Максим Удовиченко - Неведомое зарубежье
Поначалу, книгу так и хотели назвать: «Молодой Ильич, и электрификация», но в целях конспирации назвали «Гарри Поттер и философский камень». Вот оно как было то! А ты тут по отпускам разъезжаешь, а простой британский люд ради светлого будущего ничего не жалеет! – победно заключил Аристарх, отгоняя большой длинной палкой озверевшего кота Бугу, который в очередной раз пытался совершить вероломное нападение.
– Ильич, он же Гарри, в книге очкастый. Так это по тому, что он много читал, а лысеть он стал от переживаний, да так к концу книги и облысел, сморщился и местами позеленел. Все о народе сахарском думал, чтобы электричество вам провести, чтобы каждому бедуину по фонарю, чтобы азбука у вас была! – торжественно повествовал Аристарх «великое и разное».
– Какая еще азбука!? – не выдержав потока информации, возопил Маланья.
– Ясно дело, какая азбука! Настоящая арабская! Чтобы каждый бедуин, сидя на верблюде, читал и просвещался! А еще Гарри-Ильич думал, как бы вас, олухов, чему полезному научить… рукоделию какому…, например, в преферанс… тьфу ты, на скрипке играть или песни какой… Вот, например: «Вместе весело бродить по барханам, бедуинам раздавать достарханы!» – Это, что еще за песня такая! – изумлённо вскричал Маланья.
– Это из более позднего революционного творчества, до вашей пустынной глухомани еще не довезли, – не лазя за словом в карман, парировал Аристарх.
– Так вот, слушай дальше, деятель Маланья! – продолжал Аристарх излагать краткое содержание революционного сюжета.
– Вот так думал Гарри, он же Ильич, и от переживаний слегка трансформировался. И стал похож на Оби-Ван-Кеноби, великого учителя, правда, это уже из другой книги, но, тем не менее… – не сбавляя темпа, обрушивал Аристарх «великое и разное» на голову «революционного деятеля».
– И представляешь Маланья! – продолжал Аристарх, добавляя подробности сюжета, – Гарри, он же Ильич, сидел как-то, читал что-то очень волшебное и важное, кажется “Play Boy”, тьфу ты, «Капитал»…
– Ну читал, ну «Капитал», эка невидаль! И что здесь такого! – с недоверием в голосе прокомментировал Маланья.
– А то и невидаль! Что читал он его, читал, а тут вдруг встает во весь свой небольшой маломерный рост, вытягивает руку свою зеленую с кепкой, и говорит человечьим голосом… – Что, что говорит!? – в очередной раз не выдержав напряжения, перебил Аристарха Маланья.
– А то! – продолжил восторженно Аристарх, – «Товарищи!!! – говорит он, – Электрификация и Всеобуч!!!» А глаза так и горят революцией… – И что дальше?! – спросил, раскрывший от удивления рот и сидевший на песке рядом с уже утихомирившимся верзилой-котом Бугой Маланья.
– А дальше, больше! Эти двое, как увидели его лысого, сморщенного и бесстрашного в кедах, так прямо в один голос и закричали, уже без конспирации: «Ильич, так-перетак! Ты ли это!?». Тут этот здоровяк с бородой, Карл Маркс, он же Рубеус Хагрид, приглядевшись к Ильичу-Гарри, говорит в сердцах: «Эх старушка!»… Ну, то есть, Роза Люксембург, она же Миневра Макгонагалл… «Перехимичили мы с тобой!» – говорит, и тут они опять в один голос: «Сдал ты нас Ильич! Теперь нас охранка буржуина-мироеда Валан-де-Морта повяжет! Хватай свой волшебный плащ, и валим отсюда! Кепку не забудь и кеды!» – закончил победно свой рассказ Аристарх, окидывая взглядом сидевших рядом Маланью и кота Бугу.
В финале, краткого описания «неброского» революционного сюжета Маланья застыл с открытым ртом, в очень неестественной позе и почему-то с вытянутой рукой, а революционный кот Буга как-то очень по-человечьи, присел на хвост, вытянув вперед задние лапы.
– Ладно, Маланья, пойду я к себе в апартаменты, а то ноги не держат после длинной прогулки с Мухаммедом и Сулейманом, – добавил он в заключение, оставив ошеломлённого новизной революционных идей Маланью осмысливать дальнейшее бытие наедине с котом Бугой.
5.2 Особенности пустынной кухни
Ты из Ганы, он с Кореи,несмотря на мелочь эту,здесь сплотит вас диарея.
(Из местного фольклора.)На следующее утро Аристарх как ни в чем не бывало направился в столовую.
– Что это за… «непонятное», с ужасным запахом, я сейчас проглотил?! – кричал возмущенный француз Жан-Филипп.
– Ой! Сейчас что-то будет! – вторил ему поляк Сигизмунд, хватаясь за живот.
