Юлия Монакова - Вьетнамская жар-птица
– Шо слышно, говорят, Софочку взяли замуж?
– Вы знаете, таки да! Но только между нами – ну шо там вже осталось брать?!
Папа привёл Верочку к Оперному театру – зданию невероятной красоты.
– Здесь, на этой сцене, неоднократно пела твоя бабушка, – сообщил он с гордостью.
Вера, поёжившись, вспомнила, что совсем не занималась вокалом со времени приезда в Одессу, и дала себе слово наверстать упущенное в оставшиеся дни.
Налюбовавшись дивной архитектурой театра, отец с дочерью направились к Потёмкинской лестнице.
– Это уникальное сооружение, – сказал отец, – вот посмотри: если глядеть сверху вниз, лестница не сужается, вопреки законам оптики.
С верхних ступеней открывалась прекрасная панорама Одесского залива, гавани и порта. Громов с Верой спустились к морвокзалу.
– Ну что? Хочешь прокатиться на кораблике? – подмигнув, спросил отец.
Верочка, конечно же, очень хотела, но, непонятно почему, вдруг ответила:
– Надо будет всем вместе сюда прийти и покататься. С Диной и Снеж… с тётей Олей.
Отец виновато заморгал и спохватился:
– Да, ты права… Им, наверное, тоже хотелось бы поразвлечься.
До этого ему не приходило в голову, что жена и старшая дочь могут чувствовать себя в чём-то ущемлёнными. Однако Верочка каким-то невероятно сильным, не детским, но женским чутьём догадалась, что атмосфера накаляется, и что долго терпеть эту идиллию «папа + новая дочка» мачеха не станет.
Они возвращались в санаторий обычно часам к пяти-шести вечера. Громова с Диной в это время как раз уходили с пляжа – клонящееся к закату солнце мачеха уже не находила опасным и позволяла себе и дочери немного поплавать в море. Встречались все члены семьи в номере, скупо обменивались новостями, случившимися за день, переодевались и шли на ужин (фрукты, булочка или пирожок, какая-нибудь курица, стакан кефира и реже – сока).
Оставшееся до сна время можно было скоротать в киноконцертном зале – там либо показывали фильм, либо устраивали очередное представление местной самодеятельности, в которую зачастую вовлекали и самих курортников.
Так одинаково проходили дни в «Морской звезде» – вернее, одинаковыми они были для мачехи и Дины, а отец с Верочкой организовывали свой досуг куда более разнообразно. И вот на исходе второй недели, наконец-то, случилось то, что и должно было рано или поздно случиться, – грянул гром. В тот самый злополучный день, когда Вера великодушно отказалась от морской прогулки на теплоходе, Ольга Громова поняла, что с неё довольно.
Дети уже заснули в своей комнате, и Снежная королева обрушила на мужа весь свой гнев.
– Ты что, – свистящим шёпотом поинтересовалась она у Громова, – окончательно совести лишился?
– В каком смысле? – растерялся муж, хотя прекрасно догадывался, откуда ветер дует.
– Мы с Диной тебя совсем не видим! Ты целыми днями пропадаешь где-то с этой… с этой девчонкой!
– Мы просто гуляем, Оль, – оправдался он. – Не сидеть же в номере, как привязанным… Тем более и лечения нам никакого не назначили.
– Гуляют они, – насмешливо передразнила жена. – Что-то ты загулялся, мой дорогой. Настолько, что совсем забыл о своей родной дочке!
Громов нахмурился.
– Что ты несёшь? Я могу понять твою неприязнь к Верочке, но не забывай, что они мне обе родные – и Дина, и Вера… И каждую из них я люблю.
В глубине души он боялся признаться даже самому себе, что с малюткой ему куда интереснее проводить время, чем со старшей дочерью.
– Но мы с Диной отошли у тебя на второй план! – воскликнула она, забывшись и повышая голос.
Шум разбудил Верочку. Услышав из соседней комнаты раздражённые голоса отца и мачехи, она замерла на своей кровати, боясь пошевелиться.
– Это неправда! – сердито выговорил папа. – Никто и никогда не заменит ваше с Диной место в моём сердце.
Вырванная из контекста, эта фраза произвела на девочку ошеломляющее впечатление. Ей казалось, что у них с отцом установилась потрясающая родственно-дружеская близость, им было так весело и хорошо вместе, и вдруг…
Далее родители, опомнившись, снова перешли на торопливый сбивчивый шёпот. Вера уже не могла разобрать ни слова, но услышанного было ей вполне достаточно. Значит, всё это – лишь обман. Иллюзия… Отец никогда не любил Верочку, и она никогда в жизни не сможет стать ему хотя бы вполовину так же дорога, как старшая дочь. Она всегда будет чужой в этой семье. Её хрупкий, придуманный мир рухнул в одну секунду.
