Евгений Орел - Баклан Свекольный

Федя вталкивает скрученного и беспомощного Ерышева в дверь приёмной, так и остававшуюся открытой. Извиняется перед Ольгой за её рыцаря-заступника, ёрничая, мол, Толик достойно защищал её честь, но… не защитил. От последовавшего за этим пинка «рыцарь» валится на пол и со стоном разминает пострадавшие суставы.

От истерики Ольга уже отошла и теперь с жалостью взирает на поверженного «идеального мужчину».

– Ну так что, Выдра, едем в Кончу? – Фёдор гнёт прежнюю линию.

– Я тебя за Выдру – убью! – вставая с кресла, Ольга выходит из-за стола, чтобы её угроза не казалась Бакланову сильнее исполнения.

– Ага, щас, – убегает он. Не хватало ему ещё драки с женщиной!

Из кабинета на шум появляется несколько украинских сотрудников. Гости остаются на месте, не понимая происходящего, да и не желая вмешиваться в то, что их не касается. Фёдора в приёмной никто не застаёт, а Ерышев и Выдра в объяснения не вдаются. Инцидент замят, будто и не случился.

Глава 8. Остаток понедельника

Понедельник, 4 октября 1993 г.

Время – 12:50.

Довольный, что наконец-то показал интеллигенту Ерышеву, «кто есть ху», [13] Бакланов собрался было выйти за сигаретами в киоск. Да и обед уж скоро. Вот только денежка в портфеле осталась. Фёдору в облом возвращаться в трижды постылый отдел, но куда денешься? Он и так старается лишний раз там не маячить.

Войдя в кабинет, он замечает, что стена отчуждения, отделяющая его от остальных, заметно уплотнилась. Обычно в его сторону хоть изредка, но поглядывает Валя Зиновчук, пусть и только для того, чтобы лукаво подмигнуть, словом задеть, хмыкнуть не по-доброму – то есть хоть как-то отметить его присутствие. Сегодня даже Валя проявляет к Бакланову столько же интереса, сколько и прочие – точнее, никакого. Догадка на ум приходит одна и единственная: слухи о приключениях в приёмной Фёдора обогнали.

«Уже кто-то постарался. Ну и народ!» – мелькает у него мысль.

Соблазнительно поиграть «в дурку» да невинно полюбопытствовать: «А что случилось?» Только за день уж наигрался, и рожи эти так осточертели, что взять бы кошелёк да свалить отсюда поскорей. Хоть на часок.

В институте обеденный перерыв с часу до двух. После звонка вахтёра, почти как в школе на перемену, ничто не заставит Фёдора задержаться хоть на минуту.

В холле перед выходом Лена Овчаренко разговаривает с мужчиной лет до тридцати. «Не из наших», – машинально отмечает про себя Фёдор.

Беседа идёт на повышенных тонах. «Да мало ли, – думает он. – Может, ухажёр какой или воздыхатель, не теряющий надежды. А может и… домогатель?» Федя не уверен, есть ли такое слово, но другого для оказии подобрать не удаётся.

На всякий случай идёт помедленней. Сильнее обычного чеканятся о мраморную плитку металлические набойки. Нарочно, конечно, чтобы Лене дать знать, мол, если какая проблема, Федя рядом.

Вслушиваться нужды нет: разговор достаточно громкий. Похоже, никакое это не домогательство, а скорее, незадачливое ухажёрство. Об этом говорят обиженный взгляд молодого человека и непреклонный тон предмета его обожания. «Ну, значит, всё в порядке», – думает Фёдор.

Соблазнительно однако ситуацию малость подперчить, и он, проходя мимо, с американской улыбкой и нарочито панибратски выдаёт: «Приве-е-ет» – с нисходящей интонацией. Недвусмысленный взгляд направлен на Лену и только Лену. Её воздыхателю – ноль внимания.

Глазами она даёт Феде знак, мол, «не до тебя сейчас». Её собеседник понимает этот диалог взглядов по-своему. Лена же втолковывает ему, что «мы с тобой не пара, у нас и общего ничего нет, кроме детства, да и потом, пойми ты, наконец, что я тебя не люблю». Последнее Лена произносит погромче, будто желая, чтобы именно эти слова услышал отдаляющийся Бакланов.

До Фёдора долетает реплика явно по его адресу: «А шо это за чувак? Где-то я его видел». Ответ Лены теряется за пределами слышимости.

Интересно, как Лена пояснила, «что это за чувак»? Замедлять шаг и прислушиваться уже поздно. Да и зачем? Лучше остаться равнодушным. Или сделать вид…

«Где-то я его видел» – ну и ладно, что видел. Фёдору тоже лицо этого малорослого крепыша кажется знакомым. Курить хочется больше, чем тормозить на таких деталях, и он поддаёт паров.

