно.
– Ну почему не до тебя? – замялся Олег. – Просто… занят немножко.
Она опять вздохнула судорожно, жадно ловя его молчание – ведь ясно было, что на сегодня это уже последние секунды разговора, и потом ей снова придется остаться одной.
– А ты… – Олег, кажется, не знал, что сказать. Наконец смутился. – Господи, – заговорил более естественным тоном. – Юлечка, ну прости меня. Просто в самом деле занят. Но я тебе очень сочувствую. И очень тебя люблю.
Юля перевела дыхание, стало легче.
– Ну ты там держись, моя хорошая, да? – сказал еще Олег. – Держись. Не первый раз, не последний у тебя с Васькой проблемы. Ой… – вдруг отвлекся он, видимо уже думая о чем-то другом. – У меня тут, похоже, трабл какой-то… – Он явно смотрел в компьютер и про Юлю, видимо, уже почти забыл. – Ни фига себе! – воскликнул чуть в стороне от трубки. – Ну давай, Юлька, давай там, не грусти, моя хорошая, – проговорил речитативом. Она что-то пискнула в ответ, в очередной раз неожиданно покидаемая им. И услышала возле уха короткие гудки.
Сидела в безвольной позе, отрешенно уставившись в угол комнаты. Телефон вывалился из поникшей руки.
Подошла кошка Бася. Обнюхала гаджет. Потом обратилась к хозяйке. Глядела на нее преданно, сочувственно мявкнула, задирая серую голову. Стояла и просила, терпеливо, кротко – мя! И после долгой паузы опять, без раздражения, все с той же кротостью – мя!
– Только тебе я и нужна, Басенька, – сквозь плач проскулила Юля, привычно накручивая себя. – Если бы не ты – никому меня не надо. Зачем жить человеку, который никому не нужен? Зачем?
Кошка стояла рядом и ждала. В последнее время она не вспрыгивала ни на диван, ни на стул, ни на колени. Неизвестно почему, ей стало трудно двигаться, хотя была еще не старая. Десять лет всего, жить бы да жить в любящей семье… Васька и Юля души не чаяли в своей Басе. Но Басю явно что-то беспокоило, передвигаться она стала как-то бочком, чуть приседая на задние лапы. Юля закусила губу, с тревогой глядя на потерявшую прыть любимицу. «Нужно Васе сказать, – подумала. – К врачу нужно».
Она застучала в дверь сына:
– Вась, выйди, что-то с Басей не то. Ва-ся!
Сын выглянул из-за двери.
– Ну что с ней? – спросил нехотя.
– Ходит как-то странно. И не прыгает.
– Уж не девочка – прыгать, – хмуро процедил Василий. – Бась, эй! Басинда! Ну что там с тобой?
– Мя, – сказала Басинда и подошла к Васе, боднула в ногу, взглянула снизу вверх с ожиданием.
– Нормально все, что ты опять сочиняешь, – с привычным раздражением кинул Васька матери, нагибаясь за кошкой.
– Не нормально! Вот посмотри сзади, когда идет. Она как будто припадает на лапы. К Татьяне Ивановне нужно.
– Ладно, посмотрим, – буркнул Василий, скрываясь вместе с кошкой за дверью.
«Но почему он обозвал Олега альфонсом? – огорченно раздумывала Юля. – Никакой не альфонс. Даже денег у меня никогда не занимал. Правда, и мне не помогает. Но разве он обязан?.. А зато подарочки дарит… – вспомнила утешительное. – И вообще он хороший. Он меня любит. Просто сейчас время у него такое. И на работе аврал… И нужно еще заботиться о маме и сестре…»
Юле было тридцать шесть, а Олегу двадцать девять. Эти семь лет не давали покоя Васе. Да и Юлю, если честно, заставляли комплексовать. Тем более что Олежка был красив, весел и востребован.
Когда-то оба были ужасно влюблены. Однако на третьем году этих необязательных встреч его чувства приугасли. Юля и раньше стеснялась заговаривать о создании семьи, а теперь-то уж… Завести об этом речь было выше ее сил. Она часто плакала по ночам в ванной комнате от обиды и жалости к себе, остро переживала собственную неустроенность. Включив воду, чтобы Васька случайно не услышал, оплакивала нескладную свою любовь и очевидную, как ей казалось, несправедливость к ней судьбы. Правда, если шестнадцатилетнего Васи ночью не оказывалось дома, что случалось все чаще и чаще, тут уж ей было не до Олега. Тогда она не находила себе места, тревожась за сына, особенно если его телефон был выключен, – и тоже плакала, от страха за Василия. Когда же мобильник мальчика был включен, Юле оставалось одно утешение: ответит, нахамит – ну и слава богу, значит, по крайней мере жив.
А ведь еще недавно любовь и дружба процветали в их маленькой семье. Жизнь круто изменилась, когда Ваську накрыло пубертатом – парень стал отчаянно демонстрировать, что между ними больше не может быть ничего общего, что он сам по себе и не допустит ее вмешательства в свою жизнь. Юля страдала, но чувствовала себя бессильной изменить ситуацию.
