Виорель Ломов - Неодинокий Попсуев
– Я его посажу! Он у меня, сукин сын, на рудники пойдет! Он у меня в дурдоме сгниет! – трясся от возбуждения главный инженер, бестолково перебирая на столе документы и письма, понимая, что всё уже свершилось: Попсуев хоть и буян, да герой, а вот он слабак.
* * *Через пять минут о случившемся доложили Чуприне. Передали и заявление Попсуева: «Директору завода т. Чуприне И.М. от старшего мастера цеха № 3 Сергея Васильевича Попсуева. Заявление. Прошу уволить в связи с подлым поведением руководства завода. С.В. Попсуев».
Чуприна вызвал Рапсодова, с искорками в глазах расспросил, что за корриду устроил тот у себя в кабинете. Главный объяснился, протянул газету. Пока директор читал, Рапсодов, не умолкая, грозил Попсуеву всеми мыслимыми и немыслимыми карами: – Он у меня волчий билет получит!..
– Ладно, Борис Григорьевич, хватит сопли жевать. Сам кашу заварил. Ты заявление читал? А статью? Почитай, почитай! Шибко вы парня обидели.
– Кто кого еще обидел.
– Сам обиделся? Прям, унтер-офицерская вдова! Обиду проглоти, радуйся, что не получил, как Синьков. Почему я ничего не знал про это? Что автор Попсуев? Почему этот… Бебеев… украл чужой труд? Кто готовил это?
– НИЛ и главный технолог.
– Передай, чтоб подмылись, через десять минут ко мне. И Берендея позови, но не к началу.
– Иван Михайлович!
– Чего тебе?
– Но я не давал интервью! Я не знаю никакого Кирилла Шебутного!
– Ладно, иди! Не знает он… Знаем мы!
Крылья, как у ангелов, за спиной
Каково было удивление Попсуева, когда в семь вечера в комнату зашел Чуприна. Сергей лежал, закинув руки под голову и задрав ноги на спинку кровати, и размышлял. Пока вся эта утренняя возня никак не откликнулась, будто ее и не было вовсе. Не ясно было, что же теперь делать. Во всяком случае, идти на завод бессмысленно. «Надо ждать. Кто-нибудь сам придет. Смирнов или Орест, или Берендей. А то и приедут – менты. И поведут под белы рученьки… А за что?!» Раскаяния не было в нем. Он даже представил невообразимое: «Рапсодов вызывает на дуэль. А я ему отвечу, как Арбенин: «Стреляться? с вами? мне? вы в заблужденье».
О Татьяне он не вспомнил ни разу. А вот Несмеянины слова «Надо, Попсуев, не уметь, а сметь. Смелость города берет» не таяли, а словно детские кораблики качались на волнах памяти. И такая досада брала от них! А тут еще ее немеркнущее насмешливое лицо…
– Лежишь, мастер? – Директор, озирая обстановку, стоял в дверях. За ним угадывались сопровождающие. Взглянув на них, Чуприна закрыл за собой дверь. Сцена напомнила Сергею египетскую фреску: фараон и людишки у его ног…
Попсуев поднялся с кровати.
– Да ты лежи. Имеешь право. Я ж пред тобой подлый человек. Чернорабочий или поденщик. Вот только, чтобы знал ты, категорию подлых людей на Руси упразднили еще в одна тысяча семьсот сорок втором году. Мальчишка! Да как смел ты написать мне эту цидульку! – Чуприна достал из кармана свернутый вчетверо листок.
Попсуев молчал, спокойно глядя в глаза директору.
– Погодь-ка, – вздохнул Иван Михайлович, положил ему свою широкую ладонь на плечо, усаживая на кровать. – Я зараз.
Он вышел в коридор, притворив за собой дверь. Пару минут слышалась невнятица голосов, потом удаляющиеся шаги. Зашел Чуприна.
– Вот что, Сергей Васильевич, поехали ко мне, там в спокойной обстановке решим, ху из ху, а кто пи из пи. Не люблю общаг.
Попсуев молча вышел. В коридоре было пусто. Вахтерша поднялась со стула, завидев их.
– Да ты не скачи, Петровна. Как спина-то?
– Да спасибочки, Иван Михайлович, сижу вот.
– Ну, сиди-сиди. Дюже не прыгай. Моя шкуркой лечится.
– Привет ей!
На улице тоже никого не было. Подошли к черной директорской «Волге».
– Свободен пока, Василий, я сам, – сказал Чуприна водителю. Взглянул на часы. – Часика через два позвони.
Директорская квартира располагалась неподалеку в одной из первых городских пятиэтажек элитного 33-го квартала. На просторной площадке второго этажа была еще одна дверь, также обитая черным дерматином.
– Там твой хороший знакомый живет, – ухмыльнулся директор. – Рапсодов. Заходи. Полина Власовна, знакомься, Сергей Васильевич.
Полина Власовна подала руку Попсуеву, приветливо улыбнулась и скрылась на кухне. У Сергея как-то разом снялся напряг в теле и мыслях. Громадная прихожая полногабаритной квартиры с несколькими пальмочками в горшках произвела на гостя неизгладимое впечатление.
