Ната Хаммер - Школа. Точка. Ру
А после уроков нас оставила наша классная, Полина Григорьевна, и тоже завела разговор о важности полноценного питания в нашем возрасте. Она бы, наверное, долго говорила, но Лопырев перебил её предложением перейти от слов к делу и всем дружно спуститься на обед в школьную столовую. Полина не нашлась, чем ответить. Все побежали из класса, только я осталась, потому что хотела узнать, где теперь Соня – дома или в больницу забрали. Но я не успела задать свой вопрос, как Полина задала свой: «Шишкина, а ты когда мне сочинение про образ Татьяны сдашь? Все сроки уже вышли». Я тут же пожалела, что осталась в классе.
Пришла домой и стала вымучивать сочинение. Но ничего не вымучивается. Не нравится мне онегинская Татьяна, ну не нравится! Надеюсь, родители назвали меня не в её честь. Надо спросить, кстати. И вообще, не торкает меня этот тягомотный роман в стихах. Вот, если бы мы вместо него изучали филатовскую «Сказку про Федота-стрельца, удалого молодца», мне кажется, весь класс бы штырился! У нас многие её наизусть цитируют. Хоть её и вовсе нет в школьной программе. Какие приколы, какие выпуклые герои! Маруся куда симпатичнее, чем Татьяна! Последовательно отстаивает свой выбор. Решила стать женой Федота и стала. И ни на каких генералов не купилась. А Татьяна вышла замуж за человека, который на двадцать лет её старше. Практически мог бы быть её отцом. Мы сейчас про таких говорим, что вышла замуж за папика, у которого самая привлекательная часть – его кошелек. И типа не нравится ей светская жизнь. А кто её заставляет сверкать на балах и напяливать на себя малиновый берет? Сидела бы дома, детей воспитывала. Только что-то про детей её ничего не сказано. Не случилось их, похоже. Муж, если уже генерал, то, скорее всего, вырос из детородного возраста. И кстати, почему это Евгений с генералом на ты? Генерал уже убеленный сединой, а Евгению всего двадцать шесть, как это они могут быть друзьями? Не складывается. И конец какой-то… никакой. Расплевались и разбежались. Никакого удовлетворения. Ни ему, ни ей, ни читателю. Так много трескотни в начале и полная фигня в конце. Не смог гений русской литературы придумать интересного конца. Только это мы, конечно, не обсуждаем. Как же, Пушкин – это наше всё! Блин, забодай коза того, кто придумал, что школьники должны писать сочинения про чужие сочинения! Может, лучше мы сочинения будем писать про себя, про то, что волнует нас сейчас, а не выдуманных героев из позапрошлого века?!
Ой, какая я всё-таки дура! Надо же спросить у мамы. Она хранит свои сочинения с незапамятных времен. На всякий случай. Может быть, она сочинение на ту же тему писала. Скатаю, и все дела. А мама у нас – профессионал, так что качество гарантировано. Всё будет чики-пуки! Как у Пушкина. Ура!
Полина Григорьевна с котом
Люций! Люций! Ты где? Опять нашкодил? Ну, здравствуйте-пожалуйста, он дрыхнет! Вставай, я тебе свежайших сердечек принесла. Все окрестные куры отдали тебе свои сердца. Черный юмор. Не обращай внимания. Ты что, Люций? С каких пор тебя не интересуют субпродукты? Что-то мне глаза твои не нравятся. Ты заболел? Дай нос пощупаю. Вроде нормальный. Ты не вздумай. Сейчас болеть некогда. Конец полугодия на носу. Праздники. Когда мне тебя по ветеринарам возить? Честное слово, некогда. Тут не знаешь, как до школы добраться. Такие снегопады! Как в моей молодости. Только теперь они меня совсем не радуют. Может, ты, Люций, на погоду стал реагировать? Может, у тебя давление упало? Может, тебе валерьянки накапать? Давай, поднимайся!
Мне вот тоже паршиво, но я же не сдаюсь. Катя мне сегодня звонила. С радостными в кавычках новостями. Ну, для неё они радостные без кавычек. Её Гошу должны опубликовать. В смысле, его роман. И к Новому году мне будет в подарок его книжка. А ей в подарок будет путешествие в Таиланд. С Гошей, конечно, на выплаченный гонорар. Девочка счастлива. Ну, и хорошо. С паршивого барана хоть Таиланд. Я ей говорю: «Раз он так разбогател, пусть хоть за квартиру коммуналку заплатит. В кои-то веки». А она мне: «Мама, не будь мелочной». Это я мелочная, понимаешь? Я уже три года плачу коммуналку за квартиру, в которой живут они. И как будто так и должно быть! А они в Таиланд! Какой широкий жест!
Так что Новый год мы будем отмечать втроём: ты, я и роман… с маленькой буквы. Хоть бы эта гошина книжка оказалась стоящей. Не верится мне, честно сказать. Не того полёта птица. Нет в нём широты, размаха. Так, жук навозный. Что Катя в нём нашла? Ни кожи, ни рожи, ни фигуры, ни денег на квартиру. Но это я тебе одному, потому что знаю – не разболтаешь. Кому же я ещё могу это сказать? Никому. А так иногда распирает. Но я соблюдаю нейтралитет. И делаю вид, что я – демократический родитель. Вот как вернется в нашу страну тирания, тогда я им задам! Они у меня попляшут. А пока я пляшу под их дудку. Отплясала из собственной квартиры на неближнюю дачу и сижу тут, как сыч.
