Людмила Улицкая - Счастливые (сборник)
Вера изумилась: Шурика – дураком? Но ничего не сказала. Стовба высморкалась. Лицо ее было строгим.
– А я просто не знала, что такие люди бывают. Семья моя ужасная. И отец, и мать… Только бабушка на человека похожа. Они же меня выгнали с четырехмесячным ребенком. Отец выгнал. Они уроды. И я была бы уродом, если б не вся эта история с Марией. Я живу ужасно. Работаю… как вам это объяснить? Левый цех, работают на себя. Я у них бухгалтер. Если все это накроется, меня могут посадить. Но иначе я бы просто не выжила. Снимаю квартиру. При Марии няню держала все эти годы.
«Боже мой! Двойная бухгалтерия! Все эти шахер-махер, которые так ловко проделывала бывшая начальница Фаина Ивановна, проделывает Лена», – испугалась Вера Александровна.
– Леночка, так надо срочно оттуда уходить! Переедете в Москву, уж куда-куда, а в бухгалтерию я вас определенно устрою! – немедленно предложила она.
Стовба махнула рукой:
– Да вы что? Даже и думать нечего! Я там так повязана, что мне от них только на край света бежать.
Лена вздохнула:
– Нет, я вам все должна рассказать. Это еще не все. А то вы про меня будете слишком хорошо думать. Еще я сплю с моим начальником. Изредка, правда. Отказать не могу. Слишком от него завишу. Он страшный человек. Но очень умный и хитрый. Теперь вроде все.
«Зачем она мне это рассказывает?» – подумала Вера. И тут же поняла: Лена Стовба была по-своему честным человеком… Бедная девочка…
Вера встала, погладила Ленины светлые волосы:
– Все будет хорошо, Леночка. Вот увидишь.
Стовба уткнулась лицом в бок Веры, а Вера все гладила ее по голове, а Стовба плакала и плакала.
Расставались они как близкие люди: теперь между ними была общая тайна – Вера знала про Лену то, что ни один человек, даже Шурик, не знал. И она чувствовала себя теперь не вполне Верой, но отчасти и Елизаветой Ивановной. Она на минуту оказалась старшей, взрослой.
Она почувствовала, что Лена уступила ей на время свою девочку и не будет стоять между ними. И еще: между ней и Мурзиком не будет стоять и Елизавета Ивановна, и свое собственное неполноценное материнство, частично отнятое матерью, она сможет прожить теперь заново во всей полноте. Все сложилось. Все срослось и прижилось.
44
К ноябрьским праздникам у Жени Розенцвейга назрела свадьба – следствие удачного летнего отдыха в Гурзуфе с Аллой Кушак, студенткой третьего курса Менделеевского института. Шурик познакомился с Жениной невестой незадолго до их путешествия, превратившегося в предсвадебное, и она показалась Шурику очень симпатичной. Она была похожа на скрипичный ключ: вытянутая вверх головка Нефертити с пучком из рыжих паклевидных волос, длинная шея и длинная талия, и все это тонкое сооружение установлено было на большой круглой заднице, из-под которой торчали две кривые ножки. Именно так Шурик описал Женину невесту матери, и она улыбнулась такому смешному сравнению.
Сам же факт серьезной женитьбы очень тронул Шурика. Все было по-настоящему, по-взрослому, и нисколько не напоминало его фиктивную женитьбу на Стовбе. Женька сиял неземным светом и сообщил Шурику чуть ли не в день приезда из Гурзуфа, что Алла беременна.
«И чего они так радуются», – удивлялся Шурик, помнивший счастливую Валерию, когда той удалось забеременеть, и несчастную Стовбу, залетевшую от первого же прикосновения Энрике…
Шурик несколько раз заходил в дом к Розенцвейгам – невеста уже переехала в Женин дом, и Шурик оказался свидетелем радостного еврейского хоровода вокруг беременной невесты. Особенные коленца выкидывала Женина бабушка: она поминутно входила в комнату и предлагала Аллочке то сливы, то сливки, то кусок пирога. Алла отказывалась, и бабушка обиженно выходила, и тут же снова входила с очередным предложением.
– Меня тошнит все время, хочется только апельсинов, – тонким детским голосом жаловалась Алла, и Женя несся на кухню узнать, есть ли дома апельсин… Апельсина не было. Потом приходил с работы Женин отец и приносил два апельсина.
Женина мама направила свою энергию в медицинскую сторону, и Аллу водили то на анализы, то к каким-то светилам для проверки и поддержания ее новенькой беременности.
Задуман был свадебный пир на весь мир. Сняли столовую возле станции метро «Семеновская» и заблаговременно развернули закупку продуктов. Даже Шурик принял посильное участие: Валерия уступила ему из своего инвалидного пайка две баночки красной икры. Купил Шурик и свадебный подарок – большого плюшевого медведя с бантом на месте шеи.
