Инна Тронина - Цинковая свадьба

Я даже не успела проститься с вами. Думала, что впереди ещё много времени. Что в десять часов Артура придётся кормить прямо в джипе, потому что мы как раз будем на пути к Рублёвке. Скорее всего, там лучше не останавливаться. Я хотела предложить тебе снять номер в подмосковном пансионате, где нас никто не станет искать, но не успела произнести ни слова. Эрика бросилась ловить нашего Криса, полезла под диван. Зверь оставался в квартире один, и мы о нём совсем забыли. Я держала в руках две сумки. Эрика тащила перепуганного кота. Ты мне что-то сказал, но я не разобрала, что именно. А потом ты с сыном на руках шагнул через порог…

Я закричала, но голоса своего не услышала. Мне казалось, что я больше не смогу жить ни одной минуты. Автоматная очередь рассекла мне мозг, оглушила, ослепила, обездвижила. Бесшумный лифт сослужил плохую службу; ты не услышал, что кабина поднимается к нашему этажу. Киллер выстрелил сразу же после того, как открылись двери, – по тебе и по сынульке, прильнувшему к твоему плечу. Нас с Эрикой спас кот Крис. Если бы он не полез прятаться под диван в гостиной, мы вышли бы из квартиры вместе. Обманули или тебя, или тех, кто тебя информировал. Киллер приехал на десять минут раньше того времени, которое назвал в телефонном разговоре твой доброжелатель.

Я выбежала из квартиры, не думая о том, что меня тоже может скосить автоматная очередь. Сразу же увидела соску-пустышку в углу. Потом твои туфли – дорогие, не стоптанные, со светлыми подошвами. Чёрные шёлковые носки. Золотое кольцо, Зажигалку от Кардена.

Наш сынок лежал рядом с тобой, как порванная резиновая кукла; кровь пузырилась на том месте, где раньше был родничок. Я потом долго лежала у лифта в луже крови, обняв тельце ребёнка и уронив голове тебе на грудь. Я вела себя не лучшим образом в те минуты, но покажите мне того, кто, испытывая страшную боль, не будет причитать и проклинать убийц! Ханжеские слова о терпении и смирении произносят те, кто никогда никого не терял. Я в тот вечер готова была прослыть любой мразью и шкурой, лишь бы вы с сыном были живы…

Андрей, ты думал, что «сидельцев» из Дома Советов непременно расстреляют. А их амнистировали постановлением Государственной думы. Хотели замять дело о тех страшных событиях, не вытаскивать подробности бойни на суд, всё предать забвению. Гнойник зашили, не вычистив, не обработав лекарствами. Значит, когда-нибудь он воспалится снова.

Генеральный прокурор Казанник, который первоначально планировался на роль современного Вышинского, распахнул перед заключёнными двери тюрьмы, а сам ушёл в отставку. Когда я услышала об амнистии, об отставке генерального прокурора, а ещё раньше – о результатах выборов в Думу, когда идеологи расстрела потерпели поражение, ещё раз пожалела, что в тот вечер мы не сумели вырваться из Москвы. Впрочем, человеческие судьбы начертаны на каких-то невидимых небесных скрижалях. Если ты должен был погибнуть тогда, это всё равно произошло бы…

Твоему убийце хватило тех секунд, в течение которых была открыта дверь лифта. Потом киллер спокойно нажал кнопку, спустился на первый этаж и отбыл восвояси. Через некоторое время до меня дошёл слух, что «стрелка» к тебе послали дорогого, «одиночку» из афганского спецназа, майора, и он за всё взял сто пятьдесят тысяч «зелёных».

Киллер сделал контрольный выстрел, но подхалтурил. Наверное, торопился поскорее скрыться. Ты ещё полминуты был жив, и я успела услышать твои последние слова. Я склонилась над тобой, плача и умоляя тебя не умирать. А ты прошептал, обращаясь к своей уже почти вдове с последним, ужасным наказом: «Не отпевайте…»

Потом я поняла, что ты не самоубийцей себя считал, как думали многие. Чудотворная благословила расстрел, и ты даже мёртвым не пожелал оказаться в церкви. Я исполнила твою волю, и сама никогда с тех пор не бывала там. У дорогих мне гробов я не пожелала видеть крестящихся кликуш, и сам этот жест стал мне противен.

Вот, Андрей, бутылка пуста, а я не опьянела. Я только ощутила непреодолимое отвращение к жизни. С сегодняшнего дня я не смогу видеть даже ночное пасмурное небо, под которым раньше обретала покой. Мне кажется, что когда взойдёт солнце, мои глаза лопнут и слизью потекут по щекам. Андрей, я не могу больше без тебя, слышишь?! Говорят, что на том свете самоубийц к добропорядочным людям не пускают, и только страх навеки расстаться с тобой удерживал меня от рокового шага.

