Татьяна Булатова - Дай на прощанье обещанье (сборник)
Чтобы оттянуть тот самый обозначенный Адой рубеж, дети, не сговариваясь, напевали матери в оба уха: «Хватит… Пожалей себя… Всех денег не заработаешь… Людей незаменимых нет, не думай…» Делали они это с одинаковым энтузиазмом по одной-единственной причине: зная характер Ады Львовны, можно было со стопроцентной уверенностью сказать, что поступит она с точностью до наоборот. И дочь, и сын, а впоследствии и зять, и сноха неоднократно имели возможность это проверить, и не на чьем-нибудь, а на собственном опыте.
– Мама, – звонила сноха и предупреждала: – Завтра воскресенье. Пасха. Ждем вас к обеду.
– Я принимаю твое приглашение, дочь, – с определенной долей официальности отвечала Ада Львовна. – Кто еще будет?
– Только свои: вы и Галя.
– Правильно я понимаю, моя дочь тоже получила приглашение? – все так же официально интересовалась Ада Львовна. – Ко скольки мне приехать?
– Мама, к обеду.
– Неужели я помню, во сколько вы обедаете?! Я не была у вас уже год!
«А Новый год?! А Рождество?! А день рождения сына в феврале? Твоего, между прочим, сына. А 8 Марта?!» – хотела проорать в трубку сноха Василиса, но умудрялась взять себя в руки и спокойно сообщить:
– Мама, мы ждем вас в два.
– В четырнадцать? – невозмутимо уточняла свекровь.
– В два. Слышите, мама. Не в двенадцать! Ровно в два.
– Ты хочешь сказать, что я не могу отличить два от двенадцати?
– Я просто повторяю. В два.
– Я не заставлю себя ждать, – великосветски изрекала свекровь и приезжала на такси ровно в двенадцать.
– Ма-а-ама! – вопила Василиса. – У меня же ничего не готово!
– Кто бы сомневался! – восклицала Ада Львовна. – Дай, думаю, помогу, а то ты вечно ничего не успеваешь к приходу гостей.
Василиса в бессилье роняла руки и плелась на кухню, чтобы завершить начатое дело до того, как оно окончательно потерпело полный крах. В бытовом отношении все, за что бралась ее свекровь, обязательно заканчивалось полным фиаско. Кстати, Ада Львовна это всегда признавала.
– Каждому свое, – вздыхала она, глядя на разлитый по столу экзотический соус, рецепт которого содержал безумное количество разных ингредиентов. – Говорила я тебе: лучшее – враг хорошего.
– Господи, мама!
– Дочка, ты не права. Сроду мы с Игорем и Галкой никаких соусов не ели, и тебе нечего…
Василиса с ненавистью смотрела сначала на мужа, потом – поверх головы Ады Львовны, а затем – снова на мужа. Самой себе Василиса казалась похожей на метроном, который заперли в желтой деревянной пирамидке.
– Как ты все это выдерживаешь? – выспрашивала Василису печальная Галка, с удовольствием поменявшая грозную фамилию Скуратова на веселую Гуцуляк.
– А ты?! – теряла терпение Василиса.
– Я не выдерживаю, – признавалась Галка. – Я ору!
– А какое я имею право на нее орать?
– Никакого.
– Вот именно.
– Я тоже никакого, – рассуждала Галка и с восхищением смотрела на невестку, запертую в пирамидке условностей. – Наору, а потом стыдно. Знаешь, что она сделала?!
Василиса махнула рукой – от греха подальше.
– Нет, ты только послушай, – настаивала Галка и торопилась рассказать о событиях, произошедших давно, но по сегодняшний день вызывающих чувство легкого недоумения. – Я когда замуж выходила, регистраторша спрашивает: «Какую фамилию брать будете?»
– А у тебя что? Выбор был?
– Ну, какой у меня был выбор? Смеешься?! Или Скуратова, или Гуцуляк.
– И что?
– И то. На росписи всегда говорят: «По обоюдному желанию молодожены решили носить фамилию…» В общем, ты знаешь…
– Ну…
– Короче, объявляют нас со Славой мужем и женой и фамилию называют, мол, Гуцуляк.
– И что такого? – недоумевала Василиса.
– Да ничего. В ресторан приехали – все поздравляют, подарки дарят. И тут мама встает и говорит: «За здоровье тех ворот, откуда выйдет новый род! Урра!» А потом – хлобысь на поднос сберкнижку и на Славку смотрит. Тут и тамада подлетела: «Не обидела зятька, тещенька?»
Зятек покраснел, глаза опустил.
– Чего молчишь? – наскакивает на меня тамада. – За мужа вступайся.
И я, как дура, возьми да сберкнижку-то и открой.
– Ну? – замерла Василиса.
– А там – двадцать пять тысяч.
– Ничего себе! – охнула Василиса. – Это в восемьдесят девятом году-то?
– Это в восемьдесят девятом году-то, – гордо подтвердила Галка.
– А вы что? Квартиру купили? По тем временам – это ведь деньги немалые!
– Какую квартиру?! – простонала Галка. – Сберкнижка была оформлена на фамилию Скуратова. Сразу-то не посмотрели. Нужды не было. Тут – дефолт. Сунулись, а я уже несколько лет как паспорт поменяла. На Гуцуляк. Пока доказывала, что Скуратова – это тоже я, все деньги сгорели. Сама же помнишь, что было!
Василиса с жалостью смотрела на блаженную Галку, искренно недоумевая, как это можно было не проверить, на кого оформлена сберкнижка, или как можно было отложить покупку своей собственной квартиры и вместо этого жить со свекровью?! Ладно бы денег не было! Были! Ада Львовна в смысле бережливости была примерной матерью: все на благо потомкам! Когда-то она жила с твердой уверенностью в том, что никогда не станет делить с детьми свою жилплощадь, ибо свято веровала в актуальный смысл народной пословицы: «Без детей горе, а с детьми вдвое». И пока маятник жизненного метронома этой женщины застревал на отметках «самостоятельна», «востребована», «полна сил», «сил еще много» и так далее, Ада Львовна даже мысли не допускала, что день воссоединения с детьми все-таки наступит.
В день своего семидесятилетия почетный деятель здравоохранения Ада Львовна Скуратова собрала торжественное собрание трудового коллектива и с чувством глубокой скорби сообщила коллегам:
– Пора и честь знать.
«Неужели сокращение?» – ошибочно подумали сотрудники станции «Скорой помощи» и преждевременно огорчились.
– Нет, не сокращение. Увы… – выдохнула в пространство конференц-зала Ада Львовна и публично написала заявление об увольнении.
В честь неожиданно наступившей весны работники станции «Скорой помощи» постановили организовать прощальный банкет, чтобы совесть потом не мучила. Потому что столько лет под Адой – это подвиг. Ну и вообще: «Баба-то она деловая. Путная. Лишнего не спросит, а семь шкур спустит. Но все равно – жалко». Жалко, когда императрицы уходят на покой по собственной воле, а не по решению революционного правительства недовольных подчиненных…
Назначили день, подверстав его к очередному красному дню календаря. Стали готовиться: газеты рисовать, конкурсы придумывать, грамоты подписывать. Разумеется, тайком от Ады Львовны, через день посещающей департамент местного здравоохранения.
– Подождите-подождите, – оживились завистницы и в одночасье стали суровыми и неприступными.
– Чего подождите-то?! – посмеивалась станционная молодежь.
– А то! Не успеете глазом моргнуть, как она в департаменте себе какое-нибудь кресло отхватит.
– Какое?! – продолжала посмеиваться молодежь.
– Какое-нибудь!
– Это в семьдесят-то?
– Да она до ста жить будет – и не чихнет. Это не то что вы!
– А мы-то чего? – пугалась молодежь.
– А того! – наступали завистницы широким фронтом. – Сорок лет станцией руководит, а на больничном ни разу не была. А вы без году неделя – и уже по пять раз переболели.
– А мы-то тут при чем? – недоумевали молодые сотрудники. – У нас, может, иммунитет ослабленный от постоянного контакта с больными. Мы-то на «Скорой», а она в кабинете сидит целыми днями.
– Не устроим банкет, еще сидеть останется. Зря, что ли, она в департамент зачастила?!
«Банкету быть!» – снова заволновалась станция «Скорой помощи» и делегировала в кабинет главврача председателя профкома Трушкину.
Трушкина была на двадцать лет моложе Ады Львовны, давно метила на ее место и очень переживала, что уйдет на пенсию раньше, чем старая главврач освободит обетованное кресло. В голове у председателя профкома станции «Скорой помощи» звучал свой метроном: «Быть или не быть?»
– Пойдете? – поинтересовались коллеги у Трушкиной.
– Пойду! – с готовностью откликнулась председатель профкома и в мгновение ока превратилась в благородного миссионера. – Ада Львовна! Народ жаждет поздравить вас.
– С чем же, Людочка? – попыталась закрыться щитом удивления начальница, складывающая в коробку накопившиеся за много лет вещи.
– С выходом на заслуженный отдых!
Брови Ады Львовны без спроса поползли вверх.
– Надоело, поди, бумажки перебирать? – нарушая всякую субординацию, изрекла Трушкина. – Ладно вам, Ада Львовна, не переживайте. Мы вас проводим с шиком. Честь по чести. Я вот на счет подарка хотела узнать: вам вещь «на память» или деньгами?
От примитивности постановки вопроса Ада Львовна отупела и непривычно для себя робко спросила:
– А надо?
– Надо, – надавила на бывшую начальницу председатель профкома и для пущей убедительности заявила: – Так положено.
