Павел Крусанов - Железный пар

Пожалуй, в пути я, пусть и безотчётно, чувствовал себя лучше, чем дома.

Отчего так? Быть может, оттого, что впервые память – во всём величии этого слова – включилась у меня в дороге?

Щелчок произошел в скором Ленинград – Феодосия. Я еду с родителями и братом в купе. Дверь в коридор открыта. В одном окне – блестящая вода Сиваша, в другом – то же самое. На столе – жёлтая черешня, купленная отцом у длинноносой хохлушки на платформе Мелитополя. Нам с братом по семь лет.

И с этого момента память, работавшая до того урывками, вдруг перешла из экономного режима на полную нагрузку. С тех пор я помню всё. По крайней мере, так мне мнится.

А поскольку это случилось в дороге, то и ощущение логова соответствующее – мне хорошо в пути, в пути я дома, в пути – покой. И тяга к преодолению пространства, а по существу тяга к покою, с тех пор то и дело срывает меня с места.

А может, память включилась потому, что тем летом стряслась беда?

Мы с Русланом – близнецы. И дома, и на улице, и в школе – не разлей вода.

Он старше на четыре минуты, что было для него предметом гордости. Мы стоим над обрывом у тропы Голицына в Новом Свете. Внизу плещется лазоревое море. Я озорно подначиваю: слабо? Он бесшабашно прыгает, и в воде медленно разрастается алая медуза…

Там камень был. Вода прозрачная настолько, что глубины не разобрать – не видно, где воздух кончился, где море началось.

Я виноват перед Русланом. Страшно виноват.

Травма головы. Год с лишним по больницам.

Потом скандал с врачом – практиковал непатентованные методы. Не то серные инъекции, не то разряды электричества, не то ещё какое-то гестапо.

С тех пор Руслан – другой. Зашибленный.

А ведь когда выписывали, сказали: без последствий. Как будто бы не разобрать. Мы были – капля в каплю. Я чувствовал Руслана как себя. Теперь не чувствую.

Он школу так и не закончил. Вообще учиться не хотел – всё знал, на всё имел ответ. Встал на своём – бульдозером не сдвинешь. Маниакальная активность, бредовые фантазии… Вся жизнь его из-за меня пошла не так. Мы – Грошевы, а он считал, что разбудил в себе Рублёва. Тяжело смотреть.

А позже эта притча с Аней… Руслан решил, что она должна любить его. Мы только собирались пожениться, а он волочится за ней… настойчиво и слепо. Аня каждый день в слезах. Как будто нас возможно спутать: ведь в нас давно, кроме лица, всё разное. Да и лицо… Меняется человек, за ним – лицо. Я, разумеется, не о шрамах.

Пришлось поговорить с Русланом – жёстко, чтобы понял сразу.

Жить после этого нам вместе было невозможно. Благо, ему выделил комнату в своей квартире дядя – мир благородному праху добряка.

Но я перед Русланом виноват, и вины моей ничто не отменяет.

Он попросил – я должен был поехать. Ещё и деньги дал. Насилу настоял, что в долг.

Словом, исполнить его одержимую просьбу – обязанность во искупление.

Которого, я знаю, не случится никогда.

Сняв котелок с горелки, Фёдор налил в подставленные кружки кипяток.

Он рассказывал, как недавно нарвался на конфликт с цепными псами губернатора, выступив на региональном ТВ с предложением о запрете весенней охоты.

Черпающий силы в тёмной энергии Родины, Глеб оживлённо внимал.

Фёдор – учёный милостью Божьей. Если допустить, что Он способен проявлять милость к ревизорам Своего творения.

Конёк Фёдора – муравьи. Вернее, муравьи, заражённые грибами-паразитами. Вернее, реакция иммунной системы муравья на заражение грибом-паразитом.

Погружённость в частности – свидетельство его, Фёдора, избранничества.

Вот, скажем, живопись. Она начинается там, где определена мера подробностям. Иначе не воспаришь в небеса символического: подробности – балласт. Набрал излишек – не оторвёшься от субстрата, увязнешь в бесконечных уточнениях.

Репин пытался улучшить уже проданные Третьякову картины. Ходил в галерею с мольбертом, докрашивал.

Третьяков терпел, а потом строго-настрого велел сторожам не пущать.

И правильно сделал.

То есть Третьяков правильно сделал. А Репин делал неправильно.

Другое дело – наука. Она вся держится на частностях, в которых естествоиспытатель способен обнаружить новую вселенную, тоже, в свою очередь, увешанную частностями, как хламида шамана побрякушками. А те, если надеть очки, – опять вселенная. И так без конца. Вернее, до конца. До окончательного свежевания творения.

Так думал я за чаем, не существуя в общем разговоре.

Хотя что значит: думал? В процессе думанья должны участвовать слова, скользящие друг к другу, чтобы в порыве вожделения произвести весомый, как младенец, довод. Ведь думать – это почти всегда спорить.

То, что происходило со мной, происходило в покое, без помощи слов, обходясь неуловимым движением образов. Поймай их и овеществи – изделие окажется понятным всем без перевода, как «Вальс цветов» главного рождественского композитора.

