Александр Лапин - Волчьи песни
А все началось с Герыча. Со швейцара, который когда-то привел ее в кабинет к Владику – старшему менеджеру ночного клуба. Каждый вечер, когда она приходила на работу, он встречал ее ласковой, смешной, заискивающей улыбкой на толстом лице. А несколько недель тому назад неожиданно взял у входа под локоток и зашептал тихо:
– Я тебе, девушка, добра хочу. Дело предлагаю. Тут один мужик богатый-пребогатый ищет себе спутницу в заграничную поездку. Мужик хороший, интеллигентный, – заметив ее недоумевающий взгляд, торопливо добавил он. – Тебе понравится! Что скажешь?
– Георгий! За кого вы меня принимаете? – искренне решила «поломаться» Крылова. – Обратитесь к девчонкам молоденьким. Они с радостью поедут…
– Нет, нет! – оглядываясь, жарко зашептал Герыч. – Это серьезный человек, директор телерадиокомпании. Возраст у него уже. Ему с девчонками, пигалицами неинтересно. Он умный! Вы бы ему подошли. А там, кто знает, – многозначительно глянул он на нее глазами-пуговками, – может, что и сладится…
Ох, уж эта надежда. Всегда она загорается в девичьей душе не вовремя.
В общем, она согласилась. Посмотреть на него.
Вечером, уже после выступления, Герыч в ливрее скользнул за ней по коридору и предложил:
– Он здесь, в клубе. В вип-ложе сидит. Давай познакомлю, а?
И она как в омут с головой. Махнула рукой:
– Давай!
Мужчина и правда оказался интересный. Лет под сорок пять. Первое, что бросилось ей в глаза, – абсолютно лысая голова с маленькими аккуратными раковинами ушей. Вздымающийся куполом высоченный лоб. Мохнатые брови над внимательными, глубоко посаженными серыми или карими (не поймешь) глазами. Сам широкоплечий, подтянутый, но уже выпирает такой плотный тугой живот. Одет просто, в черную, испещренную «золотыми» узорами иностранную майку и голубые джинсики.
Увидев его, Людка почувствовала странное обаяние этого человека. С одной стороны, от него веет каким-то спокойствием, силой, уверенностью в себе. С другой – она интуитивно чувствует, что человек он непростой, непримитивный, живой и, судя по всему, любящий жизнь.
Герыч вышел вперед, представил ее посетителю:
– Наша «звезда»! Людмила Крылова!
– Рад познакомиться! – встал во весь свой довольно высокий рост клиент:
– Вилен Соловьев! – увидев удивление на ее лице, расшифровался: – «Вилен» – значит сокращенно «Владимир Ильич Ленин». Матушка моя была из революционной семьи.
– Ну, я покину вас? – согнулся вопросительным знаком Герыч.
– Да-да! Спасибо! – вежливо отпустил его Вилен. А ей предложил:
– Может, присядем?
Говорили они недолго. А уже через две недели она, сжимая в правой руке только что полученный вишневый заграничный паспорт с визой, вошла под сотовые своды здания аэропорта Шереметьево-2.
И вот тут-то что-то у них не сошлось, не состыковалось, не склеилось.
Честно говоря, Людка еще в процессе подготовки к этой поездке нервничала и злилась. На себя. На него. На весь белый свет. Ела ее, язвила женская гордость. Как же так, она… и поедет вместе с женатым мужиком на две недели за границу. А уже в аэропорту, увидев его и двух его спутников, с камерами, штативами, кофрами и другим оборудованием, представила, что они думают о ней, психанула, заистерила и повела себя абсолютно неестественно, по-дурацки:
– Мальчики! – манерно, с претензией заявила она. – Что же вы не поможете даме?! – и указала на свой чемодан на колесиках.
Они, конечно, помогли, несмотря на то что сами были загружены, как верблюды. Однако между собой насмешливо переглянулись. Эти длинноволосые, бородатые, похожие друг на друга тридцатилетние «мальчики» – оператор и корреспондент, сопровождавшие Вилена на Ближний Восток. Дальше – больше. Она могла бы запросто вписаться в эту небольшую съемочную группу. Стать своей. Чего она и хотела. Но не получилось. Еще несколько ее брюзгливых замечаний по поводу самолета, кресел, напитков, еды – и между нею и этими троими в общем-то хорошими ребятами образовалась тонкая стеклянная стена. Преодолеть которую оказалось труднее, чем Великую китайскую.
Весь перелет она мучилась мыслями о том, что ей придется ночевать в одном номере с едва знакомым мужчиной. И ей казалось, что все в салоне самолета знают о том, что она занимается сейчас эскорт-услугами. И от этой мысли кровь бросалась ей в лицо. Хотелось встать и вцепиться ногтями в физиономию чернявого турка, то и дело оглядывавшегося на нее с соседнего ряда.
