Иван Евсеенко - Голова Олоферна (сборник)
Но чтоб уж совсем все было на уровне, как у всех, Павел Леонидович завел себе любовницу.
«Ведь если сам хорошо живешь, – рассуждал он, – надо и с другими делиться радостью жизни, то есть, отдавая от себя часть, получать взамен еще больше».
Любовницей его была двадцатипятилетняя учительница зоологии Ксюша. Познакомился с ней Павел Леонидович случайно, как обычно это и бывает.
Как-то после очередного рабочего дня решил он побаловать себя пивком. Купил пару бутылок «Посадского», воблу пожирней, и пристроился в тенечке понаслаждаться жизнью. Поначалу вроде бы ничего особенного не замечал, а потом вдруг, глядь, прячется невдалеке за кустом девушка, и довольно-таки симпатичная. Прячется и следит за Павлом Леонидовичем, чуть ли не в рот ему заглядывает. Признаться, Погорелов даже испугался малость, вспоминать принялся, не обидел ли кого, не обсчитал ли, не дай бог, а может, и того хуже, отравил кого-либо ненароком. Подбегает к нему эта самая девчушка и умоляющим голосом просит, чтобы он бутылки из-под пива не выкидывал, а ей отдал. Расчувствовался Павел Леонидович, отдал ей посуду, а потом для форсу купил девчушке в коммерческом ларьке два «сникерса» и бутылку «Амаретто». Та прямо-таки обомлела от таких щедрот. После этого разговор у них завязался как-то сам собою, телефончиками обменялись, ну и так далее.
Спустя несколько дней Ксюша телефончиком воспользовалась и пригласила Павла Леонидовича к себе в гости.
Так и начались их дела амурные. Полюбил Павел Леонидович Ксюшу всей душой и телом, и даже рассказал ей о том, что жена у него есть и двое детей, и что в прошлом он не кто-нибудь, а высококлассный ветеринар. Лишь об одном умолчал – о фарше собачьем, боялся, что не так поймет его Ксюша.
Но случилось, что чуть было не выдал Ксюше свою коммерческую тайну Павел Леонидович. Приходит он к ней как-то раз, и еще с порога чувствует до боли знакомый запашок. Не сдержался Павел Леонидович, вбежал взбешенный к Ксюше на кухню и все котлеты и остатки фарша в помойное ведро выбросил. Запах этот он из тысячи любых других запахов узнал бы, родной как-никак, привычный. Но чтобы Ксюша подала собачьи эти котлеты на стол… Ксюша расплакалась горькими слезами, и как ни успокаивал ее Павел Леонидович, все впустую. Скажи да скажи, зачем выбросил такие поджаристые, так вкусно пахнущие и, главное, так дешево купленные котлеты. Пришлось Павлу Леонидовичу проявить невиданную стойкость и мужество.
– Хоть застрели меня, не скажу, – строгим, прямо-таки железным голосом ответил он Ксюше.
Ксюша заплакала еще сильней, но Павел Леонидович выдержал и этот приступ плача. Он быстро оделся и пошел в гастроном, где купил безутешной Ксюше целых два килограмма отборной парной говядины.
Раньше, будучи бедным и несчастным, Павел Леонидович упорно считал, что счастье человеческое вовсе не в деньгах, а в чем-то ином, более нематериальном и возвышенном.
«Все это бред собачий! – восклицал он ныне. – Сытость, обеспеченность – вот главные составные, из которых складывается счастье. Рождается человек на свет, что ему первым делом предлагают? Правильно, грудь материнскую, молоко, а потом уже все остальное. Или, к примеру, не покормите денька три Пушкина Александра Сергеевича, и посмотрите после, чего он вам насочиняет. А дайте ему спустя три дня котлеток говяжьих, бараньих или каких там еще, глядишь, муза тут как тут. Голодный человек сытому и в подметки не годится. Даже Верунчик, мать моих детей, уж какая глупая женщина, а и та духом от сытости воспрянула. Театр посещать стала, музеи, лекции всевозможные. А недавно новое увлечение себе выискала – вступила в клуб вкусной и здоровой пищи „Гурман“. После первого же посещения пришла домой такая взволнованная, румяная…»
Вот с такими жизнеутверждающими мыслями возвратился Павел Леонидович с «работы» домой. На пороге, как у них теперь завелось, его встретила улыбающаяся Вера Сергеевна и, поцеловав уставшего кормильца в располневшие щечки, весело пролепетала:
– Ну, наконец-то! Заждалась я тебя. Раздевайся, Пашенька, мой руки и садись ужинать.
– А что у нас сегодня на ужин? – по-хозяйски поинтересовался Павел Леонидович.
– Твое любимое блюдо – тушеная картошка с мясом и грибами.
«Как же хорошо, черт возьми, когда у тебя есть любимое блюдо, и ты в любой момент можешь его попробовать», – поглаживая недавно появившийся животик, порадовался Павел Леонидович, а вслух произнес:
– Молодец, жена. А дети-то накормлены?
