Андрей Ломачинский - Вынос мозга. Рассказы судмедэксперта (сборник)
Идея разжиться мясцом офицерам очень понравилась – про то, что это тухлятина, не хотелось даже и думать. Если помираешь, то и такое съешь, а что запах… своеобразный… Так нос можно пальцами зажать! Короче, Пересоль, надевай свою кухлянку, хватай нож и бегом за консервами национальной ненецкой кухни. Всё равно никуда идти отсюда нельзя – ждать надо. Но на полный желудок шансов дождаться намного больше! Так что, товарищ оленевод, от тебя зависят наши жизни – не подведи.
И он не подвёл. К вечеру, когда уже стали закрадываться сомнения, а вернётся ли Пересоль, не дёрнул ли он в одиночку на Хету, из-за сопки на фоне ярко-оранжевого неба чёрным силуэтом медленно появилась его коренастая фигурка. Офицеры радостно побежали ему на встречу. Вот он идёт груженый, улыбается, за спиной висит здоровая оленья нога. Савелий нарезал ремней из оленьей шкуры и подцепил мясо на спину, словно рюкзак. Ого! Сегодня пируем.
Мясо как таковое уже слабо различимо – вместо него какая-то сероватая, дурно пахнущая масса. А вот жир ничего – просматривается. Грязно-серый и мылкий на ощупь, во рту он прилипал к нёбу, чем-то напоминая мягкий парафин, только холодный. Легко отдирался и грязно-серый слой, что сразу под шкурой. У свежей оленины такую мезгу не прожуешь, а тут ничего – мягкая, словно восковая корочка с сыра. Вкус же копальхема больше всего походил на жутко прогоркшее несолёное сало. Когда попробовали прожарить копальхем на костре или хотя бы разогреть его на сковородке, то получилось ещё хуже – вонь пошла такая, что кусок определённо нельзя было взять в рот. С него капал тягучий жир, который горел тёмным смрадным пламенем, словно резина. Да, такое «лакомство» лучше всего глотать холодным, хотя, по словам ненца, самый вкусный копальхем – вообще мороженый, тогда его нарезают тонкими ломтиками, которые сворачиваются под ножом в серенькие трубочки. Полученную строганину макают в соль и едят вместе с парными сырыми лёгкими только что забитого оленя.
Служившим на Севере частенько приходилось сталкиваться с местной традицией сыроедения. Из оленьей требухи – национального ненецкого лакомства – наиболее отважные из офицеров иногда пробовали сырую печень, а вот мясо любили слегка обжарить на сковородке. Внутри оно оставалось практически сырым, лишь чуть-чуть белело снаружи. Нарезанное мелкими кубиками, его называли «пастеризованной олениной». Это там пробовал практически каждый. Поэтому к вонючему копальхему отнеслись с доверием. Нарезали кусочками и, запивая брусничным отваром, не жуя, наглотались до отвала.
К ночи разыгралась непогода. Первый снег пришёл с порывами ветра. Теперь ему лежать до конца мая. Однако на удивление ночь со снегом оказалась не такой уж и холодной. Облака действовали как одеяло, сохраняя последнее тепло земли. Народ набился в убежище, там же запалили импровизированную «буржуйку». А к утру вообще всё стихло, воздух стал прозрачен, небо ясное. Побелевшая тундра словно надела подвенечный наряд. Или саван… Фатой к наряду по небу разбежалось северное сияние. Ух как крутит! Вот стратосферным дождём вытянулись зелёные всполохи. Вот кое-где они порозовели, развернулись поднятым занавесом божественного театра. Светящиеся складки пошли фиолетовым отливом, под ними опять зелёная бахрома… Ударил приличный морозец. Холодно, конечно, но на сытый желудок такое терпеть можно. Не смертельно…
Оказалось, смертельно. Не от холода – от копальхема. У кого начались боли в области печени, у кого рвота, под конец у всех галлюцинации, а к утру потеря сознания. Только Савелий Пересоль оставался в полном здравии, никаких симптомов у него не появилось, хоть он-то съел больше всех! Всю ночь он пытался хоть как-то помочь офицерам, но бесполезно. Уже когда совсем рассвело, остановилось дыхание у лётчика, а вот и тело старшего отпустило дузинскую душу в землю предков. К обеду умер механик. Двое топографов ещё были живы, но в тяжёлой коме.
Савелий не понимал, почему так. Давно подзабывший тонкости верований собственного народа, он вдруг вспомнил, что ещё в детстве ему говорила бабка и о чём со страхом в голосе полярными ночами шептал дед. В чуме тихо, лишь потрескивают дрова под чайником, а дед всё не ложится спать – первый снег ведь, надо вспомнить Духа Большого Оленя. Такая же ночь, как сейчас. Неужели Савелий чем-то тундру обидел? Эх, проклятая водка! Лучше бы деда слушал да заклинания учил как следует… Натянув портянку на их кастрюльку, Пересоль принялся бить в неё, как в бубен, пытаясь заговорить от смерти оставшихся. Потом прыгал вокруг вертолёта и что было силы кричал на ненецком те обрывки магических фраз, что всплыли в его памяти. Пытался разбудить духов, призывал деда прийти и, как в детстве, отвести беду.
