Лидия Реттиева - Игра
Значения символов этого сна: фонтан – хороший знак. Необычный город, необычный замок – в вашей жизни будут происходить необычные поразительные вещи и события.
И вот они – это поразительные события. И сон мне во многом подсказка, как себя вести, кому довериться, кого и чего опасаться. И больше всего я должна бояться искушений.
Не знаю, какие перемены во мне почувствовал Красимир Банев, но его лицо зарделось румянцем после того, как я посмотрела на него, нет, не оценивающим, не сравнительным, но несколько иным взглядом. Чуткий, подумал я, словно читает мои мысли. И чтобы больше не смущать его, повернулась лицом к иллюминатору.
Уже был виден архипелаг, он остается влево от нас. Прижав лицо иллюминатору, я смотрела вниз на море, которое местами было малахитового цвета. А так – серо-бурое. Уже были различимы волны, на которых спичечные коробками выглядели морские суда, а вот уже и можно было разглядеть буи, крыши домиков смотрителей бакенов и маяков на отдельных островках. Светлым амфитеатром расстилалась вдоль берега моря столица наших северных соседей.
Щелкнул микрофон, и капитан самолета сообщил, что мы уже у цели. Пожелал еще минуту терпения и сообщил сводку погоды, обещав в Хельсинки обильный снегопад.
Глава 6. Вылет в Софию задерживался
В Хельсинки стояла пасмурная погода. Но обещанного снегопада не было, лишь одинокие мелкие снежинки парили за огромными стеклянными стенами аэропорта.
Мы стояли в очереди, в ожидании багажа Красимира, когда по радио объявили, что вылет в Софию задерживается из-за непогоды. Скорее всего, погодные условия не позволяли садиться самолетам в Софии. Красимир Банев развел руками, мол, ничего не поделаешь.
– Вас встретят там в любом случае, во сколько бы вы ни прилетели. Не беспокойтесь, – сказал он очень по-доброму.
В этом момент я испытывала к этому человеку чувство огромной симпатии и благодарности. Не знаю, почувствовал ли он это, но когда пришло время прощаться, он, приобняв меня за талию, притянул к себе так, что я невольно уткнулась носом в его ворсистый шарф, снова ощутив тонкий аромат его духов. Банев, наклонив надо мной голову, прошептал на ухо:
– Потом поглядишь. – Затем немного отстранившись, и внимательно вглядываясь в мое лицо, тихо сказал: – С богом!
И я увидела в его одновременно и сочувствующем и обеспокоенном взгляде неподдельную заботу. Я благодарно кивнула ему, хотя не поняла, что означало это его «потом», но мне понравилось его обращение ко мне на «ты», и я улыбнулась на прощание.
«Ну вот, – подумала я. – Еще один человек задействован в этой необычной истории». Моя коллекция, так сказать, «избранных» людей пополнилась еще одним так называемым «моим» человеком. «Мои» люди – это обретенные с годами в довольно острых и сложных ситуациях редкие, благородные, сильные и надежные личности, на которых всегда можно положиться. Мы общаемся не часто – в обыденной жизни у нас отсутствуют точки соприкосновения, встречаемся лишь в случаях, когда этого требуют обстоятельства. Глядя вслед удаляющемуся Красимиру Баневу, я была уверена, что этот для меня совершенно незнакомый человек тоже из тех. Мне было очень жаль, что невольно втянутый в эту историю он теперь будет чувствовать себя ответственным за происходящее. Ведь для всех было бы куда проще, если документы были бы доставлены обычной международной курьерской почтой. Что ж, он уже начинает мне нравиться. Возможно, причина во мне: это я веду себя как оробевшая девчонка. Такое же чувство, когда я 18-летней студенткой Ленинградского университета улетала в неизвестность. Но тогда все было по-другому. Я ехала работать в редакцию приполярной районной газеты. Тогда я впервые покидала дом, впервые летела на самолете. Сорокаместный Як-40 взмыл в небо, взяв курс на Север, и все замерло у меня внутри, особенно сердце, но не от страха перед полетом. Такое же замирание у меня было и сейчас. Но если тогда я стремилась на встречу с будущим, то теперь я с опаской думала о том, кого же я увижу? Кто этот человек из моего прошлого?
