Людмила Загоруйко - Евреи в жизни одной женщины (сборник)

– Привет вашему другу с маленькой головкой! И тут же в скобках. (Ой, как двусмысленно звучит), и милой даме, – тотчас же откликался он и снова исчезал. Он ждал историй, они его подпитывали. Я кокетничала, но выдавала их периодично. Виртуальный собеседник вдохновлял. Тексты складывались в окошке штабелями.

– Да Шахерезада-я, но современная.

– Класс! Шахерезадая. Вы молодчина. В голову кольнуло мыслью: «Шахерезада, посмотри на себя в зеркало и вспомни, сколько тебе лет».

Приезжайте, поедем во Львов, вдруг сорвалась я и выдала неожиданно для себя приглашение. Тут расстояния всего-то три улицы между границами. Третья – наша. Сразу после словаков – и налево.

– Заманчиво. Он написал слово, как будто протянул. Говорят, Львов замечательный город.

– Истинная правда.

– Возможно, но для меня существует только один город на земле: Питер. Тут уже после моей паузы я откликнулась: «Питер, бывали и мы, провинциалы в Питерах».

Помню в первый приезд запах бархата в Мариинском театре, туалеты и блеск дам во время антрактов, сдержанный торжественный гул голосов, парфумы. Улицу зодчего Росси, таинство мрамора Родена в Эрмитаже, звон шагов по ночной Дворцовой площади. Я задохнулась. Впечатления и радость молодости нахлынули на меня воспоминаниями. Надо было что-то делать. Щемящую боль я убила сразу.

Второй приезд. Командировка. Беременность. Токсикоз. Изнуряющая рвота. В Питере – как рукой сняло. Зашла в овощной. В нос резко забил сочный запах квашеной капусты. Она стояла в бочках, украшенная калиной, брусникой, клюквой. Судорожно вдыхаю почти тяжёлый резкий воздух, выбегаю на улицу. Передо мной золотом сияет Исакий. Мимо снуёт безразличный люд. Рвота подступает к горлу, туманит взгляд. Куда, куда деть завтрак? Рядом замечаю спасительницу-урну. Мгновение – и счастье облегчения. Пугливо оглядываюсь. Пронесло. Не замечено.

– Я в прошлом году делал предложение у Исакия той, с которой познакомился, здесь, на сайте. Не вышло. Правда, не блевал. Токсикозом мужчины не страдают.

Он вдруг зажаловался, загрустил, признался, что поссорился со своей подругой из России, что одиночество заело.

– Так женитесь.

– Обязательно, только вот найду её, единственную.

– Смею вам ещё раз напомнить, что вы уже были женаты и не один раз.

– Я идеалист.

– Макушек у вас сколько?

– В смысле?

– У меня. К примеру, две. В народе говорят, у кого две макушки, у того будет два мужа (жены). Пока народная мудрость на мне ошиблась.

– Тогда у меня три.

– Поздравляю. Так вы принимаете моё приглашение?

– Я не против, но как отнесётся к моей поездке та, что в России.

– Та, что единственная?

– Вы предлагаете мне совершить адюльтер?

– А вы что женаты? Я предлагаю вам комнату, ванную, сборную солянку и поездку во Львов. Спиртное и развлечения – за ваш счёт.

– Безработным скидка будет?

– Так вам что бензин оплатить?

Живость и острота общения вдруг ушла, но не сама собой, а постепенно и не без его участия. Окрылённый моими текстами ни о чём и обо всём, он вдруг прислал мне стихи о лесбийской любви и фаллосах, как откровение. Тексты произвели эффект холодного душа. Их автор разменял шестой десяток. Не юноша, в котором бурлят свежие соки. К тому же есть подружка. На что я рассчитываю? Да, режиссёр, театральный режиссёр, Питер. Должен же быть литературный вкус. Пришлось снова полезть в дневники. Почитала. Ничего интересного. Он рассуждал о женщинах, почти так же пошло, как я, в начале своего рассказа пробовала обобщить свой опыт и знания жизни. Меня саму коробила их правильность. Шлейф милых, умных женщин тянулся за ним в комментариях. Я плелась в хвосте кометы. Умничать на виду не было никаких сил. Еврей, но не Люс. Грустно. Я захлебнулась на последней фразе. Она зависла в окошке. Ответа не последовало. Да и не нужен был ответ?

Милые, милые мои подруги. Вы же говорили мне: «Не обольщайся, не строй иллюзий. У него, таких как ты – видимо невидимо. Мы боимся за тебя. За последствия. Потом нам высушивать твои слёзы. Этого мы не хотим. Тебе нужен муж?»

– По большому счёту нет. Так, для вдохновения и для душевного спокойствия.

– Ты хочешь потерять его?

– Что потерять?

– Душевное равновесие.

– Нет, что вы, не хочу.

– У тебя же всё есть. Дети, дом. На жизнь хватает?

– Хватает.

– Так зачем же искать на голову себе проблем?

– Вы, как всегда правы, дорогие. Но я не сдавалась. Вновь залезла в дневники и уже бесстрастно оценила ситуацию. Он, действительно, катался, как сыр в масле. Десятки женщин откликались на каждый его вздох и каприз. Яркие, похотливые сердечки с приветами от подруг красовались под его фото. Женщины слали поздравления, желали удачи, восхищались его умом и талантами. Он был кумиром, богом.

