Владимир Романовский - Инсула
С этим все были более или менее согласны, хотя сорок процентов – преувеличение, конечно же. Поэтическое.
Цицерон вынул из кармана пачку сигарет. Светлана Либерман тут же возбудилась.
– Ты что же, собираешься здесь курить? С ума своротил? Хочешь себя убивать – твое дело, но почему другие должны страдать?
Вадик попытался одернуть жену:
– Свет, ну, пожалуйста.
– Почему ты всегда на его стороне? – базарно загудела Светлана. – И никогда не становишься на мою сторону! Какой ты мужик? Видел бы мой отец, как ты ко мне относишься. Вот я ему пожалуюсь! Скажи своему дружку, чтобы он здесь не курил! Сейчас же скажи!
Глядя в экран компьютерной игры, мальчик посоветовал:
– Вам нужно послать делегата в Спокойствие, узнать, что происходит. Амико Воитель всегда так делает. Иначе все свихнетесь от неопределенности.
После короткой паузы Евлалия Кипиани в первый раз подала голос:
– Устами младенцев.
И снова пауза.
– Может, им просто позвонить? – предложила Федотова.
Прозорливый Зураб Кипиани возразил:
– Нет, лучше не надо.
– Почему?
За Зураба ответил Цицерон:
– Что ты думаешь они тебе скажут? Да еще и по телефону? Да, замочили мы старую каргу, и ты следующая, если не будешь делать, что велят. Так, что ли?
Зураб Кипиани подвел итог:
– Нужно точно выяснить, есть ли связь между двумя событиями, в чем я лично продолжаю сомневаться. Но выяснить следует. Это снизит степень риска, внесет ясность в рассуждения. Давайте пошлем делегата.
Рылеев вздохнул и сказал:
– Я съезжу.
Все повернулись к нему, кроме Мими, мальчика и Зары.
Амелита спросила упавшим голосом:
– А сейчас мы в опасности? В данный момент?
Зураб Кипиани сказал:
– Как я уже говорил, я не думаю, что есть связь между целями концерна и…
Он запнулся. Цицерон услужливо пришел ему на выручку:
– … преждевременным путешествием госпожи Дашковой в мир нежно вьющейся жимолости.
– Именно, спасибо, – поблагодарил его Зураб Кипиани. – Даже если бы и существовала связь, не думаю, что кто-то стал бы что-нибудь предпринимать среди бела дня. Так что не стоит преждевременно волноваться, госпожа … э … Нежданова. Так? Нежданова?
Амелита кивнула. Вадик напомнил:
– А угрозы?
Все вспомнили об угрозах, но Зураб Кипиани их успокоил:
– Скорее всего прислуга развлекается.
Это тоже ранее как-то не приходило в голову никому из присутствующих. Рылеев подумал – нет, вряд ли.
Выйдя из конференц-зала, Рылеев, Федотова, Цицерон и Мими направились медленным шагом к роялю. Мими на ходу посылала и принимала сообщения, а Цицерон говорил:
– … и получается, что угрозы – третий номер программы. Кстати, есть у кого-то идеи по этому поводу? Что это за цифры обведенные?
– Шифр какой-то? – предположил Рылеев.
Цицерон отрицательно качает головой. Федотова в задумчивости кусала нижнюю губу. Мими, не отрываясь от телефона, сказала:
– Заповеди.
Цицерон укоризненно на нее посмотрел:
– Солнышко, пожалуйста. Я всегда ратовал за распространение знаний среди масс, но…
Но Рылеев его перебил:
– Как, как? Заповеди?
– Ну да, – повторила Мими, глядя на дисплей. – Десять Заповедей. Посылавший дал понять каждому адресату, какие Заповеди, на его взгляд, адресат нарушает. Элементарно, Хуятсон.
Цицерон, Рылеев и Федотова уставились на нее. Она пожала плечами и вдруг засмеялась – очевидно, ей пришло комичное сообщение с комичной же фотографией, возможно еще одна голая девушка, во что-то играющая, возможно даже в этот раз в «догони подлого зайца».
В этот момент телефон в кармане Рылеева зазвонил.
– Да? … Кто? Не понял, повторите. Павел? Павел … А, Пашка, водитель мой. Да, он мой шофер. А что случилось? … Так. Когда? Вчера вечером? … Где он сейчас? … Спасибо.
Он отключил связь и повернулся к Федотовой.
– Пашка в аварию попал. В больнице сейчас, в критическом состоянии.
– Пашка? – Федотова широко открыла глаза. – Ужас. Нехорошо. Выживет?
– Пока не знают.
Цицерон сказал мрачно:
– Я бы заплатил тому, кто сведет меня с человеком, у которого сегодня хороший день.
Мими сообщила:
– У меня вполне хороший день сегодня. Бесплатно.
– Пашка, кретин кряжистый … – Рылеев покачал головой. – Говорил ему поставить вуатюр в гараж. Козел. – Он повернулся к Цицерону. – Не думаю, что это Заповеди.