Сколько раз, глядя на себя в зеркало и видя перед собой состарившуюся оболочку, я говорю себе: веди себя соответственно. Но соответственно, то есть солидно, получается первые полчаса, а потом я опять забываюсь. И снова веду себя как обычно. Мало того, что я по-овенски размашиста в движениях и шаг мой не по росту широк и быстр, я всегда выделяюсь в толпе, хотя не страдаю желанием выделиться. Я и в чувствах порывиста. И вот и сейчас мне пришлось очень сдерживать себя, чтобы не обнять этого чужого человека и не затискать его в своих объятиях из чувства благодарности за не предусмотренные ничем чувства, которые он проявляет. Я всегда безмерно рада проявлениям любых чувств. Это означает, что человек неравнодушен. Глядя сзади на Красимира Банева, я обратила внимание, что этот невысокого роста, но гармонично сложенный, с широкими плечами, угловатость которых не смягчал даже мягкий покрой рукавов его модного пальто, производит впечатление высокого, даже крупного мужчины. Мне нравятся люди, производящие такое впечатление, – это за счет своего гармоничного телосложения и мощного энергетического поля, а также правильно подобранной одежды.
У регистрационной стойки я пропустила вперед напирающих сзади нетерпеливых пассажиров. Не люблю толкотню, да и зачем толкаться: ведь места есть у всех, да и самолет не улетит, пока все пассажиры не будут на борту. Я обычно стараюсь идти в последних рядах, без суеты, спокойно и свободно. Так и сейчас. Встав поодаль и по привычке сунув руки в карманы пальто, я наткнулась на что-то постороннее в моем правом кармане.
Я нащупала сложенный вдвое конверт. Значит, мне не показалось, рука Красимира Банева, действительно, задержалась у меня на боку дольше положенного. Вот и еще один сюрприз.
– Потом, – сказала я себе. – Не сейчас, – чувствуя, что это не для посторонних глаз, хотя мне очень хотелось узнать, что там. Но на всякий случай пощупала, нет ли опасного вложения.
– Вот он, стереотип мышления, – усмехнулась я собственным мыслям.
«Ловкость рук!» – подумала я о Красимире с восторгом. Вот почему он так внимательно смотрел в мои глаза. Он хотел выудить оттуда, почувствовала ли я что-нибудь. А я сделала вид, что ничего не почувствовала. Очень двусмысленно получилось с моей стороны.
В самолете, прежде чем повесить свое пальто на вешалку, я еще раз убедилась, что конверт на месте. Какой был соблазн достать его и глянуть хотя бы одним глазом, но усевшаяся рядом со мной пожилая женщина и без того без стеснения рассматривала меня. Ей, видимо, хотелось пообщаться. Только не это: мне надо было собраться с мыслями и сосредоточиться на главном, удачно добраться до места и вести себя достойно при любых обстоятельствах.
Смутные ощущения будущих перемен усиливались по мере того, как я приближалась к неизведанному.
А ведь я видела, и не раз, в своих снах подаренный мне кем-то дом. Целой картины дома я не видела, но запомнила многие его детали. Много лет назад мы с мужем и мои родители строили планы на покупку дома и даже поехали в разведку по одному газетному объявлению, мы договорились: если дом будет чем-то похож на дом, увиденный мною во сне, значит – это судьба, явный знак, и мы должны будем сильно поднапрячься, чтоб собрать необходимые деньги и купить его. То, что мы увидели, было зловеще, пустынно, пугающе, мы быстро сбежали оттуда и, несмотря на жаркий день и отсутствие в машине кондиционера, ехали домой в очень радостном настроении, даже нигде не останавливаясь, чтобы перекусить. Домой! Это было единственным желанием. И дети, и мы, взрослые, от души хохотали, вспоминая нашу поездку, этот странный безветренный жаркий полдень, тянущиеся на много километров заросли выцветшего тростника, за которым даже не угадывалось море, выжженную солнцем огромную поляну и посреди нее одинокий домик. И не души. Ни кошки, ни собаки. Не говоря уже о хозяевах, продававших этот дом. Странно, при полном штиле во дворе на закрытой веранде неизвестно откуда взявшийся сквознячок зашевелил старинные, вязаные крючком тяжелые занавески. Заглянув вовнутрь сквозь запыленное стекло, мы увидели на деревянном столике потрепанную, с пожелтевшими краями страниц книгу – это был полевой определитель лекарственных растений, изданный в Санкт-Петербурге в 1887 году. И все, больше ничего. Столик и книга. Мы долго стучались в открытые двери. Больше часа ходили вокруг дома. И уже были обеспокоены доносившимся откуда-то из глубины дома зловонием и стали высказывать в шутливой форме страшные предположения. Но это воняла стухшая в жару рыба, которую обнаружили в пластмассовом ведерке возле пустой собачьей конуры. Здесь словно вымерло все. И ни один из предметов обихода, кроме этого ведерка, не давал возможности определить не то что год, а даже эпоху, в которой здесь остановилось время. С радостью покидали мы этот незабываемый сюрреалистический мир, а ведь сколько мук и терзаний было перед этой поездкой: мысленно ведь каждый из нас прощался со своим родным домом. И с нашей милой дачей, без продажи которой мы вряд ли осилили бы предстоявший в случае приобретения дома переезд на новое место жительства. Каким окажется дом в Болгарии?
