Игорь Савельев - Zевс
Они почти бежали по коридорам, где тут и там были развешаны плакаты: на одних нарядные ужасы дифтерии, а на других – целомудренная мадонна целомудренно же омывала грудь кипяченой водой.
– …Пакгаузен сейчас в Ганновере! Вы слышите?!
– Что это было? – спросил Кирилл, когда они добрались до машины.
– Не знаю… Я вообще от нее в шоке… Я у нее в первый раз, моя-то на больничном…
Яна завела ее, но не тронулась, как будто прогревала, хотя опадал жаркий день и по ветровому стеклу еле ползла сваренная в духоте оса.
– Давай я поведу?
– Не-не-не, – радостно запротестовала Яна. – Даже и не думай.
– Ладно-ладно, я все равно у тебя машину отберу, когда родится малыш.
– Только попробуй!
Люди в синих следках, бредущие от больниц – как метафора потерянности. А вот у них в машине весело. Яна включила дворники на пару секунд, но обалдевшая оса никак не реагировала на то, что за стеклом.
– С анализами точно все хорошо?
– Да. Я же еще по телефону сказала.
– Я просто подумал… Я не понял, с чего она вдруг про Германию… Подумал, что вдруг, не дай бог, понадобится какое-то лечение…
– Да нет, что ты. Я же говорю – просто она идиотка какая-то. Пакгаузен… Тоже мне… Я не рассказывала, кстати? Какая-то фамилия очень похожая…
– Пентхаузен?
Они наконец тронулись. Как всегда, Кирилл наблюдал, как лихо она выруливает на дорогу, как будто даже не оценивая, где можно проскочить, а так – с очаровательной небрежностью; промелькнули три эвакуатора с бешеным кручением огня, идущие стройно, как комбайны в пропагандистском кино.
Москва собирала урожай.
– Госсен! – вспомнила наконец Яна.
– Чего же тут похожего…
– Это когда мы ездили на Долгопрудненское кладбище.
– Ку-да?!
– А я тебе не рассказывала?.. Странно. А где ты тогда был? Слушай, наверное, да, в Казани. Ну, в общем, звонят мне и говорят: надо срочно сделать сюжет о том, что домашних животных хоронят на человеческих кладбищах. Уж не знаю, что вдруг им понадобилось. Но срочно. И куда хочешь, туда и беги. Ну, я Виталика выдернула, а сама думаю: куда?.. Я ведь на кладбищах не бываю… никого не хоронила… слава богу…
– Ну? – озабоченно спрашивал Кирилл.
Виталик – оператор. Хозяин тесной «Хонды».
– …Приехали на одно кладбище, ну, я лицо грустное сделала, иду: так, мол, и так, умерла любимая собака, четырнадцать лет мы с ней прожили, хотела похоронить в могилу бабушки… Бабушка, мол, ее тоже любила… Я, мол, знаю, что так делается… В общем, ерунду какую-то плету, самой уже дико, а этот мужик на меня смотрит и говорит: дура, иди отсюда. И на другом кладбище то же…
Кирилл не верил своим ушам:
– Тебе пришлось самой вот так ходить и это говорить?!
– Ну а кому?.. – невесело откликнулась Яна. – Я же говорю, самой дико…
– Ничего себе! Я не знал, что у вас… прямо так…
Кирилл занервничал.
Ему не приходило в голову, что дело обстоит именно так. Ну да, Яна куда-то ездила, брала комментарии в кабинетах какой-нибудь управы, парадной стороной поворачивая микрофон. Опрашивала каких-нибудь возмущенных жильцов. Телеканал обычно не совался дальше скромных московских проблем. Но чтобы так! – идти в какую-то кладбищенскую сторожку, к каким-то мужикам, одной (что там Виталик, сидит меланхолично, музыку слушает), врать про собаку и бабушку?!
– …В одной конторе нам сказали, что делали памятник собаке и ставили его в Долгопрудном, на старом кладбище. Ладно. Едем туда. Вот веришь, нет? – только мы приехали, я осталась в машине, а Виталик пошел куда-то что-то выяснять и почти сразу возвращается: я нашел. Он сразу увидел, что там рядом с человеком похоронена собака где-то. Ладно, он взял камеру, и мы пошли. И – веришь, нет? – прямо мистика! Виталик только что там был, а теперь не может найти, хотя, по его словам, это было прямо у дороги! Мы минут двадцать ходили среди этих могил…
Неведомая смерть.
По радио звучал тяжелый и вечный, как в онкологии, диагноз: Москва стоит. Они и правда едва двигались, но Яна сделала потише.
– …Наконец нашли. Правда, это не тот памятник оказался, про который нам в фирме говорили, но тоже такой вот памятник собачке, при женщине, умершей еще в 1999 году. У женщины фамилия Госсен, вот почему я вспомнила. Ну, мы обсняли со всех сторон, пошли в контору, но там нам не смогли найти данных – кто родственники, как связаться, и так далее. Мы даже по адресной базе по Долгопрудному искали! – фамилия-то редкая…
– Ужас, Яна, это же опасно – ты шатаешься по каким-то кладбищам… Тем более, в твоем положении…
– Ну что поделать, не сразу же дают серьезную работу в студии. Мне уже обещали. Надо все пройти, чтобы знать профессию… Надо какое-то время продержаться на выездах, и все…
– Да? И сколько раз для этого надо съездить на кладбище?!
