Леонид Васильев - Седьмого не стрелять (сборник)
Супруги ещё долго бы сидели во дворе на чурбаках, но за огородом, на краю леса, залаяла собака. Промысловик заёрзал на месте.
– Интересно, чья это собачка голос подаёт, по зверю или по птице работает?
– Это, похоже, наша Белка лает? – предположила хозяйка.
– Наша ж Белка на цепи сидит! – буркнул хозяин.
– Ага, – на цепи! – я её давно гулять отпустила, – ответила Мариванна.
– Ах, вот как? – обрадовался Мишин. – Надо идти посмотреть, что там происходит. Первый трофей полагается дать собаке потрепать – для закрепления инстинкта.
Промысловик, прихватив ружьё и патроны, поспешил на лай. Сзади, громко топая сапогами по мёрзлой земле, бежала Мариванна:
– Эй, Иван, я с тобой!
– Иди-ка ты домой, к тёплой печке! – командовал Иван. – Я быстро вернусь.
Собака, задрав голову вверх, бегала под кроной сосны, царапая обледенелый сучковатый ствол, увидев хозяев, она приободрилась, залаяла громче.
Промысловик сообразил, что в густой хвое прячется белка, но зверька не видно, притаился. Мишин велел жене тяжёлой палкой колотить по стволу дерева. Мариванна, взяв в руки обледенелую палку, пожалела, что не прихватила с собой тёплые рукавицы. Руки обжигало холодом, но женщина, превозмогая неудобства, колотила палкой по дереву, сверху на голову и плечи сыпалась мёрзлая хвоя.
Наконец, Мишин заметил мелькнувшую белку. После выстрела зверёк обмяк и застрял в сучках. Промысловик решил сбить трофей вторым зарядом, но и это не помогло, а собака, не боясь выстрела, лает до хрипоты. Охотник патронов взял не много – всего восемь штук. Скоро они закончились. Удары свинцовой дроби сбросить зверька на землю не помогли.
Разочаровавшись в предприятии, Иван на всё махнул рукой:
«Пошли домой – это не наш трофей… сегодня нашей Белке близко познакомиться со зверьком не удалось».
– Как это? – возмутилась Мариванна. – Не дело трофей на дереве оставлять.
Хозяйка скинула с себя толстую куртку и, хватаясь за сучки, неумело полезла на дерево. Она упрямо карабкалась по сучкам, а Иван озабоченно кричал:
– Ну, куда ты, сумасшедшая, до зверька – то метров восемь, а сучки легко ломаются. Грохнешься вниз – и всё.
Преодолевая высоту, Мариванна часто останавливалась, жарко дышала на замёрзшие ладони и, неуверенно цепляясь за сучки, лезла всё выше. И вот она уже на самом верху, такая маленькая, беспомощная. Дунь ветер по-хорошему, скользнут на гибких сучках ноги и не удержат тело уставшие руки.
Наконец, жительница хвойных лесов серебристо-серая белка в руках хозяйки. К радости присутствующих – трофей добыт. Собака азартно обнюхивает ещё тёплого зверька. По щекам Мариванны катятся слёзы счастья и непрошедшего страха… Лазая по сучкам подобно дикому зверьку, домохозяйка прочувствовала труд, и работу промысловика.
Мишин обнял жену, что-то шепнул ей на ухо, отчего Мариванна, утерев платком слёзы, пришла в себя и заулыбалась, а вслух Иван весело сказал:
– Ну, вот, спасибо вам, мои дорогие. У меня сегодня появилось сразу два помощника: две белки – жена и собака. Собака находит, я стреляю, а жена достаёт!
Отличный сыр
Наконец-то пришло долгожданное потепление. Серое небо посветлело. Солнце бьёт в глаза, выжимая слёзы. Над слепящими снегами пронзительная синь. Ни облачка. Тени на снегу синие-синие, словно лужицы пролитого неба. И всё это бело-синее обласкано золотом весеннего солнца.
Поля, дороги ещё покрыты снегом, гнутся под слоем снега еловые лапы.
Конец марта не очень-то по виду отличается от буранного февраля. Но с каждым утром солнце всё раньше выплывает на небо и вечером позже уходит на покой. Каждый день прибавляется на несколько минуток.
Первая победа мартовских лучей – приствольные круги, особенно с южной стороны, нагретых солнцем древесных стволов. Тоненькие берёзки ещё стоят в снегу. Их белая кора, как и белый снег, плохо нагревается. Вторая победа – разрумянились стволы в кроне лип, берёз, зарделись ветки вербы.
Ранним утром Иван Мишин тепло одетым выходит из дому и подолгу любуется зарождением нового дня, слушает несмелые голоса птиц, смотрит в бездонную синь неба. В эту пору каждый звук весны радует. Оживились в хлеве куры, без умолка кудахчут, мычит корова, а рыжий петух сел на изгородь и кукарекает. Мишин вспомнил стишок М. Исаковского:
Весна, весна кругом всё дышит,Весна, весна шумит со всех сторон!..Взлетел петух на самый гребень крышиДа так поёт, что слышит весь район.
