Сергей Петров - Хроника его развода (сборник)
Впрочем, возможно, и не в ней дело. Я же знаю своего сына. Сын мыслит нестандартно. Сын подражает героям прошлых лет, о которых его сверстники слыхом не слыхивали. Знают ли они, например, кто такой Нестор Махно? Он знает.
Настоящий мужчина, сын понял, насколько его матери плохо, и решил, что должен быть с ней. Он принял её сторону. Истинно рыцарский и мужской поступок. Я сам виноват. Сам его воспитал таким. Мама – главный человек в твоей жизни, нельзя обижать маму. Я говорил ему это. Сам. Не идиот ли?
Этот Новый год они снова проведут вместе. В тихом и симпатичном подмосковном городе.
Как это будет? Она приготовит таз оливье, разложит мандарины, прочее. Они сядут вдвоём за стол и включат телевизор. Себе она нальёт шампанского. Сыну – пепси-колы. На экране появится Путин.
Нет. Слишком трагично. Скорее всего, они пойдут в гости. Или гости придут к ним. За годы совместной жизни я научил её быть общительной. Ему будет весело.
Какое письмо он положит в морозилку в этот раз? Я не знаю. И вспомнит ли обо мне? В течение последних трёх месяцев от него нет ни ответа ни привета. Когда я звоню, мой сын не отвечает. Из всех социальных сетей он удалён. До него не может дозвониться ни один родственник с моей стороны.
Да, ему будет весело. Нервная система у мальчика прочнее, чем у мужчины, которому вплотную под сорок. Погрязшего в самокопании, бичующего себя, ищущего виноватых мужчины…
Я буду встречать Новый год со своей любимой женщиной. Я буду встречать его в городе, где говорят быстро, глотая гласные. «Пуйдём, пукурим» – так говорят здесь, и не услышишь уже дорогого сердцу московского: «Па-айдём, что ли? Курнём?» В городе, где снег выпадает в октябре, а чистить его считается дурным тоном. В городе, где начинал свою карьеру вздорный и сумасбродный человек – Борис Николаевич Ельцин. Зато я буду с лучшей женщиной планеты. С той, ради которой можно изменить всё.
…На этот раз я не стану требовать от Деда Мороза перемен. Мы слишком часто просим их то у него, то у бога. Дед Мороз, кстати, помощник бога. Вы в курсе? К такому выводу я и мой сын пришли года два назад. Так вот. Слишком часто мы хотим чего-то нового и хорошего, не подозревая при этом, что за новым хорошим вас может посетить новое плохое. Хорошее и плохое, они ходят парой, санитары внутреннего мира.
Поэтому хватит. Я просто подниму бокал шампанского и осушу его до дна. Мне больше не нужно интересного, неизведанного будущего. Верни мне чуточку понятного, но родного прошлого! Хотя бы в виде права на звонок. И всё. Таким будет моё обращение к Деду Морозу.
Осушив свой бокал до дна, я долго не лягу спать. Я усну под утро, когда будет светло. И просплю как можно дольше. Я, верный солдат Деда Мороза, знаю: для исполнения желания Деду всегда нужно время».
…Лере пока я читать её не даю. Во-первых, она ещё не опубликована.
Во-вторых, Лера – человек неглупый, и она поймёт, что за тёплыми словами о любимой женщине скрывается беспросветная тоска, и причина этой тоски тоже станет ей понятна.
– Напоминаю вам, Андрей Павлович, – игриво произносит она, – все, кто меня обижал, кто бросал меня… Всем им было плохо…
Я не помню этих историй досконально. Серьёзно, не помню. Она говорила что-то, а я не помню. Вроде первый муж сошёлся с кем-то, а та не смогла родить. Что-то такое.
Но меня, как говорил Ручечник, не купишь на эту туфту.
42
Сегодня мы вылетаем в Москву. Сидим втроём в зале ожидания аэропорта «Кольцово» и ждём свой рейс. Прилетим в столицу, часов шесть пошарахаемся, затем – Павелецкий вокзал и Тамбов.
Зашибись, с одной стороны. С другой – херово. Полгода я не был в Тамбове, приятелей своих не видел ещё больше и очень хочу увидеть. Чувствую, придётся лавировать, натурально отпрашиваться придётся, чтобы повидать их, а я это делать ой как не люблю. Успокаиваю себя: Лера с моими родителями ОК, и её, и Нину будет чем занять. И всё же чувствую: что-то случится. Что-то произойдёт.
* * *Новый год встретили плохо. Я прикатил с работы под вечер, часа в четыре, хотя мог приехать и в два. Не хотел просто ехать, и всё тут.
– Паспорт! – восклицаю, заходя в квартиру. – Я забыл на работе свой паспорт! Съезжу обратно…
– Ты с ума сошёл? – спрашивает Лера. – Мы через три дня только улетаем. Съездим ещё, заберём.
– Да! – подтверждает Нина. – Паспорт можно забрать в другой день!
– Вот видишь! Тебе даже ребёнок говорит!
– Хорошо, – соглашаюсь, – в другой, так в другой.
Однако Леру уже не остановить.
