Михаил Армалинский - Правота желаний (сборник)

1966

Жертва

Переулок был тёмный, и наши девицы прижались к нам крепче. Мы познакомились только что на танцах, и они уже успели нам рассказать несколько сальных анекдотов.

Из-за угла вышел парень и встал, преграждая нам путь. Глеб со своей подружкой отделился в сторону, что пропустить его между нами, а незнакомец быстро размахнулся и ударил Глеба в лицо, разбив ему очки. Глеб сел, держась за нос. Я подскочил к парню, слыша, как девки, визжа, убегают. Он уклонился от моего удара, и сам ударил меня в грудь; я начал падать и, падая, всадил ему ногу в пах. Он согнулся, а я, озверев, повалил его и стал бить головой об асфальт. Я почувствовал, как Глеб оттаскивал меня, но бил и бил его, понимая, что он уже давно без сознания. Когда я поднимался, руки у меня были в крови. К счастью, в переулке никто не появлялся.

Было около двенадцати.

– Как бы он не загнулся, – сказал Глеб, смотря на неподвижно лежащее тело.

– Плевать. Самооборона… Соскакиваем.

Я взглянул на свои руки и разбитый нос Глеба. С таким видом не хотелось кому-нибудь попасться на глаза. Мы пошли быстрым шагом, стараясь не переходить на бег. По пути у одного дома торчала водопроводная труба, и мы вымылись.

– Э, очки-то я там оставил, – моя лицо, вспомнил Глеб.

– Следующий раз успевай снять очки, подставляя нос под кулак, – попытался я сострить.

Мы нервно рассмеялись, но улыбка одновременно сбежала с наших лиц. Мы вышли на центральную улицу.

– Опять остались без баб, – зло бросил Глеб, щурясь на фонари.

– А эти, кажется, знали, чего хотели…

Каждый из нас подумал о чём-то своём и вздохнул. Всю дорогу мы молчали.

– Ну, пока, – попрощался я. – Созвонимся.

– Давай, – попрощался Глеб.

С Глебом мы дружили ещё со школы. Помню, мы особенно сблизились после одного случая. Как-то мы поехали на электричке за город. Я стоял в тамбуре и говорил Глебу, что курить вредно, а он скалил зубы и, зная, что я не курю, каждую минуту предлагал мне сигарету. Дверь вагона была открыта, и на резком повороте меня швырнуло в сторону, и я чуть не выпал. Глеб схватил меня за руку, и с помощью подоспевших курильщиков вытянул меня.

Глеб много курил, несмотря на запрещения врачей – у него было больное сердце, но он не любил, когда говорили об этом.

Близился новый год. Глеб пригласил меня на вечер, который устраивался от предприятия, где он работал. Было арендовано кафе. Глеб выступал в самодеятельности, и мы с ним пришли раньше, так как ему нужно было репетировать.

– Ты меня извини, – сказал он, – я оставлю тебя. Нужно проверить микрофон.

– Иди, иди, я посижу здесь.

Я сел в кресло. Кафе находилось на втором этаже. Было ещё рано, и народ собирался медленно. Я смотрел на лестницу, надеясь увидеть хорошенькие лица. Глеб бегал по залу, стукал пальцем по микрофону, глубокомысленно говорил в него: «Раз, два, три» – и снова бегал. Оказывается, он должен был петь. Я недоумевал, кто его пустил к микрофону с полным отсутствием слуха. Пока я размышлял на эту тему, у лестницы появилась девушка. Она стояла, облокотившись о перила и смотрела вниз. Её платье приподнялось и открывало длинные стройные ноги. Лицо я видел в профиль. «Если оно в анфас не хуже, то она очень хорошенькая» – подумал я. Я подошёл к ней и встал рядом, тоже облокачиваясь на перила, и выждав минуту, обратился к ней.

– Извините, вы случайно не с предприятия, которое организовывает этот вечер?

– Да, – повернув голову ко мне, ответила она.

Волосы её были гладко зачёсаны назад и охвачены лентой, а за лентой они, выпущенные на свободу, вздымались вверх и опускались вниз. Я не жалел, что подошёл к ней.

– Видите ли, я сюда попал случайно, вы не знаете, что здесь намечается?

– Да, в сущности, я тоже не очень в курсе дела, – с вежливой готовностью ответила она, – самодеятельность будет вроде бы, ну, а потом танцы.

Голос у неё был низкий. Зубы – белые, ровные. Ногти слишком коротко острижены – признак интимных отношений с физическим трудом.

– Вы кого-нибудь ждёте? – спросил я.

Короче говоря, в конце концов я дал ей свой телефон. Её звали Нина. Она обещала мне позвонить 1-ого января.

Подсев к ней при прощании (я уходил раньше), я положил руку ей на колено, а она поощрительно взглянула на меня.

1-ого она мне не позвонила. Я грустил и писал стихи. Стихи тем лучше, чем грустней. Шедевры лирики созданы в паршивом настроении, и я пытался пополнить их запас.

