Юлия Лешко - Мамочки мои… или Больничный Декамерон
Он шел, машинально здороваясь с проходившими мимо коллегами, привычно обозревая обычный для больницы интерьер: вереницу палат, украшенных розовыми табличками, холл с креслами и телевизором под потолком, на стенках – яркие плакаты с разнообразными полезными советами, многие украшены фото толстеньких, большей частью импортных карапузов и улыбающихся модельных матерей…
В приемном покое было, как обычно, людно и пестро. Но неожиданный «ай-стоппер» все же тормознул опущенный долу взгляд Владимира Николаевича: на скамейке так же понуро, как шел он сам, сидел Дед Мороз. Не удержавшись, Бобровский подошел к «старику»:
– Дедуля, а ты не рановато?
– Что? – переспросил от неожиданности «дед» и поднял на врача молодое веснушчатое лицо. – А… Я это…
– Снегурочку привез? – пришел на помощь Владимир Николаевич.
– Нет, – застенчиво улыбнулся ранний вестник Нового года, – Зайку. Коллегу, то есть. Вот, – и для пущей убедительности поднял за уши пустой меховой комбинезончик с хвостом.
– Здрасьте, доктор, – мелодичный голос заставил Бобровского обернуться. Даже сквозь густой фантазийный грим можно было разглядеть красавицу: большие светлые глаза, аккуратный носик, красивый ротик. Черное блестящее пятно на кончике носа и нарисованные над верхней губой, уходящие на щеки усики общего впечатления не портили.
– Здравствуй… Белочка, – осторожно ответил Владимир Николаевич на приветствие. Ошибся! Потому что красавица даже несколько обиделась:
– Я – Лисичка. Доктор, мы волнуемся, как там у нашей подруги дела. Может, ей что-то понадобится, мы ведь прямо с утренника сюда.
– А вот сейчас и узнаем, – заверил доктор и вошел в смотровой кабинет.
Лисичка присела рядом с Дедом Морозом:
– Слушай, а у нас же еще сегодня в 16.00 во Дворце железнодорожников утренник. Ладно, я на всякий случай Людке Колесовой позвоню, подменит Зойку.
Дед Мороз издал какое-то хрюканье:
– В Людке метр восемьдесят без каблуков. Заяц-мутант, блин…
Лисичка покосилась на коллегу:
– Ну и ладно, смешнее будет. Лишь бы тут, – она кивнула в сторону закрытой двери, – все в порядке было.
* * *А за дверью врач приемного покоя заполняла карточку сидящей на кушетке мамочки. Бобровский, скрестив руки на груди, внимательно слушал и так же внимательно разглядывал молодую женщину. Хотя разглядеть было мудрено: большущий казенный халат скрывал небольшое тельце, а уж лица было и вовсе не разглядеть. Кроме глаз, конечно. Глаза – наивные, голубые, с наклеенными длинными ресницами, вполне подошли бы Мальвине, например. Однако два больших белых зуба, мастерски нанесенные рукой художника-гримера сразу под носом, не оставляли никаких сомнений: это – Заяц. Бобровский стоял и думал: как бы так изловчиться, да и сфотографировать этот персонаж на телефон, но чтобы мамочка не обиделась?…
– Сколько полных лет?
Заяц ответил вполне женским, чуть с хрипотцой голосом:
– Тридцать пять… С половиной…
Врач привычно поправила:
– Тридцать пять… Какая беременность?
Вопрос почему-то озадачил мамочку:
– Какая беременность?
Врач констатировала:
– Первая, значит… – и ошиблась, потому что мамочка уточнила:
– Нет, не первая. Ну да, первая, в общем, получается…
Бобровский решил вмешаться:
– Первый раз – аборт?
Мамочка обратила к нему свою потешную мордашку:
– Выкидыш.
Врач молча записала что-то в карточке, а потом ненароком глянула на пациентку:
– Да ну вас, в самом деле, – и засмеялась.
А Бобровский не засмеялся, хотя давно уже не видел на этом месте никого смешнее. Он просто увидел, как у мамочки задрожали губы.
– На каком сроке? – спросил он, и Заяц повернула к нему свое лицо и свои, полные слез, прекрасные глаза. Увидела доктора, похожего на голливудского актера, и мигом прониклась к нему доверием:
– На малом.
Бобровский кивнул:
– И после… Не беременели?
Заяц опустила глаза и нахмурилась:
– Развод был после… Да, в смысле, больше беременностей не было.
– Ну, все ясно, – подытожил Владимир Николаевич и, подойдя поближе, заглянул в записи врача.
– Карницкая Зоя… – прочитал Бобровский. – А как вас друзья зовут?
Неформальный вопрос заставил Зою улыбнуться:
– Зайка…
Бобровский вернул ей улыбку:
– Я почему-то именно так и подумал…
* * *В палате, куда определили Зойку, уже лежали четыре мамочки. Двое спали, одна стояла и задумчиво смотрела в окно, за которым тихо кружился снежок. Еще одна сидела в постели с книгой и грызла яблоко, каждый раз едва заметно морщась: оно было явно кислое. Когда дверь открылась, женщина отвлеклась от чтения и с интересом посмотрела на вошедшую.