На улице первыми оживились воробьи. Разогреет солнышко лужицы, а воробьи только этого и ждут. Купаются, брызги по сторонам летят: до драки доходит. Другие птицы, которые к человеческому жилью только зимой на время прибиваются, весной себя ведут иначе. Серая ворона всю зиму возле дома отходами в мусорной куче копалась, теперь сидит на ветке головой вертит и не каркает, а храпит непонятно: «Не подавилась? – подумал Иван. – Нет, это ворона поёт. Тоже радуется весне».
Пела-пела она, да как с ветки сорвётся и уже со своим другом вверх взлетела. Покувыркались, поиграли и дружной парой в лес направились. Этим их весеннее объяснение в любви закончилось, будут в лесу гнездо вить и детей выводить.
Почувствовал весну и дятел, и ему петь захотелось. Да вот беда: голоса для пения природа не отпустила. Как же ему весну прославить?.. и вот по лесу покатилась звонкая барабанная дробь. Это дятел усердствует. Сидит на старой осине и клювом бьёт по стволу. Постучит и прислушается.
Кому надо, тот уже услышал это барабанное объяснение. Услышала дятлиха, и тронуло её сердце. Зиму она и дятел прожили врозь, в угрюмом одиночестве. А теперь почувствовали: пришла пора долбить новое дупло для гнезда. И вот она летит на нежный барабанный призыв.
Это всё дневные радости. А ночью в лесу темно и страшно. В лунном свете снег между стволами голубеет, и вдруг… как захохочет кто-то. Не то дразница, не то грозится: «Пу-гуу, пу-гуу…»
Это филин не спит. И не пугает он, и не дразница, это его весенняя песня.
Весеннюю радость и лесные куры тоже чувствуют. Краса лесов, глухарь спокойно завтракает, ему голод не грозит, зимняя еда всегда наготове: сосновая хвоя. Но вот завтрак кончен, расправил глухарь крылья и вниз на полянку слетел. Беспокойно головой крутит, шагает важно и крылом нет-нет и прочертит снег рядом со своим следом. Крепко чертит.
Кому близка жизнь леса, без слов поймёт: весна взволновала лесного великана. Скоро на утренней заре послышится его негромкая весенняя песня. А на берёзах на опушке уже встречают солнце тетерева, тоже пробуют голоса, бормочут, переглядываются воинственно, но время рыцарских турниров ещё не пришло. В чаще к их бормотанию прислушиваются тетёрки. Ждут.
После полудня к дому промысловика Мишина, рассекая в лужах лёд, подъехал Уазик.
Первым из машины вышел мужчина с военной выправкой, крепким телосложением, оказавшимся давно знакомым по охоте. Это Володя Ромашов. С широкой белозубой улыбкой он обнял хозяина.
– Здравствуй, Иван! – гостей, не ждешь ли?
– Гостям всегда рады! – отозвался Мишин.
Из машины один за другим вышли ещё двое мужчин. Последний нёс чемодан странной формы, но у каждого в руках полный рюкзак, или вещмешок. Ромашов друзьям предложил знакомиться:
– Это известный природолюб и охотник Иван Мишин, – очень приятно!
– Меня зовут Мирослав, – назвался мужчина со странным чемоданом. – Очень приятно.
Мишин покосился на чемодан.
Мирослав уловил взгляд Ивана, сказав:
– В футляре моя кормилица – видеокамера. Я работаю в республиканском телевидении.
– Понимаешь, Иван, – заговорил Ромашов. – Эти товарищи меня попросили отснять весенние сюжеты, так сказать, на радость телезрителям. Зима порядком надоела, хочется чего-то новенького, свеженького. Ну, например, показать зрителям лиловые подснежники, уток и так далее. Вот и привёз их к тебе.
Мишин развёл руками.
– Рановато цветочками любоваться. Снег ещё не сошёл.
– А у нас в городе практически его нет, – сказал третий худощавый гость, подавая руку Ивану. – Кстати, меня зовут Александром.
– Очень приятно, – гостеприимно ответил Мишин. – Дак, то в городе, там грязь колёсная, потому и снега нет. Снег любит чистоту.
На крыльцо вышла хозяйка Ивана, сказав:
– Ты что людей на улице держишь, приглашай в дом.
– И то правда, давайте-ка, ребята, заходите в дом, там и пообщаемся.
В доме тепло, на столе горячие щи, на шестке печи, пыхая жаром, шумит ведёрный самовар. Володя Ромашов разливает по стаканам водку и говорит:
– Я вам, уважаемые, так скажу, сколько бы я не прочитал охотничьей литературы, у всех классиков охотники на охоте пьют чай. Ну зачем врать-то русской душе. Чай, конечно – не вреден, но чай подождёт. Я предлагаю свой тост за моего давнего друга и его гостеприимную хозяйку. Ура! Товарищи: «Ура, ура, ура»! – раздалось за столом…