– До Нового года уже совсем ничего! Мне приготовить всё надо, себя и Нину в порядок привести, а он за паспортом собрался! Езжай за своим паспортом!
– Да никуда я не поеду, – говорю, – иду помогать, успокойся.
– Я спокойна! – кричит Лера. – Непонятно, о чём ты думаешь! Как в космосе! Надоело мне всё это!
Меня же, видимо, всё устраивает.
Я снимаю куртку, бросаюсь на кухню и начинаю мыть посуду. Мытьё посуды в этом доме – моя святая обязанность. Это я так себе сам определил, назначил себя ответственным. В электричестве, к примеру, я не понимаю ни хера, поэтому, чтобы не быть нахлебником, я мою посуду, орудую пылесосом и полы мою тоже я. Это меня успокаивает. Курить мне нельзя, поэтому я херачу, мать её фашистскую, посуду.
– Ты руки не помыл! Ты не переоделся! Иди помой руки и переоденься!
В руках у меня тарелка, хочется разбить эту тарелку себе об голову.
– Лера, – стараюсь говорить максимально спокойно, – ты два дня назад мне вынесла мозг запахом, который я принёс от Мартынюка. Сегодня – Новый год. Можно хотя бы в этот день вести себя нормально?
– Это я веду себя ненормально? Это я за паспортом в Новый год собралась? Иди мой руки!
Я иду и мою руки. Переодеваюсь и хватаюсь за пылесос. Мне нужно чем-то занять себя. Сейчас это архиважно.
– Ты почему одежду в шкаф не повешал?
И тут я взрываюсь. «Повешать» – это детонатор. Сколько раз говорил ей: следи за речью! Ты государственная, блин, служащая! Следи! Как об стену горохом! Повешать, Поло́жить! Не хватает только «покласть».
– Пылесосить будешь потом! Сейчас надо мыть посуду!
– Отъебись, – шиплю я, – от меня. Ладно?
От неожиданности Лера открывает рот. Уходит. Через мгновение из кухни доносятся всхлипывания.
– Мама! В чём дело?
О господи, думаю.
Нина заходит в комнату и смотрит на меня сурово.
– Ты почему маму обидел?
Я врубаю пылесос.
Не помню, как прошли эти восемь часов. Я пропылесосил всю квартиру, сходил на улицу, вытряхнул пыль из мешка. Курить хотелось страшно, но я сдерживал себя. Вернулся, потёр сыр, нарезал овощи, убрал бухло на балкон.
Броуновским движением перемещаемся по квартире. Чтобы лишний раз не пересекаться, я периодически эвакуируюсь в ванную. Сажусь на пол и читаю книжку. Читать, правда, не получается.
21.00.
22.00.
23.00.
Все молчат.
Ломаю себя в сто пятьдесят восьмой раз. Подхожу к Лере. Глажу по плечу.
– Давай больше не будем ругаться. Новый год всё-таки.
– Я так ждала, что ты это скажешь, – отвечает мне Лера.
И улыбается.
Последние лет десять я меряю свою жизнь примитивно. Полосами меряю – чёрная/белая. Протяжённые полосы. Неделя-две. Сейчас, пожалуй, судьба начинает чертить белую. Две недели. Мы успеем провести праздники без скандала. Мы слетаем в Москву, посетим Тамбов и проведём всё это время душа в душу. Выдыхаю.
На столе, обливаясь холодным потом, стоит бутылка «Финляндии». С Новым годом, дорогие товарищи!
43
Однако жизнь ломает привычные стереотипы.
Вместо длинной белой полосы – обломок рельсы.
Не так взял сумку, не туда поставил, не то ответил, не так посмеялся. Этой критики мне уже достаточно, чтобы воспламениться. Я успеваю лишь вовремя задраить люки и приступить к внутренним пожарным работам. Просачивается, конечно, из люков дымок, но не валит клубами.
В самолёте мы не разговариваем. Я читаю книгу. Кормак Маккарти «Кровавый меридиан». Мексика, кровь ручьями, и так красиво. Только крови в моей жизни не хватает.
Читаю, дело моё привычное – молчание. Молчу, чтобы не разгорелось. А многие полагают – нельзя молчать. Никаких тайн, никаких секретов между любимыми людьми. Что вы говорите!
Я читаю «Кровавый меридиан» и понимаю, что мальчикам в детстве не нужно давать книжки о благородных рыцарях. Они, эти книжки, заводят не туда. Покорить принцессу, сразив противника копьём на турнире, пасть перед принцессой на колени и доказывать, доказывать свою любовь. Любовь – это теорема, которую нужно постоянно доказывать, – так же у Шварца?
Весь этот долбаный отрезок своей жизни – юность-зрелость – я занимаюсь тем, что доказываю женщинам. Любовь доказываю, теперь вот пытаюсь доказывать свою состоятельность. А может, наоборот давайте, как выражается мудрый Мартынюк?
В иллюминатор я наблюдаю кудлатые облака, голубое небо и покатый бок солнца. По салону перемещаются фигуристые стюардессы с огромной тележкой. Помимо соков и воды, тележка заставлена виски, коньяком, вином и водкой. Хочется выпить. Но деньги мои у супруги.
