Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути
– Мои родные не воры! – Гасымов струхнул, но пытался держаться с достоинством.
– Знаю, у вас это называется жить умеют. И ты тоже всем нам, сирым, показываешь, что жить умеешь. А если откровенно, какой ты солдат? Год уже служишь, а ничему толком не научился. Кросс бежать – ты не можешь, стреляешь – на двойку, и на боевой работе тебя нигде нельзя использовать. Вон Цимбалюк, он свинарь, но в то же время успел выучиться выполнять обязанности номера стартового расчета. А ты, что можешь, кроме как вещевое имущество считать? Вон Закиров от стыда сгорал, пока боевой специальностью не овладел. А почему? Потому что он в нормальной трудовой семье вырос, оттого и сам с совестью. А ты, в какой семье вырос? Почему ловчишь все время? Почему сейчас, когда весь дивизион работает, не разгибаясь, ты вообще работать не пошел? Тебе же в той же бане работы – не переделать, – Ратников уже откровенно неприязненным взглядом буравил часто моргавшего каптера.
– У меня, высшая образование… грязная работа не положен, – то ли от испуга, то ли нарочно у Гасымова усилился до того почти незаметный акцент.
– А кому положено? У нас тут не один ты солдат с «высшим», но они все работают безо всяких скидок. Да и какое у тебя «высшее», если ты простейших обязанностей в составе боевого расчета освоить не сумел. А может, ты это специально дурачком прикинулся, чтобы по «готовности» на позицию не бегать, а вот так как сейчас, и отслужить без лишних усилий? Нет, я тебе такой прохладной жизнью больше жить не позволю.
Гасымов молчал, приняв виноватую физиономию, но едва командир сделал паузу в своей обличительной речи, перешел в «контратаку»:
– Товарищ подполковник, вы вот меня ругаете, замполит грозит отцу на работу написать, Малышев ударил меня…
– Не Малышев, а старший лейтенант Малышев, – перебил его Ратников.
– Да… старший лейтенант… Никто со мной по-хорошему не говорит, только ругают и бьют. Я на прошлой недели со старшиной в полк за «парадками» для «молодых» ездил, зашел в магазин полковой. Там женские польта из ламы висел. Я хотел купить для своей невесты, так его мне не продали. А начальник политотдела, он там был, он стал меня спрашивать, откуда у меня шестьсот рублей есть. А чем я его хуже? Как после всего этого мне здесь нормально служить, если ко мне так относятся?
Ратников не перебивал, давая по своему обыкновению высказаться «противной стороне».
– А в казарме, я не даю «молодых» по ночам поднимать. Этого никто не видит, все только плохое видят!
– Не ври… Знаю я твое благородство. Ты ведь только за земляков вступаешься, чтобы авторитет среди них иметь. Потому они, на тебя глядя, тоже от тяжелой и грязной работы увиливать начали. У вас-то там на Кавказе, наверное, такие как твоя родня в героях ходят, оттого что умеют жить лучше других не очень напрягаясь на работе, а?
– У нас все хорошо живут. Разве это плохо?
– Да врешь ты, не все. Те же армяне бакинские, я точно знаю, своим трудом, а не воровством живут. А вот такие как брат твой, которым ты тут хвастал… вы не столько последователей своих плодите, сколько тех, кто вас, махинаторов и ловкачей, ненавидит. При этом еще есть и такие, кто национальный вопрос сюда же приплетает. А желающих за колья хвататься у нас не меньше, чем у вас за кинжалы. Ты понял?… Ничего ты не понял… Ладно, иди. И чтобы сейчас же шел в баню, и все там убрал и вымыл – это твой объект. Я сам проверю, – поставил Ратников «боевую» задачу Гасымову.
После ухода каптера, Ратников «проявил» в памяти откровения Гасымова о его попытке покупки в полковом Военторге женского пальто из «ламы». Найдется ли еще не то что в дивизионе, в полку, а то и во всем корпусе солдат срочной службы способный позволить себе такое, у которого в кармане не менее шестисот рублей? Он вспомнил как полтора года назад, когда такие пальто только вошли в моду, с ним советовалась жена насчет его покупки. Деньги у них, конечно, имелись и немалые, не то что на пальто, но и на пару «Жигулей». Потому, он был не против, хочешь – покупай. Но Анна колебалась – даже для них 600 рублей не малые деньги, тем более у нее и так имелось немало зимней одежды. В конце концов, ту «ламу» Анна все-таки купила, хоть и не без сожаления расставшись с шестистами рублями. Но то что простой 23-х летний солдат, получающий ефрейторское денежное довольствие в несколько рублей может вот так запросто выложить такую кучу денег, что на «точке» может позволить, пожалуй, только его, командира дивизиона, жена, этот факт был для Ратникова неприятен.