На пороге стояла крохотная, не более метра пятидесяти двух, мамочка. На ней был надет смешной, потому что на несколько размеров больше и длиннее, чем нужно, халат, завязанный под грудью. В руках она держала обычные для ложащейся на сохранение женщины пожитки, с одной поправкой – все только что из магазина. Подруга Женька, благодаря оперативности которой Зоя оказалась в больнице, живой ногой сбегала и купила зубную щетку, мыльницу, полотенце, белые носочки… На первый взгляд новенькая показалась тем, кто не спал, девочкой. На второй – что она, конечно, не девчонка, но все равно – совсем молоденькая. И только в шагах двух-трех становилось видно: ей уже немного за тридцать.
– Здравствуйте, – приятным, немного как будто простуженным голосом сказала Зоя.
Стоявшая у окна мамочка улыбнулась вошедшей:
– Привет.
Зоя подошла к незанятой кроватке, которая стояла у входа, присела, открыла тумбочку:
– Меня Зоя зовут, – представилась она. И стала доставать из пакетика купленные Женькой мелочи, попутно отрывая и отклеивая этикетки.
Улыбчивая мамочка у окна тоже представилась:
– Я – Света, спящие красавицы – Оля и Лена.
Мамочка с яблоком и книгой, тоже улыбнувшись, сказала:
– Катя, – а потом присмотрелась к новенькой Зое, – Зоя, а ты не артистка, случайно?
Зоя кивнула, немного грустно улыбнувшись в ответ, и пошутила:
– Артистка. Только не случайно…
Катя радостно кивнула и продолжила интервью:
– Ты же в детском театре работаешь, да? Я со старшей дочкой часто в ТЮЗ хожу.
На кровати потянулась проснувшаяся Оля:
– Ой, как я заснула сладко… Здравствуйте… Кто это у нас артистка? Вы?
Зоя подняла руку и помахала ладошкой:
– Я.
Оля, протирая заспанные глаза, потянулась за зеркальцем:
– Ой, как интересно! Что, и в кино снимаетесь?
Зоя застенчиво пожала плечами:
– Ну, да… В эпизодах… Немного. В сериалах. Ну… «Сестренки напрокат»… «Приключения в Самоварове»… «Змеиная кровь»… Смотрели?
Катя, первой узнавшая Зою, устроилась поудобнее и попросила, прямо излучая интерес:
– Здорово! Расскажешь нам что-нибудь интересное?
Оля с энтузиазмом поддержала соседку:
– Да, да, из жизни «звезд»!
Зоя, совсем не готовая так сразу начинать актерские байки, задумалась, приподняв брови и опустив глаза. Посмотрела на сидящих и глядящих на нее во все глаза мамочек. Но вместо того, чтобы начать рассказ, вдруг принялась тихо плакать…
Женщины переглянулись, а Катя быстро – насколько ей позволило положение – подошла к плачущей Зое:
– Ты чего? Обиделась, что ли? Не плачь… Нам нельзя плакать: ребеночек нервный будет…
Зоя отрицательно покачала головой:
– Что вы, девочки… Это я так… Вспомнила кое-что… Из жизни «звезд»…
* * *В родном Зайкином ТЮЗе шла репетиция спектакля «Белоснежка и семь гномов». Главреж принципиально ставил традиционную сказку, так, чтобы без новомодных вывертов, без парадоксальных перевертышей: типа, и Бело снежка не такая уж «белая», и к требовательной Мачехе, возможно, стоит прислушаться, и гномы, если задуматься, просто шайка «черных копателей»…
Белоснежка была прекрасна (ее, как и всех сказочных красавиц, играла Зайкина подруга Женя), гномы веселы, добры и трудолюбивы, Мачеха стервозна и так далее. Хорошая, понятная сказка со справедливой развязкой – дети такие любят.
Репетировали актеры с удовольствием, как чаще всего и бывало в этом небольшом, уютном театре.
Гномы, положив на плечо свои крохотные заступы, шли смешной походкой в ногу, пели свою строевую песню. Зоя, самый маленький гном в забавной шапочке, шла «замыкающей», немного не попадая в общий ритм. Семь веселых голосов выводили нехитрый мотив:
Если злата не добудем,Пусть найдется серебро:Значит, самым добрым людямБудет счастье и добро!
Самоцветы и алмазыМы в пещерах не храним!Все свои богатства сразуДобрым людям отдадим!
Главный режиссер внимательно смотрел на гномов и думал: «Что-то не то…» Переводя взгляд с одного гнома на другого, заслуженный деятель культуры анализировал свои ощущения, но никак не мог понять – а что, собственно, не то? Пока взгляд его не остановился на Зое. Ах, вот оно, что мешало полному восприятию, вот оно, что диссонировало с трудовым энтузиазмом бригады низкорослых кладоискателей!.. Так-так.
