Владимир Фомичев - Человек и история. Книга третья. Начало трудовой деятельности
Глава 12. Прощай, Северный Урал!
Прошло около четырёх лет моей трудовой (и не только) деятельности на шахте «Капитальная-2» комбината «Губахауголь». Обязательный срок отработки три года молодого специалиста уже прошёл. Я даже его как-то и не заметил. Очень уж напряжённое было это время и до некоторой степени, интересное. Но с каждым годом меня всё чаще начинало волновать, беспокоить, тревожить, интересовать: а что же дальше? Для основных местных жителей такого вопроса, пожалуй, не существовало. У них были дома, квартиры, неплохо оплачиваемая работа, семьи. Если кого– то и волновала дальнейшая жизненная перспектива, так только подрастающее поколение, да и то далеко не всегда. Были и отклонения от этого правила. Некоторые довольно взрослые люди как-то хотели изменить свою жизнь или хотя бы место работы, специальность. Вот несколько примеров.
Мой хороший приятель, трудясь на подземных работах, окончил курсы бухгалтеров, освоил в то время «чудо техники» – арифмометр «Феликс», – и когда появилась вакансия в бухгалтерии, он тут же её занял. Причём сразу как-то округлился, стал более жизнерадостным.
Другой пример. Один горнорабочий выработал подземный стаж, который равнялся десяти годам, окончил курсы шофёров и уволился из шахты, радостно сообщив своим знакомым: отработал я свой срок, остался жив – вот теперь хочу пожить по-настоящему. Но что-то у него не сработало, не получилось. В первый же свой рейс на крутом узком повороте сорвался с машиной в пропасть. Правда, его гибель подтолкнула дорожников расширить этот поворот.
Мой друг Владимир Иванович Пьянков тоже не задержался на подземных работах, так как его пригласили на работу в горком комсомола. Он часто приезжал ко мне в гости – то один, то со своими первым и вторым секретарями. Так что, уютно устроившись, ничем и никем не стесняемые, мы беседовали на разные темы, с полной откровенностью выражая свои взгляды, которые в публичном месте и не со всякими людьми высказывать было непозволительно, а то и небезопасно. Насчёт выпить да закусить у меня был полный достаток. Постоянно имелись деликатесы, которыми снабжал меня спецмагазин. У горкомовских ребят тоже был доступ в подобные магазины, но, обременённые семьями и ограниченные размерами получаемого жалованья, они не могли приобретать деликатесы в желаемом количестве.
Моё положение было не в пример – значительно лучше. Попивая рислинг под записи только что заявившего о себе барда Высоцкого, мы пророчествовали о дальнейшем пути развития, свободомыслии в прогрессивном обществе. Набив оскомину кислым рислингом, переходили на привычную водку. Ею же и венчали «расходную». Понемногу я начинал делать выводы, что люди мечтательные не вполне удовлетворялись сложившейся жизнью. Они чувствовали себя как птицы, которым подрезали крылья, – чувствовали себя несчастными, не могущими взлететь за своей мечтой…
Примерно так, скорее всего, чувствовал себя и мой друг Владимир Пьянков. От безнадёжности он даже женился, чем навсегда похоронил свою мечту стать великим режиссёром. Здесь память услужливо предлагает притчу о двух лягушках, которые попали в горшок со сметаной. Так вот, я был той лягушкой, которая не захотела сразу тонуть, и продолжал барахтаться. Впрочем, если рассуждать справедливо, то у меня было для жизни всё: квартира, хорошая работа – опасная, но интересная, – были высокий оклад, премиальные, «северные» – всё это можно было занести в плюс.
Но были и минусы, да ещё какие! Вот их перечень: запылённый воздух в самой шахте, угольная пыль в очистных забоях, добавляли свою квоту породная пыль от проходки штреков, ядовитые газы после отпалки, кислотная вода, постоянная тревога. Это всё, что касалось подземных работ непосредственно в шахте. На поверхности были свои минусы: двадцатипроцентная нехватка кислорода (как-никак это же горы), удушливый запах от химических заводов, постоянно дымящих терриконов города Губахи, а в результате – быстрое облысение, выпадение зубов, старение кожи, да и множество других негативных моментов.
Несмотря на то, что я уделял очень большое внимание самообразованию, что-то постигал через заочное обучение, всё же этого оказывалось недостаточно для продвижения к намеченной цели. К тому же натура у меня не сумеречная, а любящая солнце, а здесь я месяцами не видел не только солнца, но даже дневного света, как это почти бывало всегда зимой. По радио часто передавали про строительство на Мангышлаке – где-то на Каспии. Меня приводило в восторг обилие там солнца, где по песку было невозможно ходить босиком, чтобы не обжечь ноги. А в самом песке можно было сварить яйца – куриные, конечно.