Но палисарийский повар Мухаммед продолжал неистово раскладывать по тарелкам дымящуюся субстанцию с резким запахом, при этом приговаривая: «It is good, it is very good, and Mohammed is very good, and food is very good!».[53]
В очередной раз зачерпывая длинным, увесистым приспособлением из огромного, очень похожего на печенежский казан из былин про Илью Муромца бака «тягучее нечто», Мухаммед тихо улыбался, в глубине души радуясь своему хоть маленькому, но безусловно шедевру.
Вид содержимого, как не странно, опять же напомнил Аристарху еду инопланетян из кинофильма «Люди в черном». Не обращая внимания на недовольные выкрики, палисарийский повар Мухаммед вывалил содержимое в очередную тарелку. Тарелка, к несчастью оказалась тарелкой Мухаммеда из Египта, и это сбило весь задор. В итоге палисарийский повар Мухаммед был вынужден прекратить ритуал благотворительного завтрака ввиду чрезмерной ругани и, как ему казалось, предвзятости к его кулинарным талантам.
5.3 Набег революционных котов
На революционный кусок,Не разевай буржуазный роток!
(Из раннего Ильича)Не вдаваясь в подробности беседы двух Мухаммедов и вежливо отказавшись от благотворительного черпака пахучего «нечто», не спеша состряпав себе пару бутербродов с плавленым сырком «La vache souriant»[54] (аналог сырка «Дружба») и налив большую чашку «настоящего» арабского кофе «Нескафе», Аристарх непринужденно расположился напротив ирландца Рея.
– Слушай, что хочет от меня этот безумец Маланья! Какой еще Гарри Поттер и какой-то там камень?! – начал Рэй, не вдаваясь в формальности утреннего приветствия.
– Ты не представляешь! Напал на меня с утра вместе со своим котом! Подавай ему книгу эту, как её там… Десять банок бенинской тушенки мне предлагал в обмен на этого, как его… Гарри Поттера! Кстати, кто это?! Ты не знаешь?! Вот и я понятия не имею – что за Гарри?! Какой ещё камень! Что ему камней в пустыне мало! Совсем ополоумел после отпуска! – сбивчиво продолжал Рэй, пытаясь смастерить себе очередной бутерброд с плавленым сырком.
– Ну что ты, Рэй! Маланья человек революционный и очень любознательный, ко всему передовому тянется, – вдумчиво отвечал Аристарх, запивая очередной кусок бутерброда чашкой кофе.
Вдруг кусок бутерброда, который Рэй намеривался отправить в рот, исчез с громким и пронзительным мяуканьем в здоровенной и когтистой кошачьей лапе. Ухватив еще пару кусков плавленого сырка и вырвав у аргентинца Рамона половину, заботливо приготовленной им котлеты, кошачья банда, с громким урчанием и победным топотом, также внезапно растворилась в дверном проеме.
Набег революционных котов
Натворив беспорядок и внеся суматоху, коты, исчезнув оставили после себя самое главное – уверенность в своём непременно скором возвращении.
– Да это же беспредел, какой-то! – не выдержал первым француз Жан-Филипп.
– Это все Маланья и его бандитский кот, это он привел сюда эту оголтелую шайку подельников! – проснулся от оцепенения ирландец Рэй.
Выскочив из столовой, Аристарх интуитивно заглянул в большую щель под модулем корпуса, из темноты проема на него смотрело десяток пар гневно настроенных и весьма революционных кошачьих глаз.
По инициативе «потерпевших» в лагере в очередной раз был объявлен большой сбор.
Большая часть лагеря гневно осудила кошачьи набеги. Меньшинство винило во всем повара Мухаммеда, который был также известен как Мухаммед-Very good.
Приглашенный в качестве официального лица, революционер Маланья, не добившись успеха в поисках революционной книги, за которую он предлагал уже двадцать банок бенинской тушенки сомнительного срока годности, милостиво согласился еще раз обучить повара Мухаммеда азам приготовления пищи. Труднее решался кошачий вопрос. Маланья никак не хотел выселять шайку котов из-под столовой лагеря, ссылаясь на то, что многие из них, котов, являются товарищами его революционного кота Буги и, более того, состоят с ним, с Бугой в разных степенях родства.
Египтяне Мухаммед и Ахмед, объясняя всё неприкосновенностью кошачьих у себя на Родине, под одобрительные возгласы Маланьи и ещё пары примкнувших оппортунистов, как, то: «Вот видите! Это же коты! Редкий вид животных!», наотрез отказались вмешиваться в кошачьи дела.
В итоге, несмотря на раскол, был вынесен «Вердикт» на отлов и вывоз котов, за исключением верзилы Буги, на их историческую родину, в республику Мавритания, где, по мнению большинства, их ждала светлая и сытая кошачья жизнь, и воссоединение со скучающими по ним сородичами. Туманные рассуждения нигерийца Сулеймана, о том, что коты ночью плохо спят, а зачастую, бестолку слоняются по окрестностям и, дескать, в это время их можно хватать голыми руками, было радостно воспринято и тут же одобрено мудрым руководством: мол, вот и ясно, когда устанавливать основное время отлова.
