Александр Снегирёв - Я намерен хорошо провести этот вечер
По телевизору началась речь президента. Полетели пробки шампанского. Гости стали загадывать желания. Тут мне показалось, что губы президента двигаются невпопад, как бы отдельно от слов. Такое иногда бывает в старых фильмах с некачественной озвучкой. Когда актер на площадке говорил одно, а на озвучании в его губы «вложили» совсем другие реплики. Я попытался читать по губам, и мне отчетливо показалось, что президент повторяет одну и ту же фразу: «Какие же вы дебилы. Как же я от вас устал!»
Тут его лицо исчезло с экрана, сменившись кремлевскими курантами. Пробило полночь.
– Ура! – завопили гости. Особенно горланил Сашок. Марина смотрела счастливыми глазами сразу во все стороны. Борода пылко ее расцеловал.
Все лучились радостью. Вдова помощника депутата достала из сумочки мобильный и продемонстрировала фотографию картины, которую реставраторы обнаружили под слоем краски купленного ею недавно натюрморта. «Ранний Тициан, – с грустью призналась вдова. – А поверху было Ренуаром записано. Не знаю, что делать, смывать полностью Ренуара, чтобы Тициана было видно, или половину смыть, а половину оставить. Но тогда неэстетично получается». Гости уважительно кивали.
Они загалдели и принялись хвастать коллекциями, предками и прочим сочиненным, купленным аристократизмом. Тут я заметил, что Шантеклера делает помидористыми губками какую-то многообещающую фигуру. Подав мне таким образом знак, она вышла в коридор.
Мое сердце заколотилось. Я сглотнул. Шум и крики будто остались за невидимыми дверями, я слышал только стук своего сердца, которое почему-то стучало не в груди, а в голове. Я выпил рюмку и вышел следом.
Справа, в ванной комнате, шумела вода. Я медленно пошел к светящейся щели под дверью. Она была не заперта. Я толк– нул ее.
Королева Шантеклера стояла у зеркала и подводила губы. Вода просто так лилась из крана.
– Вы? – Шантеклера наигранно удивилась моей наглости.
Я хотел было ответить: «я», но изо рта не вырвалось никаких звуков, кроме слабого писка.
– Что же вы оставили гостей?.. – Стесняясь самого себя, я неловко схватил Шантеклеру и принялся целовать как-то косо, не метко, куда попало.
– М-м-м, губы! Зачем в губы?! Я же их только накрасила! – недовольно шипела она. – Можно и так.
Я перестал ее целовать, резко развернул задом к себе, задрал платье.
– Возьмешь меня на яхту? – спросила она, опираясь руками о раковину.
– Возьму, возьму.
Минут через пять я пошел на кухню, чтобы сделать вид, что провел все время там, раскладывая закуски. Шантеклера осталась в ванной поправлять макияж.
«Как, оказывается, здорово быть богатым», – думал я. Я бросил взгляд в окно – шел снег. Всю предновогоднюю неделю стояла нулевая температура, неподходящая для зимних торжеств. Теперь черное небо сверкало салютами, лунный серп норовил спихнуть крест с купола монастыря, пруд серел свежим льдом, с горки катались дети и взрослые.
– А пошли кататься с горок, – сказал я сам себе. – Всем кататься на санках! – крикнул я, вбежав к гостям.
На секунду все смолкли, даже Сашок прекратил вопить «ура». Я даже решил, что все догадались про нас с Шантеклерой, но тут помогла жена.
– Отличная идея, в этом есть что-то эксклюзивное.
В последние две недели она полюбила это слово.
Я стащил с антресолей непонятно откуда взявшиеся у дядюшки детские санки, деревянные, вполне пригодные для катания, и мы гурьбой, прихватив закончившую краситься Шантеклеру, отправились к монастырю.
Горка была не слишком крутой, но зато и не слишком короткой. Разнообразие вносил поворот, который спускался к самому пруду. Первой решила съехать жена. Она лихо понеслась вниз и, выбросив из-под полозьев веер снега, исчезла за поворотом. Все зааплодировали. Спустя несколько мгновений жена уже скакала обратно на вершину, громко хохоча. Такой счастливой я ее видел впервые. Даже когда дядюшка умер и оказалось, что нам причитаются все его авуары, жена не радовалась так непосредственно. Следующим, издав радостный вопль, съехал Борода. Вдогонку, не дожидаясь санок, кубарем скатился Сашок. И гостей словно прорвало – все ринулись вниз, позабыв про чины и возраст. Кто на картонке, а кто и попросту на заду. Промелькнула дочь рыночного охранника с мамашей, за ними вниз головой ринулся ассистент пластического хирурга, следом молочный господин из супермаркета, за ним пациентка ассистента и снова моя жена в обнимку с визжащей Мариной.