«Вот брошу этот Север и уеду туда, на юг, на Мангышлак», – тешил я свой организм под завывание пурги за окном. Так я и жил в последнее время с этаким беспокойством в душе, ибо легкомыслием я не страдал. Да, где-то море солнца, а ещё лучше – когда море, солнце и пальмы! Да, можно бросить всё – никто и ничто меня здесь не держит. Но куда ехать? Кто и где меня ждёт? Здесь, на Северном Урале, на этой шахте я кое-что значу, меня знают, я знаю, а там я буду для всех чужой человек с улицы, без всякой «протекции». Самому же аттестовать себя «я хороший», конечно, глупо. Ехать в угольные районы, даже южные, не входило в мои планы.
Другой же специальности у меня не было. С каждым днём я всё больше и больше терзался, не находя приемлемого решения. Подстёгивал меня и пессимизм населения, так как нередки стали перебои со снабжением продовольствием, особенно мясом. Возмущение шахтёров стало массовым и открытым. Участились анекдоты про «лысую свинью хру-хру». Не отставали от них и местные руководители. Они, правда, делали всё для снабжения мясом своего населения. Так в магазинах появились оленина, лосятина, откуда-то много завезли свинины. Над татарами посмеивались: чушка будешь, ашай?
А те хоть бы что – уплетали свинину за обе щеки. Вскоре Хрущёва вытряхнули из кресла и проблемы со снабжением стали решаться. Наступила очередная весна. Стало больше солнца, но моё решение покинуть этот край созрело окончательно.
«Будь что будет», – и я стал готовиться к перемене своей жизни. Отправиться я решил налегке – кроме чемодана, с собой ничего не брать. Собранные деньги наличными и аккредитивами должны были на первое время обеспечить моё существование. Когда я брал деньги с накопительной страховки (а мне приходилось прерывать её досрочно), страховщица, пожалуй, огорчилась этим больше меня:
– Что ж вы, не могли подождать – уже меньше года оставалось?
Узнав, что я уезжаю с Урала насовсем, она в защиту оного сказала мне:
– Урал – он как отец родной. Он и приютит, и накормит, и работу даст.
Последнее для меня оказалось пророческим. На новом месте с работой мне пришлось очень помытариться. Заявление на увольнение я пока не подавал и никому об этом не говорил, но готовился по всем необходимым позициям. Объявил о перерыве своим заочным университетам, учёбу в которых я так впоследствии и не возобновил. Ещё я решил: как только получу расчёт – ни одного часа не задержусь здесь, на этой шахте!
Я, если честно признаться, очень боялся расспросов: что? где? когда? куда? Потому что и сам не знал ответов на эти вопросы. А учитывая мой сентиментальный характер, мне было тяжело даже представить разлуку навсегда с моими друзьями, с которыми я успел пережить много хорошего, а также преодолеть тяжёлые моменты в жизни. Как я ни старался, ни маскировался, но всё же полностью не смог скрыть своего настроения. И многие участливо пытались узнать, в чём дело. Что меня беспокоит: погода, здоровье, а может быть – что ещё хуже, – несчастная любовь? Я как мог успокаивал всех любопытствующих.
– Да так, что-то накатывает, сам не разберусь, не пойму никак.
Но, как всегда случается, сама судьба подтолкнула меня к решительности. Работал на шахте один молодой специалист. Я его хорошо знал, мы были даже приятелями. Дело он знал, был общительный, коммуникабельный. Как-то раз он пожаловался мне:
– Надоело бегать в начальниках смены. Если не будет повышения, я, пожалуй, уволюсь.
– А как тебе мой участок? – спросил я его. – Пошёл бы на него работать?
– Об этом я даже и не мечтаю.
– А справился, если бы назначили тебя на этот участок?
– Ну кто его знает! Во всяком случае, старался бы. А у тебя что? Перспектива на начальника шахты? – вдруг насторожился он.
– Только по приговору суда, как замена смертной казни.
Я посекретничал с Петром Ивановичем Куватовым, взяв предварительно слово о неразглашении скорого моего увольнения, и предложил ему кандидатуру моего приятеля на должность начальника своего участка. Пётр Иванович от неожиданности разволновался, но взял себя в руки и расспрашивать о моём решении не стал. Деликатный был человек.
Чтобы моё увольнение и отъезд совсем уж не выглядели как бегство, я так же по секрету предупредил секретаря комитета комсомола и некоторых комитетчиков. Когда я посчитал, что всё, что нужно и необходимо, я приготовил, то сразу же отнёс в отдел кадров заявление об увольнении. Чтобы избежать ажиотажа, я улучил момент, когда начальник отдела кадров была одна, и попросил освободить меня по собственному желанию, что было указано в заявлении, без лишней шумихи и огласки. Но всё равно, несмотря на мои старания скрыть моё увольнение, шахта «загудела».