Проходящие мимо сотрудники удивлённо поглядывают на Лену и пристыженного молодого мужчину. Вполголоса, но достаточно чётко, звучит:

– Не смей этого делать! Слышишь? Я тебе говорю: если ты его тронешь…

Может, на это и следовало обратить внимание. Что-то здесь явно не так, должен был подумать неравнодушный обыватель. Но какое кому дело до посторонних? Своих проблем под завязку.

Обедать Федя ходит в кафе «Лакомка», через дорогу. Назвать такое питание полноценным – натяжка в чистом виде, но мало какой холостяк способен и охоч варить дома борщи да жарить котлеты. Бакланов – не исключение. Общепит по кошельку бьёт неслабо, а денег в обрез, хоть бы до зарплаты дотянуть. Федя проходится вдоль цепочки частных ларьков, ютящихся по периметру тротуара. В одном покупает пару пирожков с капустой, в другом сигареты. Не забывает и про «Кока-колу». Всё вместе – дёшево и сносно, до конца дня протянуть можно.

Многоцветный осенний парк соблазнительно манит в лоно увядающей природы. Так и завлекает окунуться в тлеющий аромат, мало чем напоминающий об ещё недавно пышной зелени. Так и завлекает… Федю долго «уговаривать» не надо, и он совмещает прогулку с трапезой. «Что-то нынче рано осень пришла», – думает он, уминая на ходу пирожки. Еда в сухомятку сушит прилично, и стеклянная трёхсотграммовка броварской «Кока-колы» опустошается быстро и без остатка. Тщетно, конечно, пытаться утолить жажду сладким пойлом сомнительного происхождения.

Покончив с нехитрой снедью, Федя швыряет в урну замасленный целлофановый пакет и пустую тару из-под ещё недавно дефицитного «буржуйского» напитка.

Его что-то беспокоит. Только что? И с чего вдруг? Отгоняя дурные мысли, до конца обеда Фёдор не торопясь прогуливается по дорожкам парка. От волнения курит одну за одной. Редкие прохожие и просто гуляющие не занимают его внимания. Да и стрелки на часах неумолимы: пора обратно, «на галеры», как говорит приятель Фёдора, такой же, как он, из «не защитившихся».

На входе Лена. Вопросительный взгляд не оставляет сомнений, что ждёт она именно его. Сделав затяжку поглубже, Федя выбрасывает в урну едва начатую сигарету и, остановившись, выжидающе смотрит на Лену.

Голос её не скрывает смущения:

– Федя, это совсем не то, что ты подумал. Я не люблю его.

– Кого, Лен? О чём ты? – не понимает Фёдор. – И что я… эт самое… подумал?

Он уже и забыл о невольно подслушанном разговоре.

– Я не хочу, чтобы ты считал, будто я с ним, – оправдывается Лена, глядя на него в упор.

– Да мне всё равно, с ним ты или без него, – поняв, о ком речь, он старается звучать как можно безразличней.

– Я не люблю его, – настаивает Лена, с трудом скрывая волнение. Фёдор замечает, как дрожит её нижняя губа.

– Леночка, это твоё личное дело, любишь ты его или нет, – сказал как отрезал, даже чуть раздражённо, понимая, что ревнует, хоть и безо всякого на то права. Он давно понял, что Лена ему интересна, да вот чувство ревности охватило его только сейчас.

А, собственно, по какому праву? Между ними никаких отношений, кроме служебно-приятельских. Ну, статью вместе нацарапали. Ну, видятся случайно, перекидываясь парой-тройкой слов. И всё! Тогда с чего вдруг ему хочется знать, что же это за крендель обхаживает его тайную симпатию, и какие у Лены с ним отношения?

Расспросы не понадобились.

– Понимаешь, Федь, мои родители дружат с его родителями. Это ещё с молодости… – сбивчиво пытается она втолковать Фёдору характер неизвестных ему отношений. – Мы с Сашей… н-ну… с этим… – Лена жестом указывает в сторону парковой аллеи, по которой минуту назад отправился её друг детства.

«А как это я с ним разминулся? Жалко…» – молнией проносится в голове Фёдора.

– Наши родители давно дружат, – повторяется она.

– Это я понял. И что? – нетерпеливо допытывается Фёдор.

– Ну так… мы с детства почти всё время вместе… вместе играли…

– Ага, понятно, ходили на один горшок.

Незлобный сарказм Лена пропускает мимо ушей.

– В одну школу пошли, в одном классе…

– А, так вы друзья детства, значит, – перебивает Фёдор, притворяясь, будто разговора и не слышал.

– Да, вроде того. Нас часто принимали за брата и сестру. А когда выросли, в Сашке проснулась… хм… любовь. – В улыбке Лены читается ирония вкупе с жалостью к названому братцу. – Да вот только я… он хороший, добрый…