Домой, на обед Ратников шел с детьми. Они как раз сошли с машины, которая привезла их из школы.
– Почему так долго сегодня? – спросил подполковник дочь, поправляя ее сбившийся шарф.
– Не знаю пап. Уроки у нас кончились, а машины почему-то на месте не было. Больше часа ждали, – поведала Люда.
– Это где ж она была? – недобро нахмурился Ратников.
– Старший как вторую смену сгрузил сразу куда-то уехал, – внес ясность Игорь.
Ратников оглянулся. Старший машины Муканов стоял у казармы, украдкой поглядывая на командира. По всей видимости, он догадывался, что командирские дети в этот момент ставят в известность отца о факте самовольного использования им школьной машины в личных целях.
– Ладно, после обеда разберемся, – сказал Ратников, не желая именно сейчас выслушивать путаные оправдания старшины.
Подполковник специально отправил старшим Муканова, потому что больше послать в столь напряженный момент никого не мог – все прочие офицеры и прапорщики оказались нужны на своих рабочих местах, а от старшины проку при наведении «внешнего лоска» было немного. Но знал Ратников и «страсть» Муканова – с гордым видом покрасоваться перед родней, в форме, да еще имея в подчинении машину с шофером. Для того чтобы выяснить, куда Муканов гонял машину, достаточно было расспросить водителя, и тот все бы выложил без утайки – солдаты старшину не любили. Так и решил поступить Ратников после обеда.
Дома, обеспокоенная долгим отсутствием детей, Анна тоже возмутилась поступком старшины, а заодно и мужа ругнула:
– Нашел, кого старшим послать! Ведь не первый раз такое, дети его ждут. Если ты его за это не накажешь…
Муканов, как и его жена, так и не вписались в «интерьер точки». Неприязнь Ратникова к старшине предопределило отношение к нему и других офицеров. Муканова за глаза именовали «калбитом», так же, но в женском и детском роде звали его жену и четырехлетнего сына. Старшина отвечал грубостью и непочтительностью ко всем от кого не зависел. Более того, вступаясь за жену, худенькую, пугливую казашку, он не раз ввязывался в перепалку с поднаторевшими в этих «делах» женщинами. В то же время природная хитрость подсказывала ему, перед кем можно горло драть, а перед кем лучше и покаянно смолчать. Если Ратникова Муканов откровенно боялся, то с замполитом состоял в довольно неплохих отношениях. Вообще к политработникам гомо-советикус восточного происхождения в основном испытывали особое почтение, сродни тому, как их предки чтили Аллаха и его пророка Муххамеда. С замполитом старшина был предельно откровенен. Жаловался на солдат, что те за глаза смеются над ним, а некоторые просто ненавидят. Жаловался на то, что его с женой офицеры не приглашают на общие вечеринки и празднества, а того же автотехника Дмитриева с его женой приглашают. Жаловался на старшего лейтенанта Гусятникова, за то, что тот его постоянно передразнивал и брезгливо отворачивался, хотя от него самого постоянно пахнет не пойми чем. Почему его не любит командир, хотя он ему всегда пытается угодить? У кого как не у замполита искать ответы на все эти и много других «почему».
Пырков, конечно, утешал, но вот помочь не мог, даже если бы очень захотел. В отличие от своих коллег, замполитов других дивизионов, которые не только на разводах рядом с командиром стояли, но и, как правило, делили с ним власть, Пырков на «точке» значил не так много. Со временем и до Муканова дошло, что замполит не так уж «силен», как он привык о том думать. Потому старшина, не зная к кому «прислониться», совсем растерялся. Разорвать контракт и уйти опять на гражданку, в совхоз к Танабаеву? Но он не являлся его родственником и ни на какую мало-мальски «хлебную» или руководящую должность рассчитывать там не мог. А работать, как рядовой рабочий совхоза он уже отвык, да и никогда не хотел. После того как каптером стал Гасымов, старшина попытался найти союзника в его лице. Кто больше выиграл от этого «союза»? Муканову легче не стало, разве что теперь кавказцы в конфликтных ситуациях меж ним и солдатами держали строгий нейтралитет. За это Гасымов получил полную свободу действий и не встречал никаких запретов со стороны своего вроде бы непосредственного начальника.
Дома, после того как муж пообедал, Анна еще раз напомнила ему, чтобы он сделал внушение старшине и даже пригрозила:
– Если ты ему ничего не скажешь, я сама с ним разберусь!
