Анатолий Гладилин - Тигрушка (сборник)
В полдень 17 сентября в Лизин парижский офис прорвался звонок из Виллера. Врач «Скорой помощи» сообщил Лизе, что ее мама нуждается в немедленной госпитализации, но категорически отказывается ехать в больницу, а оставлять в таком состоянии ее одну они не имеют права. Лиза сказала, что прыгает в машину и несется в Виллер. В конторе все дамы молча встали.
Трое суток Лиза провела в большом госпитале, который между Довилем и Онфлером. Когда состояние Иры стабилизировалось…
И опять – стоп. Ведь договорились, что рассказываем не про Иру, а про Тигрушку!
Значит, Тигрушка. Он почему-то на мои телефонные звонки не реагировал, а соседка в Виллере спускалась с третьего этажа, чтоб его покормить.
Наконец Лиза заехала в Виллер, посадила Тигрушку в плетеную корзину и повезла в Париж. Тигрушка так был напуган последними событиями, что впервые в жизни всю дорогу вел себя прилично, то есть не вопил и даже не мяукал.
В госпитале Лизе объяснили, что у ее мамы серьезные проблемы с легкими и в первую очередь Иру будут лечить в этом направлении. И уже есть маленькая победа: Ире, которая выкуривала пачку сигарет в день, курить категорически запретили, и она подчинилась. Все уик-энды Лиза проводила в госпитале, я предлагал ее заменить, но Лиза решительно отказалась: «Мама будет нервничать». И когда Лиза была в Виллере, я каждый день приходил к Тигрушке.
В субботу 5 октября я сказал Тигрушке: «Не скучай. Ждем приятных гостей». Я не сказал, кого именно, ибо не был уверен, что Лиза сможет привезти Иру на своей машине, но Тигрушка догадался, походил по квартире и уселся у двери. Лиза позвонила снизу: «Я выгружаю вещи, а ты помоги маме подняться».
Ну что, продолжаем про Тигрушку? Естественно, он был доволен, что Ира дома, что абсолютно никуда не выходит, что большую часть суток в постели, а значит, у Тигрушки полная свобода привычно отдыхать, резвиться и безобразничать. Плюс Ира перестала курить, а табачный дым он никогда не любил. Но были и минусы. Три раза в день приходили незнакомые люди, надевали на Иру белую маску, и она не снимала ее минут двадцать, и с ней (с Ирой, а не с маской) нельзя было общаться. К тому же Тигрушка видел, что Ира практически перестала спать по ночам. Вернее, она засыпала к утру, но тут как раз являлся первый визитер с маской, и Ира потом спала урывками несколько часов днем. Тигрушка не очень разбирался в медицине, но инстинктивно понимал, что такой режим ни к чему хорошему не приведет.
Однажды утром в квартиру буквально ворвались какие-то люди в белых халатах, надели на Иру маску и очень быстро куда то унесли. Не увели, а унесли. Ира не сказала Тигрушке ни слова, что было для нее совсем не характерно.
Я застал Тигрушку в полной растерянности. Накануне Лиза уехала в Цюрих, и я пришел пораньше, чтоб посмотреть, как они там вдвоем без нее. Итак, я смотрел на Тигрушку, Тигрушка смотрел на меня. Ждать от него объяснений? Я напоил его в ванной из-под крана, положил в блюдечко свежий паштет и пошел прямиком, через японский парк, к интернациональному госпиталю имени тов. Жоржа Помпиду. Пехом всего десять минут ходу. Если Иру увезла «скорая помощь», то, естественно, туда.
Новейший госпиталь сверкал, весело искрился на солнце стеклянными стенами – архитектурный модерн. Urgance, куда по специальному коридору подъезжали «скорые», был как бы сбоку, без архитектурных изысков и модерна, прозаичен и не сверкал и не искрился. Удивительно просто, следуя за какой-то санитаркой, я прошел через все двери (в Москве меня еще бы на пороге скрутили дюжие парни) и, ни у кого ничего не спрашивая, но читая надписи, оказался в коридоре, где стояли высокие кровати с новоприбывшей публикой. На одной из них – конечно, с капельницей, окутана проводами, датчиками, но без маски – Ирина Алексеевна собственной персоной. Жива и, более того, настроена воинственно. Первый вопрос про Тигрушку: «Напуган?» – «А как ты думаешь?» А далее жесткая критика французской медицины:
– Конечно, спасибо, что сразу примчались, у меня был ком… ну и все такое. А после кислородной маски я поняла, что приступ прошел, я-то себя знаю. Умоляла их, чтоб меня не трогали, дали бы спокойно поспать дома. Нет, у них инструкция, не имеют права. Бюрократы чертовы! Сделали мне массу анализов, результаты нормальные. Ждут последнего. Но у них, сволочей, привычка – кто попал к ним с лапы, так просто не выпускать. Я же вижу по глазам своей докторши, что она желает оставить меня на ночь. Вон она, за столиком! Скажи ей, что приехал меня забирать домой. Она будет талдычить про последний анализ, а ты молча ходи за ней, действуй на нервы. Есть я ничего не хочу. Тут мне что-то впихивали. Хочу домой.
