Людмила Улицкая - Счастливые (сборник)
Однажды в субботу, когда Шурик только-только закончил с Марией испанский урок, раздался звонок:
– Шурик, вымой уши, вымой шею и быстро ко мне приезжай. Будут такие девочки, каких только в кино показывают. Понял, да?
Шурик понял. Надел новые джинсы, купленные при комиссионном участии того же Гии, парадную водолазку и отправился. По дороге купил в Елисеевском две бутылки шампанского – красивые девушки всегда пьют шампанское…
Красавиц было четыре. Три из них рядком сидели на диване, четвертая, знакомая Шурику Гиина подружка Рита, манекенщица из ГУМа, расхаживала взад-вперед, качая всеми частями тела.
Гия представил друга:
– Шурик, с виду такой скромный паренек, да? Переводчик знаменитый, со всех языков. Хотите французский, хотите немецкий, хотите английский… Только грузинского не знает. Не хочет, гад. А мог бы…
Что там такое у них было, ни Гия, ни Шурик так и не узнали – то ли обмен опытом, то ли творческая встреча, то ли показ мод всех союзных республик, но девушки представляли собой интернациональный букет: узбечка Аня, оказавшаяся впоследствии Джамилей, литовка Эгле и молдаванка Анжелика.
– Любую выбирай, – шепнул Гия, – товарищи проверенные, политически грамотные и морально устойчивые…
– Неужели и литовский знаете? – спросила бледная блондинка, взмахнув неправдоподобными ресницами, и Шурик выбрал ее.
Вообще-то выбирать он был неспособен: все четыре были рослые, еще и на высоченных каблуках, с тонкими талиями, длинными волосами и одинаково накрашенными лицами. Дети разных народов красовались на диване, перекинув правую ногу на левую, а в левой руке держа сигарету и дружно выпуская дым – сидячий кордебалет. Одеты они тоже были более или менее одинаково. Литовка, если приглядеться, была не такой красавицей, как ее товарки. Личико у нее было длинное, нос с горбинкой, а рот обмазан помадой как-то произвольно, вне всякой связи с тонкими губами. Но чем-то она была особо привлекательна – стервозностью, может быть…
Стол был заставлен вином и фруктами, никакой серьезной еды не было. Шурик поставил шампанское, и девочки оживились. Гия, открывая шампанское, шепнул Шурику:
– Настоящие проститутки любят шампанское…
Шурик посмотрел на девушек с новым интересом: неужели правда? Вот эти красавицы и есть проститутки? А у него-то было ложное представление, что проститутки – пьяные потрепанные девицы возле Белорусского вокзала… А эти… Меняет дело…
Выпили шампанского и поставили музыку. Узбечка танцевала с Гией, Рита вышла в коридор поговорить по телефону. Шурик, поколебавшись, пригласил литовку Эгле. Какое-то сказочное имя. Он обнял ее за спину – она была как выкована из металла. От нее пахло духами, которые тоже наводили на мысли о металле. Янтарь светился на белой шее. Благодаря огромным каблукам она немного возвышалась над Шуриком, и это тоже было непривычно – в нем было сто восемьдесят сантиметров, и никогда такие высокие девушки рядом не стояли. Леденящее душу восхищение захватило Шурика.
– Вы просто королева, настоящая Снежная королева, – шепнул Шурик в ухо, отягощенное полированным янтарем.
Эгле загадочно улыбнулась. Музыка умолкла, Гия разлил остатки шампанского девушкам. Молдаванка попросила коньяку. В комнату вошла Рита, довольно громко сказала узбечке:
– Джамиля, там тебя Рашид по всей Москве ищет.
Джамиля-Аня пожала плечами:
– Какое мое дело? Второй год все ищет… Делать больше нечего.
Молдаванка подлила себе еще коньяку. Пила она, некрасиво запрокидывая голову. Раздался звонок.
– Родители? – удивился Шурик.
– Нет, они в театре. Придут часов в одиннадцать. Это Вадим.
Вошел Вадим, большой и важный. Ландшафт сразу изменился – как будто пришло большое мужское подкрепление. Джамиля и молдаванка оживились, но Вадим сразу же положил глаз на молдаванку.
– Анжелика, твой выход, – скомандовал Гия, и молдаванка, не выпуская стакана, повисла на Вадиме…
В половине одиннадцатого засобирались. Вадим увез куда-то совершенно пьяную Анжелику.
– Девчонки с хатой, – шепнул Гия Шурику. – Я лично устроил, на проспекте Мира. Так что я тебя угощаю. Такси лучше брать на той стороне.
Шурик кивнул. Что он имеет в виду под угощением? Неужели… Джамиля была явно лишняя, но, кажется, никого это не беспокоило.
Шурик взял такси, усадил красоток на заднее сиденье. Таксист, пожилой мужик, смотрел на него с уважением. Шурик сел с ним рядом.
– Одну не сдашь? – тихо спросил шофер.
– Простите, что? – не понял Шурик.
Мужик хмыкнул:
– Куда едем?
Приехали на проспект Мира. Вышли у приличного сталинского дома. Пешком поднялись на второй этаж. Эгле, долго ковыряясь, открыла дверь ключом. Провела Шурика в одну из комнат, вышла. Он осмотрелся. Дом был небогатый, семейный. Стояла двуспальная кровать, шкаф. Дверца приоткрыта, на ней зацеплены плечики с нарядами. Каблукастые туфли, пар пять, аккуратно расставлены у двери.