– Ты сошел с ума! Ужасно пошлый подарок! – осадила Шурика Веруся. И пошлый подарок достался Мурзику. Шурик купил другой, уже не пошлый – роскошный том Рембрандта. С этим толстенным томом он и пришел на еврейскую свадьбу. Народу была тьма: по списку сто человек, но, кажется, каждый второй из списка привел еще родственника или знакомого. Стульев не хватало. Не хватало также посуды. Зато был оркестр и массовик-затейник под псевдонимом «тамада».
Еды же было приготовлено на полк солдат. Нанятая столовая поставила со своей стороны все лучшее из своего меню: винегрет, картофельную запеканку с грибами, яблоки «в шкляре» и почему-то поминальные блины. Еврейская кухня тоже была представлена своими лучшими изделиями – фаршированной рыбой, форшмаком и куропродуктами в виде паштетов, фаршированных шеек и прочесноченных куриных четвертей, не говоря о прочих штруделях и маковниках. Салат оливье, осетрина и копченая свиная колбаса были советской составляющей брачного пира. Остаток денег, которые семья Розенцвейгов давно копила на покупку автомобиля «Москвич», был потрачен на водку. Вино было совсем дешево и даже в счет не шло…
Шурик не был избалован таким изобилием пищи. Хозяйство у них в доме, когда отсутствовала Ирина Владимировна, велось скромное. При виде всей это роскоши у Шурика открылся вдруг невиданный аппетит, и он ел безостановочно три часа, отрываясь только на то, чтобы выпить. Тамада молол несусветную чушь, но его никто не слышал, потому что перекричать стоголосый галдеж не мог даже этот тренированный на проведении больших праздников матерый профессионал разговорного жанра. Оркестр, как ни старался, тоже не мог победить свадебного гула. К концу третьего часа Шурик почувствовал, что несколько переел. Начались танцы, принимать участие в которых он уже не мог.
Однако пришлось. Милая Аллочка в длинном удачном платье, подчеркивающем ее все еще исключительно узкую талию и совершенно скрывающем проклюнувшийся животик и необъятный зад, подвела к Шурику маленькую девочку, свою двоюродную сестру Жанну, которая оказалась вполне взрослой карлицей, очень миловидной и при ближайшем рассмотрении не вполне даже и молодой.
– Жанночка очень любит танцевать, но стесняется, – простодушно представила Алла свою нестандартную родственницу. Шурик обреченно выполз из-за стола.
Вся Жанна кончалась чуть выше его брючного ремня. Она определенно была меньше, чем крупная первоклассница Мария. Танцевала же она очень лихо. Шурик едва за ней поспевал, а когда непротанцовывался, то подхватывал ее на руки, и она хохотала детским голосишком.
Свадьба шла на убыль. Уже собирали со столов привезенные из дому вазочки и миски. Жанна крутилась вокруг него как заводная, Шурику же было необходимо немедленно выйти. Он решил тихонько улизнуть, не прощаясь с новобрачными, – надо было в уборную. С животом был явный непорядок.
«Теперь – в гардероб», – скомандовал себе Шурик. Но на выходе из уборной его поджидала Жанна в шубе и в кукольной шляпке.
– Вы на метро? – спросила она.
– Да, – правдиво ответил Шурик.
– И мне на метро. До «Белорусской».
Шурик преждевременно обрадовался: по пути.
На станции «Белорусская» оказалось, что Жанна едет в Немчиновку, на электричке.
– Родители живут в Москве, а я предпочитаю круглый год жить на даче. Они всегда беспокоятся, как я вечерами добираюсь. Но ведь вы меня проводите?
С тех пор как в доме появилась Мария, мама меньше беспокоилась о Шурике. Но он помнил, что не успел ей позвонить.
– До Немчиновки всего двадцать минут, – жалобно произнесла Жанна, почувствовав заминку.
Она щебетала всю дорогу нервно и тоненько. Говорила что-то о музыке, и Шурик понял, что она музыкант.
– На каком же инструменте вы играете? – проявил он наконец интерес к ее щебетанию.
– На всех! – засмеялась она, и в ее смехе звучали вызов и двусмысленность.
Вышли на платформу. Было холодно, земля была окаменелой от мороза, но снег еще не лег, хотя сверху падала колючая крошка. Дом был совсем близко от станции. Шурик остановился у калитки, намереваясь попрощаться и ехать обратно. Жанна засмеялась хитрым смехом:
– А следующая электричка в половине шестого… Вам придется переночевать у меня.
Шурик мрачно промолчал.
– Вы не пожалеете, – многозначительно пообещала малютка.
Сильно болел живот и определенно тянуло в уборную. Он опять промолчал. Жалел он только об одном – что не дома…