Борода тем временем поднялся и передал мне санки. Я поставил их на склон и встретился взглядом с Королевой Шантеклерой. Хоть она и стала теперь покоренной вершиной, нельзя было не признать ее прелесть. Глаза сверкали, словно дорогой кафель в салоне сантехники, а губы напоминали переспевающие плоды. Я любезно предложил Шантеклере санки. Она уселась на них передо мной. Моя рука коснулась ее талии, я склонился к ней, и наши дыхания смешались.
– Позвони мне, – шепнула Шантеклера, вкладывая в мою ладонь бумажный квадратик. От нее пахло шампанским.
– Конечно, – дыхнул я в ответ портвейном. Я быстро вошел в роль, хотя раньше женщины мне своих телефонов не совали. Да и женщин-то я до этого вечера знал немного: моя мама – раз, жена – два и Марина – три. Какие уж тут телефоны.
Я бы хотел сесть позади нее, съехать с горки вместе, прижаться, покувыркаться. Но деревянные санки не были рассчитаны на двоих. Я разбежался и толкнул их. Шантеклера понеслась с горы, оглашая окрестности громким кличем эффектной женщины. Ей вторили остальные: и те, кто поднимался вверх, и те, кто копошился внизу. Я понесся следом, подложив под себя картонку. Я рассчитывал слегка навалиться на Шантеклеру в конце горки.
Стремительно долетев до поворота, я повернул к пруду, ничего не видя перед собой, кроме белого вихря. Хоть благодаря модной коротенькой курточке я и нагреб в трусы снегу, но чувствовал, что мир вертится вокруг меня.
Я затормозил у самого пруда. Сзади раздавались вопли гостей, которые собирались съехать «паровозиком». Я огляделся. Никого. Я огляделся внимательнее и что-то возбужденно промычал. Никто не отклик– нулся.
Заметив следы санок, рассекающие свежий сугробик на берегу пруда, я пополз.
Берег в этом месте был низким, как бортик ванной, не больше. Следы полозьев заканчивались на самом его краю. В метре от берега в свежем льду зияла черная водяная дыра. На поверхности дыры плавали санки. Сзади донесся рев, он приближался. В следующий миг в меня врезался «паровозик» гостей. Локомотивом был Сашок.
– А что это у тебя санки в пруду плавают? – проорал Сашок. – Сейчас я их достану.
Он сполз ко льду, подцепил саночную веревочку палкой и вытащил их на берег.
– Ты чего санки в воду бросил, дурила?! – продолжал орать Сашок. Хотя, может, он и не орал, а просто все вокруг затихли. – Смотрите, как я могу! – завопил Сашок и пополз к дыре.
Тишина стала, что называется, звенящей. Сашок тем временем сунул голову в черную воду и не вынимал ее целую вечность.
– Двадцать пять секунд! Как Кусто! – выкрикнул Сашок, отряхиваясь по-собачьи.
Гости продолжали молчать.
– Спорим, никто так не умеет! – настаивал Сашок. – Спорим на сто рублей!
Желающих спорить не находилось.
– Ладно, слабаки, пошли кататься, – удовлетворенно позвал Сашок.
Молчание нарушил Борода:
– Что-то зябко стало, может, домой, глинтвейна наварим, а?
– Правильно, мы в Швейцарии после лыж всегда глинтвейн пьем, – подхватила дочь начальника рыночной охраны.
И все затараторили: «Домой! Глинтвейн! Домой! Глинтвейн!» И стали подниматься в гору. Я плелся в хвосте процессии. За горой сверкали кресты монастыря. Добравшись до поворота, я обернулся. Дыра отчетливо чернела на сером льду. Я продолжил восхождение, кресты смотрели сквозь меня и явно сквозь дыру тоже. Из-за кустов бухнул фейерверк, небо озарилось красным и зеленым. Гости шарахнулись. Из укрытия выскочил Сашок.
– Испугались!
Не успели приготовить глинтвейн, как все стали расходиться. Оказалось, у кого-то дома остались некормленые дети, а кому-то завтра улетать на острова. Впрочем, близилось утро, мы порядочно утомились и не стали никого удерживать. Тепло со всеми попрощавшись, мы звали приходить еще. Напоследок я любезно раздал уходящим визитки салона, посулив солидные скидки. Последним откланялись Борода с Мариной. Борода широко улыбался и обнимал Марину. Марина игриво сверкала пьяными глазами и жалась к Бороде. На диване в гостиной храпел Сашок.
– Я тебя так люблю, – сказал я жене, заперев дверь.
– И я тебя.
Я обнял ее, провел рукой по бедрам.
– Я так устала, давай завтра. – Она ласково тронула пальцем кончик моего носа и отправилась в душ.
Я снял свою модную коротенькую курточку и повесил сушиться. Из кармана выпала карточка Королевы Шантеклеры. Витиеватые завитушки составляли ее имя и контактный номер. Я повертел карточку в руках, порвал на мелкие кусочки, скомкал, бросил в унитаз в английском стиле и дернул цепочку спуска.