– Небось, лучше, чем в ночлежке? Тапки обувай, проходи в кабинет. А я пойду, блюда закажу. Не ел поди? Да и я весь день не трескал. На кухню не приглашаю, извини, погром. Раковины меняю. Вон на диван падай.
Попсуев не удивился, что директор сам меняет раковины. О Чуприне шла молва, что он всего в жизни добился своими руками, и даже по дому и на даче всё делает сам.
Сергей сел на огромный кожаный диван, огляделся. В угловой квадратной комнате с высокими потолками и двумя широкими окнами стоял широкий же стол и несколько стульев. Два книжных шкафа забиты книгами. В углу два кожаных кресла, журнальный столик, торшер. Попсуев наклонился к полу, разглядывая празднично яркий паркет. На светлом фоне выделялись темные волокна, придававшие объемность рисунку. Сергей погладил плашки пальцами.
– Сам укладывал, – с гордостью похвастал Чуприна. – Ясеневый. Плашки не абы какие, селект, два дня отбирал. Как?
– Классно, Иван Михайлович, – искренне похвалил Попсуев.
– Классно, – повторил Чуприна. – Вам всё классно. Высший класс! Один чех обучил в сорок девятом году. Сам-то он мастер по старинным дворцовым паркетам.
– А тут чего делал?
– А тут бетон мешал. Зэк. Руки золотые, но горячие, с кем-то поцапался и сгоряча своротил скулу. А ему еще халтурку левую припаяли… Завод-то мы строили вместе со спецконтингентом в одной зоне. Там и работали, там и спали. Вот, хочешь альбом поглядеть, нигде не увидишь больше, даже в заводском музее.
Чуприна вытащил из сейфа в шкафу толстый в кожаном переплете альбом.
– Подь сюда, – он сел в кресло, перевернул обложку. – Вот так завод начинался, с этой котловины, с этого болота. Я вон тот, худющий. Ты полистай пока, а я Полину Власовну проведаю, что-то она тянет.
На черно-белых фотографиях были запечатлены удивительно простодушные люди, прилежно-строгие или с застенчивыми улыбками и капельками света в глазах, со светлыми лицами, на которых вовсе не было того страха, о котором в последнее время прожужжали уши озабоченные народным счастьем телеведущие. Попсуев почувствовал в себе странную зависть к этим доживающим сегодня свою жизнь людям. С бутылкой «Петровской» водки зашел Чуприна, следом Полина Власовна закатила столик.
– Нам сюда, Поль, в креслах посидим. Падай, Сергей Васильевич.
Чуприна разлил водку, полюбовался на свет: – Янтарь, искры брызжут. Ну, за консенсус. Помидорки бери, Сергей Васильевич, закусывай, огурки. Сам солил. Тут вишневый лист, дубовый, смородиновый.
Попсуев с удовольствием похрустел терпким огурчиком, с наслаждением высосал сладкий острый помидор, и с удивлением осознал, что не чувствует никакой дистанции между директором и собой, хотя отдавал себе отчет, что эта дистанция огромна, больше Скалозубовой.
– Полистал? Как альбом?
– Полистал. Сначала подумал: «Кладбище ушедших мгновений», а потом передумал: «Роддом будущих».
– Правильно передумал. Ты, я гляжу, поэт. На заводе должны работать поэты. Без них развития не будет. Кстати, ты стихи здорово читаешь. В ДК на вечере. Мне понравилось. В кружок ходил?
– В институтском театре играл.
– Всюду успел, – Чуприна помолчал, лицо его разгладилось, и в глазах появилась мечтательность. – Дивишься, поди, глядя на нас тогдашних. Я и сам дивлюсь. Будто и не мы то. У меня в смене Еськов был (помер уже), когда женился, директор Земцов квартиру ему выделил, а тот – куды мне, комнаты хватит. И его тогда все прекрасно поняли, это сейчас за сапоги югославские удавятся. Общий у всех язык был, русский еще. Не знаю, когда вы оглянетесь назад, что увидите. Себя, небось, не признаете. Так быстро всё меняется и не к лучшему. К концу, что ли… – задумался Чуприна. – Ладно, соловья баснями не кормят, наливать надо. – Он с добродушным смешком разлил водку. – У нас поговорка на стройке была: думай меньше, бери больше, кидай дальше. Думать – не всегда полезно. Порой лучше брать и кидать, чем лежать и думать.
– Почему же, – возразил Сергей, – можно и с думой кидать.
– Ага, спасибо за подсказку. – Чуприна достал из кармашка заявление Попсуева, развернул его, прочитал, подняв бровь, с заметным удовольствием разорвал пополам и еще раз пополам и кинул обрывки в корзину под стол. Взял в руки рюмку и чокнулся с Сергеем. – За это и выпьем. Кто старое помянет, тому глаз вон. Хороша, сволочь, вот тут так и жгёть. Будем считать, ничего не было. Не тревожься, никто не вякнет, и волос с твоей головы не упадет.
– Да я за это и не беспокоюсь.