И видать разбудил! На низкой высоте со стороны болота, где вчера вечером выходил он сам, из-за сопки внезапно выпрыгнула гигантская зелёная стрекоза с красными звёздами на боках. С высоты на белоснежном фоне тундры закопченный остов вертолёта выделялся особенно чётко. Перед лицом изумлённых лётчиков промелькнула смешная будочка, из которой шёл дымок, три безжизненных тела перед ней и выплясывающая фигурка какого-то местного с непонятным круглым барабаном. Стрекоча винтом, вертолёт заложил крутой вираж, развернулся, завис на минуту над своим сгоревшим собратом, а потом прыгнул в сторону и, погнав во все стороны позёмку, принялся снижаться. Всё, Дух Большого Оленя доказал, что он главный в тундре – пригнал-таки вертолёт! И всего-то стоило найти копальхем…
Эвакуацию произвели прямо на север, в Жданиху Всё равно до Крестов или даже до Хатанги горючки бы не хватило. Но в Жданихе был только фельдшер, врач аж в Крестах. Пока вертолёт заправишь, потом ещё сколько часов лёту… Решили не рисковать – связались с ним по рации. Заочные диагнозы – дело трудное и опасное, но что делать? К тому же абсолютно не понятно, почему местный без каких-либо отклонений, не обморожен и даже не кашляет, а двое военных без сознания. Спасибо, тот же местный разъяснил – было шибко мало кушать, с голоду оленьей тухлятины нажрались. Тогда рекомендации простые – внутривенно-капельно побольше жидкости, медикаментозно форсируйте диурез, для защиты печени дайте глюкозки и витаминов, если надо, то колите препараты, поддерживающие дыхание и деятельность сердца. Понятно, что всё это в миллиграммах, миллилитрах, процентах…Ночью умер один из топографов. Состояние последнего военного, старшего лейтенанта, оставалось стабильно-критическим. Это значит, что в любой момент помереть может, да только вот чего-то долго не мрёт. Через день кризис, похоже, миновал. Дыхание стало глубже, вернулось нормальное давление. Кома незаметно перешла в сон.
Именно выживший старший лейтенант и поведал всем о вкусовых качествах копальхема. На следующий день с ним вылетели в Кресты, где располагался поисковый штаб и куда прибыла комиссия по расследованию происшествия. А с ней аж два следователя – один гражданский, другой офицер военной юстиции. И как вы понимаете, завели эти следователи уголовное дело на гражданина Савелия Пересоля за убийство четверых военнослужащих путём отравления. По ходу расследования статью за убийство поменяли на «непреднамеренное убийство», потом на «случайное убийство по неосторожности».
А какая может быть осторожность при приёме внутрь местного пищевого суррогата, называемого по-ненецки «копальхем»? О такой осторожности тогда ни один профессор-токсиколог не знал. В Москву, в Центральную лабораторию судебной экспертизы Министерства обороны доставили замороженные куски копальхема. Ненца Пересоля тоже потаскали по военным заведениям – был он и в Институте военной медицины на Ржевке, и в разные другие токсикологические лаборатории захаживал. Военных интересовало лишь одно – какая же в его организме система нейтрализации птоаминов? Очень интересно, а вдруг и к другим ядам у ненцев такая устойчивость? Оказалось, что нет. Только к трупным ядам они не чувствительны. Но ничего, кроме повышенной активности специального белка, называемого цитохромом Пэ-450, у него не нашли. Кстати, для науки бедняга Пересоль даже добровольно согласился на биопсию печени. Это когда толстой полой иглой с острыми краями из печёнки на живую столбик ткани вырезают.
Может, из-за такой вот научной ценности и осудили Савелия лишь условно. Тот случай, когда из-за принципа неотвратимости наказания буква закона перевешивает его дух, – по идее, нет никакого состава преступления в этом деле.
Аналог ненецкому копальхему есть у российских чукчей – они подобным образом сохраняли мясо моржей. Дальневосточные народности до прихода белого человека с его поваренной солью красную рыбу не солили – чуть подкоптят, чуть подвялят, но в общем хранили её «медвежьим методом» и ели вполне тухленькой.
Американские эскимосы по сезону лезут на прибрежные скалы, так называемые птичьи базары, где большими сачками ловят морскую птицу. Особенно любят мелких крачек и тупиков – тёмных птичек с широкими ярко-оранжевыми клювами. Этих они даже не потрошат – набивают ими кожаные мешки, перекладывают слоями тюленьего жира и оставляют порой на годы. Едят это только тогда, когда содержимое «перебродит» в однообразную серую массу. Понятно, что косточки и пёрышки не в счёт – это остаётся, так что плеваться всё же приходится. По оценке FDA (Food and Drug Administration – в США головное учреждение по контролю за качеством пищевых продуктов и медикаментов) калорийность такой пищи выше, чем у бекона! Кстати, торговля этой «едой» категорически запрещена по всей территории Штатов, включая Аляску, а изготовление строго лимитировано резервациями северных «нэйтив американз» (коренных жителей Америки). Самое забавное в этом законе – а кто же, кроме самих эскимосов, такое купит?