Может, в город на время их отсутствия перебазируемся? Там хоть люди по улицам гуляют, магазины рядом, витрины красивые, огни. Я в гости схожу к кому-нибудь. И не надо будет на часы смотреть поминутно, расписание электричек вспоминать. Метро, оно до часу ночи работает. Ночью на Красную площадь можно сходить, правда, говорят, в новогоднюю ночь туда ходят одни гастарбайтеры. Днём на выставку какую-нибудь, ледяной скульптуры, например. Я сто лет нигде не была. Электричка-школа-электричка-дача – вот и весь мой маршрут. Да, и впрямь хорошо, что Катя с этим козлом на две недели свалят. Что ты на меня так смотришь? Да, я знаю, так говорить мне не пристало, это жаргон. Тут уж с кем поведешься. Послушал бы ты наших детей, у меня уши вянут, честное слово. А кое-что прямо в мозгах и застревает. Если уши повяли после того, как слово влетело, во второе оно уже не вылетит, не может. Что я такое несу? Пургу какую-то. Не слушай меня.
Это я от расстройства. Пойдем на кухню, выпьем валерьянки.
А Катин звонок был последней каплей в сегодняшнем фонтане неприятностей. Фонтан забил с самого утра, несмотря на морозы. Приехала в школу ни свет, ни заря, к открытому уроку готовиться. Инспектора из Департамента образования ждали, директриса наша говорит: «Ну, Полина Григорьевна, не подкачайте». Я ей говорю: «Не волнуйтесь, Маргарита Дмитриевна, я человек ответственный, всё будет в лучшем виде». Седьмой класс, тема: «Тарас Бульба». Скользкая по нынешним временам тема. Программу-то составляли ещё до конфликта с Украиной. На следующий год, я думаю, исключат «Бульбу» из программы. Инспектор, наверное, специально под тему подгадал, думаю, у него задание сверху: проверить, ассоциируют дети «Тараса Бульбу» с сегодняшний Украиной или нет. Ну, я-то калач тертый. И застой, и перестройку, и постперестройку пережила. Урок вводный, исторические и фольклорные корни повести. Решила сделать акцент на фольклоре. Слайды подготовила с казаками и красотами пейзажными. Детям раздала стихи про Сечь и про Днепр выучить. Урок расписала поминутно – комар носа не подточит.
Утром включаю слайдпроектор для проверки, а он не включается! Я его и терла, и дула на него, и за шнур дергала, а он ни в какую! Думаю, ладно, пойду, отловлю кого-нибудь из головастых старшеклассников, может, наладят. Иду по коридору, фильтрую лица. Вижу – бежит мне навстречу Настя Погодина из моего класса, кричит: «Полина Григорьевна! Там Ильина в обморок грохнулась!». Я, конечно, туда на рысях. Я тебе про Ильину рассказывала? Ну, та девочка, что из толстушки в худышку превратилась. Все её хвалили. Перехвалили. Так вот, это она. Ну, пока мы с первого на четвертый добежали, Ильину уже медсестра в чувство привела. Потом мы её с четвертого на первый в медкабинет отвели. Медсестра «скорую» стала вызванивать, а я мать её набрала, в смысле – мать Ильиной. Та недоступна. Я эсэмэску отстучала. Слышу, уже звонок на урок. Всё, плакал мой план. Бегу со всех ног, благо, на том же этаже. Зрители мои уже сидят, завуч наш, Антонина Александровна, и инспектор. Смотрят осуждающе. Я извинилась, но причину называть не стала по понятным соображениям. Не про каждое же ЧП в Департамент докладывать.
Начинаю урок. Объявляю тему. Могла бы, конечно, и не объявлять. Все и так знали, мы к этому уроку за две недели готовиться начали. Но всё же должно быть согласно правилам. «Итак, – говорю, – ребята, сегодня мы приступаем к изучению одного из самых ярких произведений Николая Васильевича Гоголя, повести „Тарас Бульба“». И, не успела я закончить фразу, как из-за первой парты встает Марик Липкин и заявляет: «Я категорически отказываюсь изучать „Тараса Бульбу“, потому что текст книги содержит инсинуации, оскорбительные для еврейского народа». Немая сцена. Все опешили. Я тоже в полном ступоре. А он продолжает: «И, пользуясь присутствием на уроке представителя Департамента образования, хотел бы передать ему мой письменный протест». И шагает с листочком к последней парте. Вот гадёныш! Он две недели до этого молчал себе в тряпочку, а тут возмутился! Понятно, что это он не сам. Это папаша его натравил, протестант-белополосочник! Мало ему по городу с транспарантами ходить, в школу полез! Инспектор листок в руки не берёт. Говорит: «Если это официальное заявление, то согласно процедуре твои родители должны принести его в Департамент и зарегистрировать у секретаря. Я не имею полномочий принять это». Липкин с листочком завис, мнётся. Надо как-то спасать положение. Я Липкину говорю: «Мы должны это изучать, чтобы этого больше не повторилось. Ты же не откажешься изучать геноцид евреев во время Второй мировой войны только потому, что он оскорбляет чувства еврейского народа!» Смотрю, завуч и инспектор согласно закивали. А Липкин растерялся. Он такого разворота не ожидал. «Но есть и другой вариант, – продолжаю. – Мы можем работать с текстом „Школьной библиотеки“, где купированы все оскорбления в адрес евреев. Собственно, так я и планировала. Но теперь решение за тобой. Так что, Марк, какого текста нам придерживаться?». Молчит. Дети стали шушукаться: «А что там написано? На какой странице?» В тексты полезли. Я пошутила: «Спасибо тебе, Марк, что привлек внимание одноклассников к тексту. Теперь я уверена, что те, кто ещё не успел прочесть повесть, просканируют её от корки до корки, причём в академическом издании. Можешь сесть на место». Смотрю, инспектор улыбнулся. Марик сел. Я выдохнула.