В глубине квартиры долго шумела вода. Потом донеслись обрывки женского разговора: Джамиля как будто жаловалась, Эгле односложно отвечала. Потом вошла в голубом и прозрачном с ворохом одежды в руках. Пристроила костюм на плечики – сначала юбку, потом жакет. Без улыбки, серьезно.
«Что я здесь делаю?» – спохватился Шурик. Но тут Эгле сказала:
– Ванная и уборная в конце коридора. Полотенце полосатое.
Шурик улыбнулся: мама обычно говорила по вечерам Марии – быстро в уборную, мыться и спать… И все качнулось в смешную сторону.
Послушно выполнил указание, вытерся полосатым полотенцем. На кухне мелькнула Джамиля с чайником. Вернулся в спальню – там Эгле, сменив шпильки на домашние, с помпоном, тапочки, с серьезным лицом набивала узкие туфли газетой. Что-то изменилось в ее лице. Присмотрелся – исчезли роскошные ресницы… Краска смыта с лица. Но брови отчасти остались.
Распахнула пеньюар.
– Поможешь раздеться? – без тени игривости спросила Эгле. И Шурик с удивлением отметил, что не чувствует совершенно ничего. Ни волнения, ни жалости. И даже немного испугался.
Снял с нее нейлоновую упаковку. Она была затянута в грацию, и Шурик понял, что предложение помочь – никакая не женская уловка. Стальная жесткость ее тела происходила от этого белья, которое застегивалось сзади на маленькие крючки. И впрямь здесь нужна была горничная. Он вытащил крючочки, резиновая кожура снялась, и сверкнула тонкая спина, вся в красных рубчиках от крючков и швов. Такая бледная, бедная спина… И сразу нахлынула жалость, и страха не осталось.
У нее были острые ногти, и она водила ими по Шурикову телу, и гладила его около сосков распущенными волосами, и трогала плотными губами. Горела настольная лампочка, и свет нисколько ей не мешал. Наоборот, она разглядывала его с интересом, которого он не замечал в ней в течение вечера. Он почувствовал, что если это осматривание и ощупывание будет длиться, то жалость к ее покрытой рубцами спинке улетучится и он не сможет воспользоваться угощением, которое щедро предложил ему Гия.
И он сократил все эти прохладные изысканности и приступил к незамысловатому процессу. Она была достаточно пьяна и идеально фригидна. Через некоторое время Шурик заметил, что она уже заснула. Он улыбнулся – жалость улетучилась. Он повернул ее на бочок, поправил поудобнее подушку под ее головой и мирно заснул с ней рядом, успев еще раз улыбнуться ее тоненькому сопению, обещающему с годами войти в силу полноценного храпа.
Он проснулся в начале десятого. Эгле спала, не поменяв за всю ночь позы: рука под щекой, тонкие ноги согнуты в коленях. Он заметил, что пальцы на ногах у нее необыкновенно длинные. Ну конечно, эта сказка, которую он читал Мурзику, называлась «Эгле – королева ужей».
Он тихо оделся и, не производя шума, вышел.
«Спасибо Гии, угостил красавицей», – улыбнулся Шурик, вспомнив Валерию, которая радовалась любви всей глубиной души и тела и отзывалась на каждое прикосновение усиливающимся сердцебиением, благодарной влагой тела…
Шел от подъезда к арке и все еще улыбался, когда его остановил рослый азиат в кожаной куртке:
– Ты Джамилю знаешь?
Шурик сбросил улыбку, ответил вежливо, но рассеянно:
– Джамилю? Пожалуй, знаю…
– Хорошо, – оскалился он, и Шурик подумал, что у него лицо, как из альбома Хокусаи, – самурайское, надменное, с плоским, но горбатым носом, – а теперь еще будешь знать Рашида.
Шурик услышал неприятный хруст кости и взлетел в воздух. Второй удар, вдогонку, был смазанным и пришелся на нос. Этот Рашид был левшой, и поэтому первым грамотным ударом он сломал Шурику челюсть с правой стороны. Но это Шурик узнал позже в Институте имени Склифосовского, куда его доставили в бессознательном состоянии. Кроме перелома челюсти и разбитого носа установлено было сотрясение мозга средней тяжести.
49
Если бы Рашид, удовлетворенный местью, повернулся и быстро ушел, оставив на асфальтовой дорожке поверженного Шурика, память об этой истории осталась бы только в виде округлой костной мозоли на челюсти не повинного в приписываемом ему деянии героя. Однако Рашид, оставив лежащего в крови мнимого соперника, ворвался в подъезд, откуда только что вышел в самом приятном расположении Шурик, взлетел на второй этаж и позвонил во все четыре квартиры. Информаторша Рашида, одна из манекенщиц, навещавшая Джамилю в этом доме, не запомнила номера квартиры, но это была сущая мелочь, особенно если принять во внимание, что в одной квартире ему вообще не открыли, во второй старческий голос выспрашивал, кто и к кому, а третью дверь открыла сама Джамиля. Бешеные глаза бывшего любовника ничего хорошего не предвещали, она пыталась захлопнуть дверь, но Рашид уже поставил ногу на порог.
