Борис Штейн - Военно-эротический роман и другие истории
В дверь постучали.
Пришел.
– Открыто!
Дверь распахнулась.
На пороге стоял бравый замполит Юра Бравый.
Ох.
– Здравия желаю! – голос его звенел от напряжения. В руке был входивший в моду «дипломат» – плоский кожаный чемоданчик. Он помолчал и добавил:
– Добрый вечер!
– Добрый! – недобрым голосом отозвалась Елизавета Макаровна. – И спросила совсем уж официальным тоном:
– А где Мартын Сергеевич?
Но ничего не помогло: ни официальный тон, ни строгий учительский костюм: Бравый, закрыв дверь, решительно направился к ней, бросив на кровать свой «дипломат». Добро бы только Бравый. Но и она, и она устремилась к замполиту, словно кто-то сдернул ее с кресла и поддал сзади пинка.
– Что ты делаешь? – с трудом проговорила она. – Сейчас Мартын придет!
– Не придет?
– Почему?
– Он в больнице, Потом расскажу, только запру дверь.
– Ах, зачем ты… Пусти, я сама… Юбку-то зачем? Я не могу так…
– А так? – спросил сердцеед третьего ранга и, распахнув «дипломат», достал из него бутылку «Муската»
– Не знаю, не знаю.
– За тебя! Пей до конца. Разве не вкусно?
– Чудо, как вкусно. Но на голодный желудок…
– Ничего!
– Ничего?
– Ничего. Шоколадку бери.
– Ах, шоколадку! И, правда, ничего. О, господи! Ты совсем меня… Дай хоть покрывало сдерну.
– Я сам…
– А так можно?
– Можно, можно!
– О!
– Стоя на коленях, он раздвинул ее ноги и целовал промежность. Раздвинув руками внешние губы, ввел во внутрь язык – так глубоко, как мог. Лиза застонала. Тут он нашел чувствительное место и буквально высосал его наружу и продолжал сосать, извиваясь всем своим худощавым телом. Рука ее заскользила по волосатому животу и нашла напряженный член и набухшую мошонку. Волны сладчайшей истомы накатывали на нее, заставляя тело колыхаться в такт с телом опытного кавалера.
И когда она почувствовала, что…
Когда, казалось, что-то взорвется внутри…
Когда уже считанные секунды оставались…
Она оттолкнула голову замполита….
Она оттолкнула его голову и притянула к себе то, что сжимала ее ладонь.
Его тело оказалось понятливым и исполнительным…
И он вошел в нее глубоко и плотно… И взрыв наступил…
Как будто порох…
Как будто порох подожгли одновременно с двух сторон.
Ах, Лиза, Лиза!
Ты, оказывается, женщина!
Ты, оказывается, женщина, которая может быть счастлива…
Ослепительно счастлива…
Хотя бы мгновенье…
Хотя бы одно мгновенье!
И только спустя некоторое время, когда дыхание успокоилось, и наготу прикрыл домашний халат, в голову вплыла мысль, простая и непререкаемая, как указание директора школы.
Лаже не мысль, а вопрос.
Простой, естественный и настойчивый вопрос: что с Мартыном?
Она быстро поправила прическу и подправила губы и совершенно спокойно, так спокойно, будто ничего сверхъестественного только что не произошло, спросила:
– Так что случилось с моим мужем?
Замполит тоже не терял времени даром. Он оделся быстро, как по боевой тревоге, и ответил, поправляя галстук:
– Он прислал телеграмму, что находится в городе Эн. Как выяснилось, в тот же вечер был избит неизвестными лицами и доставлен в городскую больницу.
– Я должна ехать к нему.
– Нет смысла. Он сейчас в реанимации. Как только состояние позволит, его перевезут в здешний госпиталь.
Напрашивался ревнивый вопрос: а как ее муж оказался в незнакомом этом городке? Но она спросила то, что должна спросить жена:
– Он в сознании?
– Не знаю, – смутился замполит.
– Так что же мы сидим? Нужно немедленно звонить в больницу!
Бравый воспринял это, как приказ. Через полчаса они уже сидели на телефонной станции, и телефонистка соединяла их с городом Эн. В больнице какая-то дежурная сначала ничего не могла ответить, но трубку взял Бравый, нажал на басовые ноты, расшевелил.
– Больной пришел в сознание, – сказали ему, – Состояние стабильно тяжелое.
– А в госпиталь его будут переправлять?
Этого дежурная, конечно, не знала.
* * *
Куда уходим мы, куда,Когда беда случается?Туда, откуда никогдаНикто не возвращается.