– Ты прямо в точку, – засмеялась Яна. – Нам же пришлось туда возвращаться, в родительский день, потому что редактор сказал, что, может, кто-то приедет навестить эту могилу… Ну, женщину по фамилии Гессен, конечно, не собаку…
– Я, оказывается, почти ничего не знаю о твоей работе. Ты мне ничего не рассказываешь.
– Я о твоих самолетах тоже почти ничего не знаю, потому что это же наука, доступно не всем, это нормально. А у нас-то все просто. Сидим в машине, много народу идет, и все мимо, как назло. Машины едут…
Машины ехали медленно. Они двигались Фрунзенской набережной, готовясь в районе Лужников выбраться на третье транспортное; прокопченные сталинские фасады со множеством мелких окон, резкий контраст между рамами новыми и стариковскими. Солнце проползало в пластиковых окнах, будто в мятых. Пробегало, переваливаясь. Где-то вдали, за рекой да за лесом, горела на закате безумная крыша президиума РАН, похожая на плохо скрученный моток медной проволоки. «Наука… Доступно не всем…»
– Потом отъехали в магазин за водичкой, возвращаемся, а перед нами «Лексус». Я уже говорю: ну, ну, хоть бы к нам, хоть бы к нам! И точно!!! – победно воскликнула Яна. При всем понимании – какой ерундой приходится заниматься во имя будущего, – ею, видимо, все же владел журналистский азарт. – Женщина лет сорока пяти. Дочь, может. Мы камеру тихонечко достали, а тут как раз люди мимо идут, видят, начинают с ней ругаться: вот, собаку с людьми похоронили… И мы снимаем! Потом она увидела, как начнет лопатой махать…
– Лопатой?!
– Ну нет, не так уж все серьезно. Совочком.
Они все больше увязали в пробке, в трагических тонах предсказанной по радио; мимо них дразняще свободно бежали товарные вагоны, взбираясь на мост, на котором, если верить советскому кино, какие-то шпионы закладывали какой-то тайник.
Когда-то.
– Ну просто «жизнь как подвиг».
– Не издевайся.
– У нас в шестой квартире, кажется, старушка померла, там сосед второй день у двери пасется… Может, и туда ваш канал натравить?
– О, вот если бы этот сосед, например, завладел квартирой, а труп старушки засушил, чтобы получать ее пенсию, то тогда точно… Тогда бы точно наши ухватились.
Они, конечно, смеялись, но это было неприятно. То, что Кирилл не может сказать «Уходи оттуда, я тебя обеспечу». Во-первых, не обеспечит. Во-вторых, с деньгами особо проблем нет, но это, опять же, семье Яны спасибо, не ему. В-третьих, такое покушение на «суверенитет» другого, на дело другого у них не было принято. В общем, с какой стороны ни посмотри, получается, что и права голоса-то он особо не имеет…
– Нет, Ян, ну серьезно, мне не нравится, что ты там бегаешь, беременная… Лопатами машут… Может, как-то можно оформить декрет раньше срока?
– Меня и так редко уже куда-то отправляют… Не беспокойся, Кирюш. Ни о чем не беспокойся.
– Как-то странно, когда женщина говорит мужчине «Ни о чем не беспокойся»…
Яна замолчала, несколько, как показалось, обиженно, а Кирилл задумался. Что-то это напоминало, эта формулировка… Ну конечно же. (И опять кладбищенская тема.) «Предсмертная» записка Светы Леше. (Кирилл ее потом прочитал, когда уже выяснилось, что все это дурацкая шутка, не шутка, но, в общем, жестокий обман всех друзей и знакомых.) Света ведь не просто имитировала самоубийство «ВКонтакте», попросив кого-то распространить эту фейковую новость. Она еще и написала – в той же соцсети – коротенькое Леше письмо (которое он не сразу решился показывать даже тогда, когда обман через несколько дней вскрылся). Кирилл неточно запомнил, что-то великодушное: я тебя не виню, не волнуйся, никто не узнает, что это как-то связано с тобой… (Ага. Как будто никто вокруг ничего не знал об их отношениях.) Кирилл прочитал, но текст быстренько стерся из памяти, и с Лешей они ни словом о содержании этого письма не перебросились: естественно, все брошенные (и как брошенные!) Светой друзья после такого вычеркнули ее из своей жизни навсегда.
– А я тебе не рассказывал, почему мы с Лехой перестали общаться?
– Нет, кстати. Интересно. Ты же говорил, вы были лучшие друзья?..
– Мы все играли в одной команде КВН, и учились тоже вместе – я, Леха… Света… Еще, там, ребята… И у нас была самая крутая команда в городе, мы даже на «гастроли» ездили – в Уфу, в Челябинск… Ну, на всякие там фестивали… Нет, мы правда были круты!