– Должен ли характер женщины отличаться податливостью? – писал он в дневнике. Комментарии сыпались, как из бочки изобилия. Он острил, отвергал, соглашался, приводил примеры.

– Вычитал я в газете историю. Мужчина и женщина сошлись, уже собрались под венец. Тут он говорит, что болен, состояние здоровья ухудшается. Она может превратиться в сиделку. Правильно ли он поступил, что открылся в самый последний момент, скрыл от женщины правду?

Что тут началось! Дамы сопереживали ей, его ругали. Другие напрочь отказывались ухаживать за больным, понемногу превращающимся в их воображении в умирающего. Они обвиняли всех мужчин в предательстве, но мягко, интеллигентно, со вкусом.

Не забывали и об авторе строк. Его усыпляли лестью. Пример того, другого, обманщика, контраст, на фоне которого их герой выглядел заманчиво и особенно обольстительно. Я ужаснулась. Во мне проснулся мой друг, внутренний голос: «Рыбка, ты попала в сети, неужели будешь вот так годами шнырять по чужой жизни и искать, искать. В не настоящем, настоящее. А если, действительно, попадёшь в невод? Тебе мало? Забудь про вторую макушку, причеши её и живи дальше». Свой внутренний голос я любила и к нему, хоть не всегда, но прислушивалась. «Спасибо, друг, – сказала я ему мысленно – ты самый мудрый из всех знакомых мне мужчин. Что мне тот, чужой? Так себе, несуществующий эпизод».

Я вышла из душного интернет-кафе. На улице меня встретил проливное весенний дождь. «Не фарт – из дома не выходи». А может – это фарт?

15 апреля 2008 года.

Падший ангел

Ангелы падали с неба. Они складывали крылья, как люди ладони в молитве, стремительно приближались к земле, потом распластывали их и зависали парашютистами, подолгу раскачивались в набрякшем снегом небе, за чем-то наблюдая, потом взлетали, собирались стайками и снова разлетались.

Смотреть на ангелов было особенно удобно, лёжа на снегу, широко раскинув руки. Лежишь на бесконечном, пушистом матрасе, укрываешься небом, в котором ангелы. Снег попадал за воротник, чуть щекотал и обжигал лицо. Она достала из кармана оранжевые крохотные мандаринки, ободрала нежную, сладко пахнущую кожицу. Мандарин брызнул во рту и разлился запахом святок, утолил лёгкую жажду. Яркие шкурки экзотического фрукта рассыпались по снегу, как конфетти.

Пришёл Николай-чудотворец. Он выглянул из-за ёлки, строго посмотрел на женщину, потом снял с плеч тяжёлый мешок с подарками, аккуратно упакованными в праздничные яркие обёртки. Каждый подарок был заботливо перевязан цветной лентой, завязанной бантом. Она вспомнила, что точно такие нарядные коробки везла сегодня колонна микроавтобусов с немецкими номерами в сопровождении машин с мигалками. Немецкие Николаи везли нашим деткам благотворительную радость. Дяди за стёклами сидели прямо и сосредоточенно смотрели на дорогу чужой страны.

Ягодка, так звали женщину, растерялась. Она не знала, что сказать Николаю, может, стоит что-то попросить, не каждый же день тебе вот так встречаются в лесу живые защитники слабых и заплутавших, но что? Святому же в предпраздничных хлопотах было не до неё. Он лихо и скинул мешок с плеч и стал в нём рыться, по стариковски бурча себе что-то под нос. Наконец, нашёл, и аккуратно завязал мешок. «Ой, чуть не забыл» – вдруг громко сказал он. Николай порылся в карманах кожуха, достал горсть тыквенных семечек, разбросал по снегу. На лакомство сбежались полевые мыши. Они стали на задние лапки, быстро-быстро засучили передними, держа их, аккурат около набитых, движущихся как мельничные жернова, щёк. «Ой, вы мои маленькие, мои серенькие, хорошие! – приговаривал святой. «А семечки-то непростые, селекционные, отборные. Ведут свой род от тыквы, из которой нашей дорогой Золушке добрая фея сделала карету. Знаменитая была тыква, волшебная». И он вдруг посмотрел на Ягодку. Взгляд был отцовский, испытывающий. Строгая морщинка залегла между бровей. «Что разлеглась, бурёнушка. Чай дел перед праздником нет – укоризненно, но совсем не сердито сказал он. – Подарок вот тебе искал, но не взыщи, раздумал баловать. Всё, что тебе надобно, милая, в тебе самой. Перестанешь метаться, горячку пороть, глядишь и ключик к себе отыщешь, а тогда многое в жизни наладится. Не взыщи, не конфетами же мне тебя баловать или вот семечками особыми. Новый телевизор и прочую вашу мирскую ерунду без моей помощи купишь. Ну, лежи, отдыхай. Смотри только не замёрзни. За суетой тебе, бедной, и подумать некогда. Но предупреждаю: смотри, серьёзней будь, не балуй. Гости к тебе сейчас пожалуют. Держи с ними ухо востро». Старик улыбнулся, помахал ей варежкой и пошёл восвояси, ступая бодро и молодо по звенящему снегу, выполнять главное своё предновогоднее дело: исполнять заветную мечту и вселять надежду.