Она позвонила второго вечером, когда я окончательно скис. Мы договорились встретиться у метро.

Был мороз, и от дыхания людей и машин стоял туман.

Она опоздала на пять минут.

– Добрый вечер, – поздоровалась она.

– Здравствуйте. Если бы вы пришли на пять минут раньше, то вы бы не опоздали, – сказал я с серьёзным лицом, пытаясь сделать выдержанным вино радости.

– Извините, – улыбнулась она.

– Ничего, гораздо хуже, когда опаздывают на десять минут, – произнёс я и приступил к главному:

– У меня к вам два деловых предложения.

Она вопросительно раскрыла глаза. Глаза, кроме того, что были красивые, были ещё умело подведены – плавный переход по всему веку от чёрного к синему.

– Во-первых, к чёрту «вы». Мы ещё достаточно молоды, чтобы не обременять наши ещё хрупкие отношения этой ношей. Предложение принято?

Она улыбнулась и кивнула головой. Зубы у неё действительно были хорошие.

– Что ж, единогласно. – Я продолжал: – Во-вторых, я как и вы… то есть как и ты, ненавижу холод. Наши красные носы подтверждают это. Так что предлагаю устремиться к теплу; я живу здесь рядом, у меня отдельная комната, магнитофон. Мы не будем находиться в гнетущем одиночестве, от этого нас избавят мои родители. Послушаем музыку, попляшем, потреплемся. Идёт?

– Ну что ж, давай, – согласилась она.

Мы сели на автобус и скоро уже поднимались по лестнице. Дверь открыл папа.

– Мы послушаем музыку, – сказал я, чтоб что-нибудь сказать.

Родители трезво относились к посещениям особ противоположного пола, предпочитая, чтоб лучше посещали меня они, чем я – их, так как при отсутствии первого, второе – неизбежно.

Я помог ей снять пальто. Она поправила причёску и вытащила из своей сумки туфли на высоком каблуке и, опираясь на мою руку, одела их.

– Они что – твой талисман? – удивился я.

– Нет, у меня ещё с 31-ого остались.

– Как встретила празднички?

– Ничего…

– Входи, – сказал я открывая дверь в комнату.

Она смело вошла и уселась на диван. Я включил магнитофон, для начала резвое, и сунул ей в руки книгу с рисунками Бидструпа. Его картинки смешат, и это мне помогает избавиться от натянутости первых минут.

Я вышел и принёс оставшуюся с праздников бутылку коньяка.

– Надо б выпить за Новый год, ты не возражаешь?

Она поднялась с дивана.

– Только принеси мне стакан воды, – смущённо попросила она.

– А зачем? Тебе уже плохо? – удивился я.

– А мне нужно запивать – иначе я не могу.

– Интересно… Как в античные времена, – решил я блеснуть эрудицией, – тогда вино обязательно разбавляли, иначе считалось неприличным.

Я принёс стакан воды. Мы выпили. Она сначала выпила глоток воды, потом коньяк и снова запила водой. Выпили ещё. Потом ещё раз.

– Ты действительно имеешь отношение к античности: ты мне напоминаешь богиню, которая была причастна к отношениям между полами.

– Кто же она?

– Афродита Милосская.

– Не Афродита, а Венера.

– Смотри-ка, а ты разбираешься. Давай по этому поводу потанцуем. Магнитофон извергал шейк. Мне было хорошо. Когда выпьешь, получаешь ощущение той жизни, при которой не хочется пить.

Настало время замедлять темп музыки и ускорять темп сближения. Я поставил плёнку с Дорис Дэй, потушил торшер и включил бра. Медленная музыка была отличным предлогом, чтобы покрепче обнять друг друга в танце. Я поцеловал её в горячую шею. Она откровенно повернула ко мне своё лицо, и я поцеловал её в губы. Радость встрепенулась в ней – её язык, красноречиво говорил об этом. «Это ли не ключ к счастью?» – пронеслось у меня в голове, и я ещё крепче обнял её.

Тайнопись любви написана природой на двух существах, и её можно правильно прочесть, если две половины точно совпадут. Прижимаясь к ней, мне казалось, что с помощью друг друга мы сможем раскрыть тайну, которая остаётся тайной даже после того, как её раскрывают.

На теле, которое врастало в меня, была одета широкая юбка и шерстяная кофта. Обнимая её, я засунул руку под кофту и расстегнул лифчик. С её стороны не было и тени сопротивления. Это меня подбадривало, и я был очень благодарен ей за это. Я высвободил её грудь и приник к ней. Она прижимала мою голову и, наклоняясь, целовала меня. Её груди были крепкие и острые, и если не вершинах гор светится снег, то на их вершинах горели костры сосков.

Снять юбку она мне не позволила, я не настаивал и поднял её достаточно высоко, чтоб освободить её бёдра от всего прочего, что на них было. У меня закружилась голова, и я попытался развести её ноги. Но она оттолкнула меня и села.