Но до Каирского аэропорта долетели благополучно. И тут все куда-то улетучилось. Потому, что она впервые в жизни оказалась за границей. И открыла для себя другой мир. Удивительный и своеобразный.
…Пирамиды – эти рукотворные каменные горы – даже сейчас, в двадцатом веке, продолжали оставаться чудом света. И на этом чуде местные жители – тощие, сморщенные человечки в длинных рубахах-галабеях, разноцветных чалмах, с верблюдами и без – делают свой копеечный бизнес.
«Смешные! – думает она, глядя на суетящихся арабов. – Не нашли ничего лучшего, как по мелочам обманывать доверчивых туристов. Посадят человека на верблюда. Возьмут деньги. Прокатят. И опять требуют заплатить. Теперь за то, чтобы снять туриста с животного».
Хорошо, что им попался толковый гид-переводчик, внятно говорящий по-русски, – выпускник Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Этот смуглый, толстый арабский дядечка сразу объяснил им эту нехитрую уловку своих соотечественников. И она обошла стороной мохнатые, тощие, разукрашенные всякими разноцветными погремушками «корабли пустыни».
Голова идет кругом. И она радуется, как ребенок, тому, что видит вокруг. А вокруг – новый ошеломляющий мир. Мир песков и пальм, богатства и потрясающей нищеты. Древний и одновременно современный. Чужой и знакомый до боли.
И в этом мире неизвестно откуда рождаются, приходят в ее неглупую красивую головку интересные мысли: «Надо же как устроились! Кто-то когда-то в древние времена построил все эти чудеса света. Пирамиды, сфинкс. А их потомки ухитрились жить за счет наследства, показывая и продавая талант, искусство и красоту древних». Так она думает, разглядывая потертую египетскую купюру достоинством в сто фунтов. На одной стороне изображен каменный сфинкс, а на другой – мечеть.
Кто бы мог подумать, глядя на эту белую, в соблазнительных шортиках и разноцветной маечке девушку из эскорта, что она обладает тонкой, ранимой, чуткой душой. И способна не только восхищаться красотой древних артефактов, но и рождать новые смыслы, обобщать увиденное.
А обобщать есть что.
Долго вечером на блокпосту собирали туристические автобусы в колонну. Оказывается, ездить по пустыням в одиночку здесь нельзя. Выскочат из-за барханов лихие люди на верблюдах и со страшными кремневыми ружьями. Остановят. И ограбят до нитки. А то еще и убьют.
Когда собралась колонна, подошли полицейские джипы. В кузовах стоят на станках крупнокалиберные пулеметы с черными воронеными стволами.
Наконец уже в сумерках караван трогается в сторону Долины Царей.
Людке интересно. Ее спутник, оказывается, не только большой телевизионный начальник. Этот лысый, с объемным пузиком «атлет-надомник», как она про себя прозвала его, еще и ведущий какой-то телепрограммы.
Вот они и торопятся, пыхтят, снимая все, что открылось бывшим советским людям за «железным занавесом».
Теперь она более-менее ясно представляет смысл их поездки. И с любопытством приглядывается к работе съемочной группы. Иногда, когда надо «оживить картинку», длинноволосый бородатый юноша-оператор просит и ее, нейтрально-вежливо:
– Людмила, постой вот тут. Пройдись перед камерой!
Что ж не пройтись, когда есть что показать?! Она всегда готова.
Но не ко всему.
Неопределенность статуса в этой поездке гнетет ее. От этого она нервничает и злится: «Небось они думают, что я проститутка, раз согласилась ехать с ним. Как им показать свое фе?»
В первую же ночевку в большой, хорошей, четырехзвездочной гостинице она сама не знает, как себя вести. Все ждет, что вот сейчас он начнет приставать. Готовится к выяснению отношений.
Понятное дело, зачем он взял ее с собою. Чтобы насиловать каждую ночь. В конце концов, он здоровенный мужик. А она тоже не маленькая девочка – все понимает.
И она уже настраивается на то, чтобы дать ему понять: на любовь не рассчитывай.
«В крайнем случае сошлюсь на «женские дела», – решает она, укладываясь в ночной рубашке на одну из двух кроватей.
Но все пошло не по ее сценарию. Он умылся, переоделся, подошел, чмокнул ее, лежащую, в щеку и… завалился спать на другую кровать.
Не прошло и пяти минут, как он захрапел в унисон дребезжащему египетскому кондиционеру.
И это ее почему-то возмутило до глубины души: да как он может так себя вести? Пренебречь ею? Ее красотой, обаянием, шармом! Негодяй. Ну ладно же!
Что «ладно же», она додумать не успела. Уснула тяжелым тревожным сном.