До тех пор, пока я не отомстила за тебя, я не могла закончить жизнь. Но теперь я буду выглядеть не психопаткой, а верной женой, до конца выполнившей свой долг. Я нашла человека, у которого были свои претензии к твоим убийцам. И тот человек протянул мне руку, согласившись действовать сообща. Мы вместе долго работали для того, чтобы заставить заказчиков той «ликвидации» плакать кровавыми слезами – по вам с Артуром, по тем людям, за которых мстил мой сообщник. Теперь мы оба спокойны, и я ухожу к тебе.

За Эрику я не переживаю, потому что она богата. У неё есть две бабушки и очень хороший дедушка. Девочку вырастят и без меня. Ты пошёл под пули, не подумав о ней. И я поставлю точку, стараясь не вспоминать о том, что мне дорого в этом мире. Знаю, что здесь, на Ваганьковском кладбище, покоится женщина, застрелившаяся на могиле поэта. Возможно, я стану второй, и обо мне тоже будут говорить здешние экскурсоводы.

Я достаю свою «Беретту», взвожу курок и улыбаюсь. Вижу твои смеющиеся, с озорными искорками, глаза, пластмассовое колечко в пухлом кулачке нашего сына. По утрам в Москве собирают много трупов, и пятого апреля один из них будет мой. Я не стану писать записку – моя визитка здесь, паспорт – тоже. Установив личность, люди поймут, что довело меня до такого шага. И тот факт, что самоубийца состояла на учёте в психоневрологическом диспансере, реабилитирует меня. Я так хочу туда, к вам, под еловые лапы и гвоздики! Там же лежит мой букет, красные розы, как ты хотел. Получается, что я принесла эти цветы и на свою могилу.

Мне совсем не страшно. Я уверена, что боли не будет. Я отвожу от виска прядь влажных спутанных волос, прижимаю дуло к горячей щеке и в последний раз оглядываюсь вокруг. Ограда кладбища, голые ивы, трамвайные рельсы, спящие дома…

Больше я ни о чём не думаю, никого не вспоминаю. В день нашей «цинковой» свадьбы ушёл ты. День «медной» свадьбы – мой.

Уверенная в том, что живу последний миг, я спускаю курок. Сердце прыгает в горло, кровь колотиться в висках, глаза широко раскрываются, ловя последний луч света. Потом я крепко зажмуриваюсь и роняю пистолет на колени.

Сухой щелчок. Осечка. Первая с того времени, как ты подарил мне «Беретту». Выстрела не получилось, и я осталась жить. Проверила предохранитель – он был снят. Я не пыталась обмануть судьбу. Патрон в патроннике, и в обойме ещё шесть. Я должна была умереть, но почему-то осталась в живых; а повторить попытку уже не смогу.

Да, я – слабачка, слизь, улитка. От нервного потрясения хмель вылетел из моей головы. Я глубоко вздохнула, поняв, что сейчас в моей жизни произошло невероятно важное событие. Я поняла, что на роль мученицы не подхожу. Моя смерть бессмысленна и никому не нужна. Так, значит, нужна моя жизнь? Не ты ли помещал мне, Андрей? Ведь я же прекрасно стреляю! Пока училась, израсходовала несколько коробок фирменных патронов, и часто попадала в «десятку».

Время нашей встречи ещё не пришло. Моя судьба какая-то иная, и изменить её мне не дано. Я сумела отомстить за вас семерым убийцам. Восьмого кто-то обнулил раньше – через несколько дней после твоей гибели. Но, получается, ещё не все долги отданы. Значит, ходит по земле нелюдь из числа тех, кто отнял у меня вас с Артуром…

Кто бы сказал сейчас, насколько долог путь, который мне суждено пройти, прежде чем мы вновь увидим друг друга?..

Андрей, помни, знай, – я ещё много раз приду сюда. И даже если когда-нибудь не смогу сделать это, мысленно всегда буду склонять голову перед тобой. Я не только люблю, я ещё и уважаю тебя!

Четвёртого апреля девяносто седьмого года, в день нашей «розовой» свадьбы, я осыплю вашу с сыном могилу розами. К тому времени на Ваганьковском уже будет стоять памятник. На нём я попрошу выбить дату моего рождения, чёрточку и надпись: «Жди меня, мой родной и любимый!»

(Продолжение – см. «Красный понедельник»)