Ведь в практике жизни по большей части вообще не думаешь, а лишь соображаешь и мечтаешь. А думаешь как положено – словами – только тогда, когда не отпускает оконченный, но недовершённый спор, когда удручает вялость произнесённых слов и выходит на позиции, точно опоздавший засадный полк, задний ум, полный убийственных аргументов.

Вернул меня из грёзы отрывистый смешок Глеба. Кажется, Фёдор с Васей опять фехтовали.

– Знаем, в школе учились, – сказал Вася в ответ на пропущенную мной реплику Фёдора. – В первом классе – год, во втором – два.

Небо ещё не погасло, но мехи ночи уже раздули угли звёзд.

В окрепших сумерках шумела на камнях река.

Спасибо, бедный брат, что ввергнул в это приключение. Сам не собрался бы. Будут полны дарами здешней преисподней твои контейнеры…

Чудно́й, забавный всё-таки порой случается Руслан. Во-первых, нелепая тяга к витийству – он словно бы всё время на трибуне.

А во-вторых… чудачество какое-то, ей-богу, – последний месяц или два он почему-то думает, что у него нет ноги. Вроде бы левой. А она у него есть. И правая, и левая – обе. Конечно, подробно анатомию его я не исследовал, но, чтобы утверждать это, не надо вместе отправляться в баню.

Бытует всё ещё такой (успокоительного толка) оптимизм: мол, если мы испробовали на себе и вынесли все тяготы, какие пережили, то одолеем как-нибудь и нынешние плёвые невзгоды. Опасность этого самообмана в том, что он значительно снижает и без того едва живое устремление разбить постыдное оцепенение ума. А между тем именно нам, как не исполнившим своей чрезвычайной миссии, порученной самой историей, и лишь напрасно расплескавшим реки крови и озёра слёз, придётся первыми взойти на баррикады! На этот раз уже не с красным знаменем, а с голубым – под ним осуществим преображение планеты более цивилизованными средствами (ПСЧ)!

Есть мнение, с которым в общих пунктах я согласен: прошедший век в России – эпоха величайшего и, увы, необратимого несчастья для человечества Земли. Именно в это время люди упустили возможность построения другой, более лучшей, справедливой и разумной жизни. И сила коммунизма в результате предательской возни перерожденцев потерпела сокрушительное поражение. Чудовищные жертвы оказались тщетны. Более того – напрасны. Поэтому понятно возмущение. И требование, чтобы за свою космическую подлость виновные понесли заслуженную кару. Чтобы они ответили перед страной и человечеством, перед планетой и галактикой по самым строгим нормам мироздания! И так, чтоб все до одного! Да, возмущение понятно, и прав, конечно, В. В. Ж. – судить необходимо (даты, каналы, названия передач и время размещения в эфире записаны). Но я бы уточнил: судить перерожденцев надо не за то, что они назвались коммунистами, а за то, что, провозгласив себя такими, на деле совсем не собирались ими быть. Таков мой взгляд. И он неколебим.

Но как судить? Каким порядком? Следует сперва предусмотреть меру ответственности, которая соизмерима с уроном, что нанесён земной цивилизации. Статья УК «измена Родине», к примеру, или международное клеймо «преступник перед человечностью» тут явно недостаточны. Надо найти (желательно на конкурсной основе) пока ещё не существующую адекватность. Но сделать это вовремя не удосужились ни В. В. Ж., ни, если шире взять, иные. Поэтому случись теперь решение, что да – судить, то все в растерянности разведут руками – по какой статье? Все, кроме одного – меня. Поскольку я – тот, кто знает, как быть, и оцепенению ума в своём рассудке всегда даёт решительный отпор.

Так вот, случись правительственное (или международное) решение, что, мол, пора судить и общество готово, картина действий видится мне так.

Перерожденцам (каждому, где бы он ни был и в каком бы качестве сейчас ни находился) необходимо строго предписать явиться добровольно в Суд Истории с повинной, чтобы ответить за свои поступки по высшей мере совести. Придут, разумеется, не все. Как тут поступим? Очень просто. Всяк уклонившийся от добровольной явки в Суд Истории член (пусть даже бывший) этого отпетого явления будет настигнут и к ответственности привлечён насильно – согласно строгому законному решению. По этому решению ни одно текущее злодейство не может быть рассмотрено в суде без привлечения к нему совершенно непричастного перерожденца (уклониста). Его припишут к делу условным соучастником. На каждом заседании суда рядом с преступником будет пришпилен уклонист, выбранный произвольно (путём жеребьёвки), – он поровну разделит участь с осуждённым. Если, к примеру, суд приговорит злодея за нарушение правопорядка к 15 годам исправительных работ (каторга строгого режима), то и преступник, и сидящий с ним на скамейке подсудимых уклонист, как его условный соучастник (в действительности – совершенно незнакомый злодею человек), получат сроки каждый по 7,5 лет. Но без права на амнистию или досрочное освобождение! Таким порядком уклонист понесёт ответственность за деятельность (былую) своей партии, не позволившей построить на планете общество справедливости и смысла, а следовательно, повинной в том, что данное злодейство сегодня вообще произошло.