– Накормлены, а как же, сидят, вон, у компьютера, за уши не оттащишь!
– Ничего, пусть развиваются. Говорят, это полезно. Вся Америка в компьютерные игры играет. Нам отставать негоже.
– Ой, Паш, не скажи, я такое про эти компьютеры слышала! Говорят, есть в них какие-то вирусы, так прямо и называются – компьютерные вирусы!
– Ну и что? – усаживаясь за стол, отвлеченно спросил Павел Леонидович.
– Как – «что»?! А детям они передаться не могут?
– О боже! – воскликнул Павел Леонидович. – Какой ты была дурой…
Вполне «научный» их разговор о компьютерах, возможно, еще и продолжился бы, но тут зазвонил телефон.
– Кто это там еще? – пережевывая с особым старанием кусок говядины, поинтересовался Павел Леонидович.
– Не знаю, – защебетала Вера Сергеевна. – Разве что Полиглотов Поликарп Лаврентьевич.
– Что еще за Поликарп?
– Ну я же тебе говорила, Паш, директор клуба «Гурман», классный мужик такой… Алло! Да, да, это я, Поликарп Лаврентьевич. Спасибо, хорошо себя чувствую. Нет, не забыла. Значит, завтра к семи… Поняла, да-да, обязательно буду. Спасибо, что позвонили, до встречи.
– Ну и чего он говорит, этот, как его, полиглот Лаврентьевич?
– В общем, так, Пашенька, – воодушевленно затараторила Вера Сергеевна, – завтра в семь сбор…
– Сбор чего? – решил подколоть жену Павел Леонидович.
– Я же серьезно, – сделала вид, что обижается, та. – Будем новое блюдо изучать. Говорят, рецепт его хранится уже две с половиной тысячи лет в строжайшей тайне. А передается из поколения в поколение старейшинами племени лабинак, обитающего на одном из островов близ Австралии. Представь, как это далеко, Пашечка!
– Ну-ну, – только и успел вставить Павел Леонидович, принимаясь за вишневый компот.
– И вот, Поликарп Лаврентьевич специально оттуда на деньги клуба пригласил одного из старейшин, чтоб тот собственноручно приготовил его для нас. Мне даже не верится, что я его попробую.
Павел Леонидович, справившись со своим говяже-вишневым ужином, закурил толстую пахучую сигару и, поддерживая интерес жены, великодушно заметил:
– Отчего ж не попробовать? Дело хорошее, доброе, только смотри у меня, не переедай, а то, я вижу, ты уже полнеть начала, того и гляди, совсем растолстеешь.
– Не беспокойся, Пашенька, – прильнула к нему Вера Сергеевна, – я только маленький кусочек…
* * *
Будильник, как всегда, разбудил Павла Леонидовича в половине пятого утра. За окном уже галдели вороны, словно поторапливая его: пора, пора. И хотя такой ранний подъем давно вошел у Погорелова в привычку, но вылезать из теплой постели все равно не хотелось.
«Все-таки устал я за эти полгода, как собака, – ежась под одеялом, пожалел сам себя Павел Леонидович. – Надо бы отпуск взять, да махнуть на Багамы, что ли, поплавать, позагорать, отдохнуть от псов этих вонючих».
Но жалей, не жалей, а вставать надо, работа есть работа.
Июньская утренняя прохлада приятно взбодрила Павла Леонидовича. Ему вдруг вспомнились далекие годы юности, когда он, молодой ветеринар, еще не успевший хлебнуть лиха, точно таким же утром отправлялся, как на праздник, в свой ветеринарный пункт лечить больных животных. Здорово было, черт возьми!
«Впрочем, и сейчас не хуже, – прервал непрошеные свои воспоминания Павел Леонидович. – Собачки, слава Богу, еще не перевелись, а здоровые они или не очень – это уже не наша забота».
На свалку сегодня Павлу Леонидовичу идти не довелось. Еще на полпути встретился ему довольно-таки упитанный пес, и Погорелов удачно его заарканил.
– Ну что, бездомный, бродишь все, – укорил его Павел Леонидович, доставая из сумки большой кусок сырого собачьего мяса. – Ешь, ешь, больше уже не придется.
Пес, обнюхав дармовой завтрак, каким-то странным, почти не собачьим взглядом окинул своего будущего убийцу, но мясо, в конце концов, все-таки съел.
– То-то же! – одобрил его поведение Погорелов и, опьяненный свежим, чистым утром, присел на стоявшую неподалеку скамейку.
Мельком взглянув на часы, он решил, что на таком свежем и озонном воздухе не грех, пожалуй, и вздремнуть. Павел Леонидович покрепче привязал к лавке пса, надвинул на нос кепку и блаженно развалился на скамейке.
Но долго блаженствовать ему не пришлось. Вдруг совсем рядом раздался низкий мужской голос:
