Дмитрий Рыков - Та, что гасит свет (сборник)
Семен Степанович, стараясь направить ход мыслей собеседника в другую сторону, решил проявить свои дипломатические способности. Он спросил:
– Но ведь есть в твоей жизни и что-то хорошее?
Лицо Петра сразу посветлело:
– Конечно, есть! Дети! Ради них и живу.
– Семья, – сразу подстроился Семен Степанович, – это главное!
– Нет, какая там семья… Именно дети. С женой мы давно общего языка не находим. Бродит такое чудовище по квартире – «Гав-гав!» Смотришь иногда и думаешь – и как мы сошлись? Что нас объединило? Вроде бы что-то вспоминаешь – встречи, одиночество, радость от свиданий… Когда дочка родилась, мы по выходным на даче гуляли по лесным дорожкам. В «кенгуренке» на груди болтается моя крошка, в руке – банка сидра, идем рядом с супругой, говорим о чем-то… И все было интересно, и казалось, лучшее – впереди… А сейчас – чужой человек. И все-то теперь замечаешь – и сальные волосы, хотя она часто моет голову, и что при улыбке обнажаются десны, и трапециевидную фигуру, что смотрит дурацкие сериалы, обсуждает наряды Жанны Фриске, постоянно напоминает, что чей-то муж купил жене машину, а теще построил дом, нытье по поводу и без повода. Так хочется иногда послать все к черту! Но вдруг подбежит дочка и скажет: «Папа, папа, сейчас по „Энимал плэнет“ передача идет про лемуров! Они такие милые! Я их так люблю!» Или подлетит сынишка, выменявший очередную игрушку: «Папа! Смотри! Это же крутой трансформер!» – и все, оттаял, думаешь – да пусть все идет, как идет… Сочиняю детям сказки, рассказываю на ночь, причем с продолжением. Сейчас у нас Спанч Боб превратился в Колобка, женился на эфиопской принцессе, родились коричневые дети-колобки, а государство ведет войну с захватчиками – пукательными великанами…
– Жуть какая! – засмеялся Семен Степанович.
– Да детям, кстати, нравится пурга всякая. Недавно дочка без запинки пропела песню Максим. Я поразился – где смогла услышать? А она так спокойно: «У девочки в школе через “Блютус” на телефон скачала».
– Ну это все-таки лучше, чем «Катя, возьми телефон – это он».
– Я тут недавно клип с отечественными рэперами видел. Песня, естественно, про любовь и прекрасную девушку. «Мы с тобой неразлучны столько лет, как мотор и мопед…»
Семен Степанович захохотал. Поезд, дернувшись, тронулся. Звякнули стаканчики, свет в купе стал светлее.
– Не частим? – спросил он, показывая на коньяк.
– А мы по чуть-чуть. Наливай.
Чокнулись, выпили. Взяли по дольке яблока.
– И где же ты такие суперклипы высматриваешь?
– По утрам собираемся все вместе, дочка – в школу, сын – в садик, я – на работу. Новости ненавижу, поэтому включаю в телевизоре музыкальные каналы – они особо никого не раздражают. Но песни-песнями, больше всего я смеюсь над текстами эсэмэсок, которые сменяют друг друга в нижней части экрана: «Паша, прости измену – мы с дочурой ждем тебя домой», «Крутее Свиблова не-е-ет!», «Эмка ищет эмо», «Уфа рулит», «Пишите, сургутЯнки. Надоело одЕночество», «Родионова, буТь моей женой», «Арам, я тебя обожаю! Твоя Оля-ля!» – сразу вспоминается степанцовское: «Вдруг приходит телеграмма: „Я теперь люблю Гурама!“
– Ну, – ответил Степаныч, – любовь зла…
– Любовь, любовь, – потускнел Петр. – Белена, яд, дурман. Жрет, жрет тебя, очнулся – зачем все это было?
– Ну сейчас-то, может быть, и да. Но по юности лет каждый должен чувство испытать…
– По юности? Да у меня одна связь, с позволения сказать, шестнадцать лет продолжалась. Иногда сам под окнами стоял, а иногда молил – отпусти, зараза, не могу больше! Хочешь, расскажу? Времени у нас достаточно…
– Почему нет? – ничуть не удивился Семен Степанович.
За время путешествий чего только он не наслушался. Например, узнал историю трех поколений одного семейства, представители которых сидели не менее десяти лет. Узнал, как собственными руками построить яхту, как «правильно» ходить на кабана, а как – на лося. Со всеми подробностями ознакомился с сутью учения Бхагават-Гиты и тонкостями реставрации картин… Даже проводницы – и те с ним делились, как правильно «разводить» пассажиров на шампанское. Ему пели песни, читали стихи – ну все это по пьяной лавочке, конечно. А уж любовных историй он наслушался – не счесть.
Петр устремил свой взгляд в окно – в темноте освещались яркими огнями стройки, одна за другой.