Я ходил за докторшей, как тень. Она начала дергаться. Да, результат последнего – нормальный, но она не может выпустить madame Sourenkova без визы своего шефа, a у шефа совещание.
Откровенно говоря, я был за то, чтоб Иру оставили на ночь. Для проверки, для страховки. Мне совсем не нравилось, что тот приморский госпиталь в Нормандии выписал ее, не вылечив. Перевели на домашний режим, дескать, в Париже будут три раза в день приходить с кислородными масками, брать кровь, следить за результатами анализов. Я понимал, что в госпиталях сейчас экономия, амбулаторное лечение дешевле стационарного. Однако у каждого госпиталя своя статистика летальных исходов, и я подозревал, что в Нормандии не захотели ее ухудшать.
Осторожно поделился с Ирой своими опасениями: «Поэтому, может, останешься на ночь?» Она буквально закричала:
– Возьми меня отсюда! Возьми меня домой! Лиза приезжает поздно вечером, она сойдет с ума! И Тигрушка столько времени один.
В конце концов докторша капитулировала, более того, организовала возвращение Иры на «скорой». И это было очень кстати, ибо с улицы надо пройти через двор метров сорок, а на «скорой» достали кресло и докатили Иру прямо к лифту.
В одиннадцать вечера позвонила Лиза. Она уже в Париже, берет на вокзале такси. Ира разговаривала с ней медовым голосом. Потом засуетилась:
– Уезжай домой. Увидев тебя, она заподозрит недоброе. Сегодня я ей ничего не скажу. И Тигрушка не проболтается. А вот завтра, когда она отдохнет, в спокойной обстановке, я ей, конечно, поплачусь.
С тех пор у меня выработался как бы условный рефлекс. Когда бы я ни проходил к Ире, тихо ключом открывая дверь (вдруг она спит?), то первым делом с опаской заглядывал в ее комнату. И если кто-то на постели спал, или лежал с белой маской, или махал мне рукой, говорил по телефону и т. д., я облегченно вздыхал, звал Тигрушку, и мы с ним дружно исполняли песню на мотив «Каховки» про поимку большого кота (жуткий текст моего сочинения я уже цитировал, надеюсь, никто наизусть его не учил).
…Я смотрю страницу календаря за октябрь 2013 года, куда я записывал почти каждый день обязательные дела: «Машу везти к окулисту, Машу везти к окулисту, Машу к доктору Дуто» (наш семейный врач), «Машу к окулисту», и в тот же день, крупно, «ИРА». Несколько дней подряд «ИРА», потом «Машу к окулисту», «вечер в парижском русском культурном центре» (где Лена Якович показывала свой документальный фильм о Викторе Некрасове, в котором я тоже фигурировал), опять в один день «врач у Маши» и «Ира», «ИРА, ИРА, ИРА», и в конце месяца: «визит к доктору Диву» (это я уже по своим надобностям).
В сентябре Маше сделали в госпитале операцию, и хирург, он же окулист, требовал, чтоб я обязательно раз в неделю привозил Машу к нему на проверку. Плюс на мне, как всегда, все продовольственные закупки. И кроме того, я хочу по возможности общаться с Алкиным семейством, с моими внуками. К чему это я рассказываю? Чтоб оправдаться, что мало бывал у Иры и Тигрушки? Думаю, что нет. Видимо, для того, чтоб все понимали: при такой жизни от меня глупо ожидать эпохальных произведений в прозе. Впрочем, старая истина гласит: можно всегда найти и более веские причины, чтобы не работать.
* * *Ире явно было получше. Да, ей удалось поспать между утренней и дневной процедурами и потом еще два часа. Итого четыре часа в сутки, почти мировой рекорд! Вот только Тигрушка скучает: «Он приходит ко мне с ленточкой и жалобно смотрит. А я с ним поиграть не могу. Ты сделал свою городскую прогулку или только сейчас пойдешь?» Я сказал, что успел и купил ей какие-то овощи, они в пакете на кухне, более того, даже сбегал к бабам.
– Бабы просто тебе необходимы, – в тон мне ответила Ира.
Я нашел у нее на полу ленточку и поиграл с Тигрушкой в Лизиной комнате. Тигрушка как-то лениво цапал ленточку, куда девались его прыжки и резкие рывки?
– Тигрушка, ты хочешь, чтоб я за тобой гонялся? Сегодня у меня не получится.
Тигрушка проследовал в ванную, прыгнул на раковину, я напоил его из-под крана.
Ира натянула на себя одеяло и закрыла глаза. Может, дремала или просто отдыхала. Я вернулся в Лизкину комнату, сел в кресло и стал читать второй том Хармса, «Дневники». Так продолжалось довольно долго. Хармс, конечно, хорош, но читать его подряд невозможно, все равно что кушать горчицу без мяса. Скоро придут к Ире «процедурщики», наденут ей кислородную маску, и с ней даже не поговоришь. Вообще, я хотел дождаться Лизку, но ей завтра уезжать в семь утра на инвентаризацию в торговый центр, за сорок километров от Парижа, а сегодня еще неизвестно, когда она припрется с работы и в каком состоянии. Сегодня ее лучше не трогать, да и я чувствовал себя усталым.