Затем родители перестали ссориться. До девочки долетели смутные непонятные звуки – прерывистое шумное дыхание, ритмичный скрип казённого матраса, приглушённое постанывание мачехи… Она совершенно не понимала, что происходит в соседней комнате, но ей вдруг сделалось нестерпимо стыдно и больно. Натянув одеяло на голову и уткнувшись в подушку, девочка беззвучно, горько и безнадёжно заплакала.
С той самой ночи Вера под любым благовидным предлогом стала отказываться от совместных пробежек и прогулок с отцом. По утрам она врала, что хочет спать, отворачиваясь лицом к стене, а после обеда тут же сбегала, придумывая себе кучу несуществующих дел. Отец заметно огорчался, не понимая, что вдруг случилось с Верой, но не решался настаивать, помня о разговоре с женой и боясь её снова ранить. Если отправлялись куда-то все вместе – Вера не возражала против таких прогулок, но вдвоём с отцом больше никуда не выходила до самого конца смены.
Откровенно говоря, без поддержки отца она моментально почувствовала себя забытой и неприкаянной, хоть и не признавалась в этом из гордости даже самой себе. Общаться в санатории было решительно не с кем. С сестрой Вере было откровенно скучно, и она по возможности избегала её общества. Впрочем, Дина тоже не стремилась к общению с младшей сестрой – та её зверски раздражала.
Вера всюду таскалась со своей жар-птицей – это был её талисман. Дина не понимала, почему затрапезная игрушка так много значит для младшей сестры, не понимала и бесилась, что Верочка не завидует и никогда не просит её кукол, мишек, конструктор… Дина привезла в санаторий своих Барби и теперь пыталась снискать популярность у местной детворы, тоже отдыхающей в «Морской звезде». Ей даже удалось заполучить в рабыни несколько местных девчонок – те пришли в восторг от американских кукол невиданной красоты и таскались за Диной по пятам. Они готовы были бесконечно угощать её конфетами, фруктами и сладостями – лишь бы та дала подержать куклу хотя бы на одну минуточку. Дина строго засекала время – пока девчонки благоговейно замирали над Барби, боясь на неё даже дышать, она, поглядывая на часы, лакомилась очередным подношением, каким-нибудь персиком или виноградом. Вере это казалось нелепым и унизительным.
Вскоре и у неё появились собственные приятели: два брата-близнеца, загорелые дочерна, с выгоревшими на солнце волосами и пронзительными голубыми глазищами. Они были коренными одесситами с Молдаванки. Вера издали приметила их белые головы, когда братья околачивались возле санатория – правда, по ту сторону изгороди. Внутрь, конечно, их никто бы не пустил…
Вера, никогда не бывшая церемонной цацей, приблизилась к забору и запросто окликнула их. Мальчишки с живостью отозвались – им тоже было скучно, и потрепаться о том о сём с настоящей столичной курортницей вполне сходило за небольшое приключение.
Близнецов звали Виталиком и Дениской, и отличить одного от другого не представлялось никакой возможности – во всяком случае, так показалось Вере. Оба должны были осенью пойти во второй класс. Они росли в шумной и многодетной одесской семье. Старший брат, Гриша, уже второй год служил в морфлоте. Помимо Виталика и Дениса, имелась ещё младшая сестрёнка Ксанка трёх лет – «сеструха» или «малАя», как с грубоватой нежностью называли её братья.
Близнецы были вольными детёнышами улиц и дворов. О, знаменитые дворы Молдаванки!.. Цветущие палисадники, деревянные хлипкие заборчики, выкрашенные зелёной краской, многочисленные пристройки к домам и веранды, голубятни на крышах… Вся жизнь мальчишек, с самого их рождения, протекала не дома, а на воздухе. Мать купала их в цинковом корыте прямо во дворе, одновременно развешивая на верёвках выстиранное прежде в том же самом корыте бельё. Здесь же, у ног матери, малыши ползали и копошились в траве и пыли, играя с камушками, ракушками или жучками, пока мать варила в тазу абрикосовое варенье или чистила рыбу, не желая разводить «такой грязь» на своей кухне. Жаркими летними ночами, когда в доме становилось совсем душно, мальчишки спали валетом на старой раскладушке – тут же, во дворе, под акацией. Днём они бесстрашно исследовали катакомбы, купались на диких пляжах, ныряли за мидиями и отдирали их от камней на дне, царапая в кровь руки, а затем жарили добычу прямо на берегу, на разведённом наспех костре…
Когда Верочка слушала их рассказы, у неё горели глаза. Вот это жизнь! Вот это приключения! Настоящие, как у Тома Сойера и Гекельберри Финна! Не то что у неё – ноты, гаммы, «вот иду я вверх – вот иду я вниз»…