– Значит, так, – начал он. – Познакомились мы на дне рождения моего друга, с которым я служил в армии. Летом он поступил в институт и пригласил однокурсников на свой праздник, а был он в октябре. Она мне понравилась необычайно. Красавица, вот не соврать, каких свет не видывал. Лицо, правда, круглое, как блин, но это ее не портило. Губы пухлые, большие, ресницы – длиннее некуда, щечки – аж укусить хочется. Долго занималась танцами, поэтому осанка соответствующая. Талия тонкая, ноги длинные. Еще мне очень нравились ее руки, именно не кисти, не пальцы, именно руки – очень изящные. Она была похожа на Орнеллу Мути, и каждый считал своей обязанностью сказать об этом, что надоело ей чрезвычайно. Поразила еще ее способность быть на одной волне со всеми, готовность веселиться и дурачиться. Я был тогда молод и находился во власти предрассудков – кто-то из старших товарищей напел мне, что красивые девушки плохо занимаются сексом, им незачем стараться, ведь и так все на них обращают внимание. Ну я и принялся ухаживать за ее бесцветной подругой, но уже через час приоритеты поменялись – ничего не мог с собой поделать. Все толпой шли курить на балкон – она оказывалась рядом, я произносил тост – она громче всех смеялась. Я разошелся, схватил гитару, принялся петь – было ли так на самом деле, не знаю, но она показалась мне самой внимательной слушательницей. Под конец вечера, когда все потихоньку начали расходиться, я, находясь с ней вдвоем на балконе, попросил телефончик. Она шепотом, чтобы никто не слышал, продиктовала мне номер, но я, захмелевший, не запомнил и, когда она уже вошла в комнату, громко переспросил. Все захохотали, кто-то, очевидно, от зависти, заулюлюкал, девушка очень смутилась. Ни на следующий день, ни через неделю я ей звонить не стал – напомню о предрассудках, тем более у меня тогда была женщина, завуч по воспитательной работе средней школы, на девять лет старше, настоящая секс-машина. Сил после ночевок у нее ни на что не оставалось. В то же время я познакомился с худенькой блондинкой и почему-то стал убеждать себя, что она мне нравится. У меня был товарищ, одноклассник, который уже успел жениться и жил с супругой в частном доме, имея в то же время очень уютную однокомнатную квартиру. Это было такое укромное любовное гнездышко – все наши друзья постоянно спорили, кто на выходные его займет. Наконец настала и моя очередь. Я заранее договорился со своей блондинкой, купил угощение… Слушай, чем я собирался по тем бедным временам ее порадовать. Яблоки – раз. Фанта – два. Медицинский спирт – три.
– Жуть, – откликнулся Семен Степанович. – Это ж какой год был?
– Девяностый.
– Ну, у нас-то есть кое-что получше. Откроем твою бутылку?
– Конечно, разливай.
Выпили. Петр заметил:
– Да, тогда и спирт был в радость, а сейчас и «Хеннесси» не лезет. Я продолжаю. Блондинка, естественно, в последний момент передумала – струсила, наверное. Так как потом мне своей очереди на квартиру пришлось бы ждать еще очень долго, я лихорадочно бросился искать ей замену. Как назло, все мои знакомые девушки дома отсутствовали, и тут я в записной книжке наткнулся на телефон круглолицей прелестницы. Подумал: «Чем черт не шутит?» и набрал ее номер. Ответила она сразу. Звонку была вроде рада, но встретиться со мной отказалась, так как должна была идти к какой-то родственнице на очередной день рождения или крестины-именины, уже не помню. Ноябрь, колотун, я звонил ей по телефону-автомату, прикрепленному к стене здания, без будки. Мимо проходил приятель, услышав мой страстный монолог, он даже остановился. Я уговаривал ее минут двадцать. О, каких высот достигало мое красноречие! Пытался убедить ее, что посиделки с родными – бесцветная скука будней, а вот я могу обыденность, тоску и монотонность жизни превратить в яркий фонтан новых впечатлений… Какой чепухи только не нес, но цели достиг – уговорил. Она пообещала сходить на праздник, отметиться и тихонько уйти. В назначенное время я стоял на автобусной остановке. Она опоздала на полчаса, но я даже не помню, успел ли я на это рассердиться, – когда увидел ее, я не просто потерял дар речи, у меня помутился рассудок! Представь, девяностый год, серая забитая страна, серые забитые люди, серый провинциальный город, серый ноябрь – и тут вечером, из темноты выходит девятнадцатилетняя Орнелла Мути в красном клетчатом пальто и красной широкополой шляпе! Если бы я упал навзничь или растаял в воздухе, никто бы из стоявших на остановке людей не удивился бы – каждый сверлил взглядом только ее. Ну и я был ого-го. Пузо еще не появилось, на мне был гэдээровский плащ защитного цвета, строгий такой. Мы обмолвились парой фраз и поехали к однокласснику на такси. Смущался я страшно. В квартире мы сняли верхнюю одежду, уселись в кресла перед низеньким столиком, и я принялся девушку развлекать. Она спросила чаю, но у меня же была цель ее напоить, и я ей предложил лонг-дринк. Это я так назвал, как ты, наверное, уже догадался, спирт, разведенный фантой. После двух бокалов Маша – так ее звали – опьянела, и я полез целоваться. О, что у нее были за губы! Мягкие, нежные, влажные, сочные… Тщетные попытки дотронуться до груди она пресекала, обнять за талию или коснуться попы – тоже. Я уж было потерял надежду, но тут вдруг она сказала: «Я должна пойти в ванную». Не представляешь, я был на седьмом небе от счастья! Как только она вышла из комнаты, я быстро разделся и юркнул под одеяло. Лежу я, совершенно голый, пять минут, десять, и тут заходит она. В пальто! В шляпе! И говорит: «Проводи меня домой, мне пора».