Мими села на диван, увлеченная телефонными текстами. Цицерон прислонился к роялю, приняв эффектную позу, будто собирался исполнить романс Чайковского про Гренаду и Низетту, и сказал:
– У меня, Рылеев, фотографическая память.
– И что же?
– Некоторые цифры указывают на то, что Мими права. У тебя есть причины думать, что это не Заповеди?
– Есть.
Он оглянулся, чтобы убедиться, что никто его не слышит кроме Цицерона и Федотовой, и вынул из кармана лист, который подобрал в ванной у Амелиты.
– Вот, нашел на полу в спальне Амелиты.
Цицерон машинально спросил:
– Что ты делал в ее спальне?
И посмотрел вдруг испуганно на Федотову. Федотова сделала вид, что ничего об этом не знает, и строго посмотрела на Рылеева.
– Мы с Федотовой туда заходили.
Цицерон перевел взгляд на Федотову, та сдалась и кивнула – да, заходили.
– И что же вы делали в ее спальне?
– Заткнись, – сказал Рылеев. – Амелита ничего не знает. И лучше бы ей не знать. Она и так истеричка. Смотри.
На листе написано было, «Берегись. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10». Двойка обведена.
– Вторая Заповедь? – сказал Рылеев. – Амелита и вторая заповедь? Не сходится. «Не сотвори себе кумира». Амелита сама себе кумир.
Цицерон задумался, и вдруг его осенило:
– У нее отец поляк!
– Вроде бы, – согласился Рылеев. – Ну и что?
– Взяла фамилию матери, но отец поляк.
– Хорошо, поляк, пусть будет поляк. И что же?
– Поляки католики. Амелита воспитывалась в католичестве. Ну, по крайней мере, ее крестили в католической церкви.
– Резон. И чего?
– Нумерология, – сказал Цицерон. – Э … католики и лютеране первые две Заповеди объединяют. Католическая Вторая – наша Третья.
– Третья?
– «Не произноси имя Господа Бога твоего напрасно».
Рылеев ударил себя ладонью по лбу. Федотова тревожно на него посмотрела.
– А ведь правда! – сказал Рылеев.
– Именно, – подтвердил Цицерон.
– Это означает, что…
– Что тот, кто этим занимается, неприлично много знает о нашей личной жизни, – сказал Цицерон. – Больше, чем нам хотелось бы. Ну, Первая, Вторая и Четвертая заповеди применимы к большинству, но, к примеру, в моем случае приплели Седьмую. Вполне уместно.
– Прелюбодеяние, – уточнил Рылеев.
Цицерон глянул на сидящую на диване Мими и сказал:
– Тише, не так громко.
– Да, – вмешалась Федотова, – но вот у Вадика, например, почти все обведены.
– Кроме Шестой, – вспомнил Рылеев. – «Не убий».
Цицерон невесело улыбнулся.
– Вадик не при чем.
– Как это?
– Его жена.
– Светлана? При чем тут Светлана?
– При всем. Без подмоги со стороны жены, вернее, ее отца, Вадик с его метаниями давно бы все родительские деньги просрал. А с женой – ну, сам знаешь.
– Что с женой? – спросила Федотова.
Цицерон посмотрел на Рылеева, мол, на твое усмотрение, хочешь – расскажи.
– Светлана выросла среди … э … друганов, – сказал Рылеев. – Видела всякое. И сотворила себе план дальнейшей жизни на основе наблюдений. Поставила задачу – выйти замуж за человека, не имеющего отношения к роду деятельности ее отца. И этот человек непременно должен был быть еврей.
– Почему? – спросила Федотова.
– Такой стиль жизни есть у некоторых, – объяснил Цицерон. – Поляки называют это «жидовска подсирачка».
– Да нет, – Рылеев отмахнулся, и продолжал: – Скорее всего решила, что евреи во-первых, практичные, а во-вторых, жен своих не бьют.
– Разве? – удивилась Федотова. – Так-таки не бьют? И все – практичные?
– Ну, не повезло ей с Вадиком, – сказал Рылеев.
– Вадик ее бьет? – спросила Федотова.
– Ты хочешь слушать, или будешь язвить?
– С тобой ей не повезло, Рылеев, а не с Вадиком, – уточнил Цицерон. – Вадик проходил под вывеской «закадычный друг банкира». Всю жизнюшку ты бедной Светланке испоганил, Рылеев, совести у тебя нет.
– Заткнись ты, – сказал Рылеев. – Так что насчет Заповедей – всех, кроме «не убий» – это к Светлане. Потому как попался ей наш Вадик, тюха-матюха, даром что еврей, и из положения нужно выходить, любыми средствами. Клиника эта, пластическая хирургия, салон-вагон. Конкурентов пришлось давить, как клопов, папаша подсобил. А папашу мы, конечно же, презираем, а деньги у него берем потому что это его обязанность их давать.
– Ничего себе, – сказала Федотова.
Глава тринадцатая. В кафе