То есть, мы уходим в никуда. Нет сознания, нет осязания. А также – обоняния зрения и слуха. То есть, никаких чувств. Мрак, мрак. По-медицински – кома. Из комы, однако, возвращаются. Иногда некоторые. Что-то услышал. Открыл глаза – что-то увидел. Увидел лицо. Знакомое лицо. Лицо жены Елизаветы. Увидел, послушал какие-то неинтересные слова и отправился обратно в кому. И опять надолго отправился в кому. Медицинский персонал знает, на сколько времени отключка. Записывает, когда впал в кому, когда вышел из комы, какой пульс при этом давление и так далее. Сестра записывает, врач анализирует. Пограничное состояние. По одну сторону границы существует время. По другую – только мрак. Но вот – что-то услышал. Открыл глаза – что-то увидел. Знакомое лицо жены Елизаветы. Закрыл глаза – мрак. Пульс редкий, слабого наполнения. Кома, кома.
– Вы к Зайцеву? Он в коме, увы.
– Я знаю.
– Жена пять дней сидела возле него.
– Я знаю. Она уехала.
– А вы кто ему будете? Пауза. Потом:
– Я ему буду любовница.
– Не понял?
– Почему? Я хорошо говорю по-русски.
– Повторите, пожалуйста, кем вы приходитесь капитан-лейтенанту Зайцеву.
– Повторяю, пожалуйста. Я ему прихожусь любовницей.
Доктор, майор медицинской службы никогда в жизни не встречался с тем, чтобы это слово спокойно произносили применительно к себе. Без осуждения, без обиды, без сарказма просто, служебно.
Вы кто? Я – майор. А вы кто? Я – любовница. Шутка, подумалось ему. Однако девушка говорила совершенно серьезно. Большие зеленые глаза смотрели на доктора печально. И в то же время – лукаво. Пухлые губы шевельнулись и сложились если не в улыбку, то в намек на нее.
– Я серьезно вас спрашиваю, – сказал майор, стряхивая очарование.
Дзинтра кивнула. Потом сказала, грустно вздохнув:
– Вас смущает слово «любовница»? Но в нем, ведь, нет ничего плохого. Оно образовано от слова «любовь». И я люблю этого человека.
Майор медицинской службы спросил озадаченно:
– И что теперь?
– Теперь, – оживилась Дзинтра, – отведите меня к нему в палату и на полчаса оставьте с ним наедине.
– Как так?
– Никого не впускайте полчаса.
– Сам-то я могу…
– Нет-нет. Сами тоже… Только я и он.
– Но он же без сознания.
– И не приходит в себя?
– Приходит. Но ненадолго.
– Я помогу ему.
– Не могу. Я его лечащий врач…
– А я любовница. Это важно.
Майор задумался. Несуразные, неуставные, даже, можно сказать, антинаучные мысли подняли переполох в голове, облысевшей в медотсеке подводной лодки. Черт их разберет, этих прибалтов! Он махнул рукой и сказал:
– Ладно. Полчаса. Идемте.
Мартын открыл глаза и увидел перед собой женское лицо. У него мало-помалу уже выработался цикл: открыл глаза. Увидел Лизу. Вернулся во мрак. Мартын прикрыл веки. Но что-то шевельнулось в полусонном мозгу, что-то непохожее… Он открыл глаза. Это не Лиза. Мираж. Зажмурился. В голове шумело. Сквозь этот шум, напоминающий шум моря, донесся звук тихого, теплого голоса. Незатейливая мелодия латышской песенки. Веки, тяжелые, как иллюминаторные броняшки, приподнялись, связав Мартына с внешней жизнью. И эта внешняя жизнь не оставила его безучастным. Продолжая напевать, Дзинтра коснулась пальцем его губ и со словами «ну, смотри, смотри» расстегнула кофточку, под которой не было белья. Она ласкала свои груди, мяла их, терла друг о друга, теребила соски. Мартын уже не закрывал глаз. Он почувствовал, что где-то под панцирем гипсовых стяжек зашевелилась жизнь. Дзинтра взглянула на часы. Пора. Она попрощалась с Мартыном нежным прикосновением, моментально привела себя в порядок и, выйдя из палаты, кивнула лечащему врачу, который шел ей навстречу. Врач посмотрел на нее вопросительно. Дзинтра слегка кивнула, прикрыв веки. И опять намек на улыбку тронул ее губы. «Чудеса», – подумал майор медицинской службы.
* * *
Должно быть, пьяная судьба,Разделывая дыню,Наслала Божьего рабаНа Божию рабыню.
Лиза точно знала, что не только не должна думать о неожиданном любовнике, но не должна даже помнить о нем. Случилось какое-то наваждение, помутнение разума. Ошибка, единичная, локальная ошибка. Забыли раз и навсегда. И никогда, никогда больше… И вдруг обнаружила, что, повторяя емкое слово «никогда», наводит макияж, одну за другой прикидывает блузки, то есть, готовит себя к тому, чтобы понравиться мужчине. И словно против своей воли, словно под гипнозом, выходит на улицу, останавливает такси и едет к судоремонтному заводу.
Командир снял с рычагов тяжелую трубку внутреннего телефона и набрал «двойку».
– Слушаю, Бравый, – раздался голос замполита.
