Виктор Меркушев - Перламутровая дорога
Ждан ушёл достаточно далеко от нейтральной береговой полосы, оставив позади величественные построения из белоснежных витиеватых форм, и мог уже без каких-либо помех наблюдать как проваливается вода между чёрных гребней подводных скал, отсвечивающих на солнце намокшим бархатом морской тины. Там, где глубина моря была значительной, поверхность, казалось, совсем не отражала падающих лучей, солнечный свет тонул в этих неровных пятнах, увлекаясь вместе с прозрачной воздушной пеной, закручивающейся в гигантские медленные воронки. Ждан мог даже разглядеть центры этого величественного движения – они были свободны от пены и лежали ниже остальной плоскости воды на десятки сантиметров. Открывающаяся картина предполагала столь масштабное взаимодействие различных природных начал, такое мощное напряжение противоборствующих сил, что человек представлялся здесь явно посторонним, не соответствующим значительности происходящего, тем не менее, только ему, как случайному и независимому наблюдателю и представлялась возможность почувствовать и по достоинству оценить это событие. Ждан вспомнил про большие настенные часы на аэровокзале, и ему почему-то подумалось, что не невидимому хозяину паутины была дарована власть над временем, который, скорее всего, был лишь послушным джинном этого замкнутого пространства, а человеку, способному в своём параллельном мире тысячи раз вернуть утраченное, продлить настоящее и заглянуть в будущее. И Глокен, не знающий покоя шкипер, ведущий свой корабль среди вздорных волн, тоже, по сути, является невольным рабом своей посудины, и только его пассажиры были по-настоящему свободны, только они были в состоянии связать воедино все причины и следствия, соединить начала и концы своего путешествия, но неразумно и недальновидно пренебрегали такой некто-читальной способностью, дарованной им a priori. Но, может быть, и задумано так, чтобы носителям этого бесценного дара никогда и не случилось им воспользоваться или ещё лучше: они вообще не должны ничего знать о его существовании. Тогда понятно, отчего никто не пожелал наблюдать столь необычное природное зрелище морского отлива и остался в посёлке заниматься бесполезной работой, без которой вполне все могли бы обойтись, играть в карты, занимать своё время глупыми, ненужными разговорами или молча курить на кухне, глядя на огонь. Ну, тогда, расторопный Глокен, принимай своих пассажиров – им всё равно куда!
Между тем море, по-видимому, перестало убывать, поскольку исчезли водовороты и плоскости воды начали скользить друг относительно друга на встречных курсах, оставляя на границах жирный пенный пунктир. Создавалось впечатление, что водная поверхность преобразилась в сложную слоистую структуру, и разные её слои обладали различной подвижностью. Верхний – самый тонкий слой и, к тому же, слой, обладающий наибольшей скоростью перемещения, беспрепятственно пропускал солнечный свет, который отражался от нижних слоёв так, что вся поверхность моря напоминала перемещающиеся огромные зеркала, смотреться в которые позволительно было одному лишь небу. Ждану, казалось, было слышно как звенят, соприкасаясь, эти зеркала и представлялось, как заглядывается в них небо. Небо – бледное, присыпанное оранжевой искрящейся пудрой, с чистым и безмятежным взглядом, отстранённое и от моря, и от земли, и в своём медленном движении с востока на запад не привечающее никого.
Внезапно Ждан обнаружил, что вода прибывает очень быстро, так быстро, что он вряд ли успеет добраться до берега, туда, откуда наверх, на остров, ведёт единственная тропа. Он устремился назад, но неровное, покрытое белым ракушечником дно уже поглотило прибывающее море. Впереди, за торчащими из воды белыми столбами темнели скалы, отмеченные у своего основания атласной сверкающей лентой из мельчайших кристалликов морской соли, в гранях которых блуждали ослабевшие солнечные лучи.
Чуть в стороне, слева, Ждан заметил тёмную, поросшую травой и изумрудным мхом петляющую в базальтовых и гранитных отвесах тонкую линию, очень напоминающую горную тропу.
Скользя по неверному дну и всё глубже увязая в воде, он упрямо брёл до спасительной зелёной жилки, пока не смог, наконец, зацепиться за щербатые края скалы. Поднявшись немного выше уровня воды, Ждан спешно начал карабкаться вверх, по руслу горного ручья, который он ошибочно принял за тропу, проложенную к морю.
Вода шумела, цепляла сзади, Ждан даже слышал какие-то слова, в которых преобладали шипящие и длинные западающие гласные, воспринимаемые не столько слухом, сколько мысленно улавливаемые пресловутым шестым чувством. Казалось, что вода теряла многие из своих привычных свойств, внезапно обретая новые: вязкость, упругость, способность прирастать в объёме. Она зловеще нависала над Жданом, хотя и находилась внизу, чернела опрокинутым волнующимся сводом, уже вобравшим в себя небо, затянув его в свою тяжёлую студенистую массу и готовясь поглотить теперь сушу и всё, что находилось на ней.
Русло ручья оказалось совершенно неприемлемым вариантом для восхождения – камни скользили, сыпались вниз, влажный мох не давал возможности надёжно зацепиться, карликовые берёзы и кусты голубики, кое-где растущие в лощинах, здесь отсутствовали начисто. Ждан решил перебраться с ручья на скалы и ползти уже по ним, в надежде найти на них уступы, террасы и площадки, на которых можно было бы немного передохнуть. Сначала ему повезло – в скалах вскоре обнаружилась неглубокая ниша, по которой удалось взобраться на несколько метров, но затем скалы пошли под отрицательным углом. С небольшого приступа на скале открывался хороший обзор во все стороны, море больше не грозило, оно сосредоточенно ушло в себя, перемешиваясь в своей толще бесчисленными течениями, что вполне могло так и остаться его внутренним делом, если бы не мириады мельчайших пузырьков воздуха, холодной серебристой плазмой пляшущие над поверхностью моря. Тропа на остров находилась почему-то очень далеко, она лишь угадывалась в тёмных стежках на лоскутном фоне старой сыпучей материи, которой обернулись горы, выбеленные солнцем.
Лениво, нехотя к Ждану наконец-то подобралось осознание очевидного – дальнейший подъём вверх сопряжен со смертельной опасностью, а спускаться вниз уже невозможно.
Ждан посмотрел на низкое полярное солнце, на которое здесь можно было смотреть не мигая. Море уже отпустило небо, оно выгнулось над его жутковатой равниной и со своей вершины лёгкой синеватой волной обнадёживало Ждана, словно обещало ему своё невесомое парение и упругую лучезарную жизненную силу. Да, теперь всё это было бы как нельзя кстати.
Прямо возле себя Ждан увидел небольшие тоненькие травинки, которые легко устроившись между камней, выпускали оттуда свои зелёные нежные лучи. И выше, и ниже – везде, где только могла собраться земляная и глинистая пыль, росла трава, и цеплялся за эти случайные микроскопические островки изумрудный узорчатый мох. Странно, что никогда Ждан не обращал внимания на то, какой красивой может быть обыкновенная трава, и заметил он это только сейчас, здесь, на узкой кромке скалы, между небом и морем. И не только трава, всё вокруг необычайно притягивало и радовало глаз – камни, абрис нависающих свал, пористые цветные лишайники, редкие мельчайшие цветы на прозрачных ножках, выглядывающие из приветливой зелени мха. Совершенно неожиданно перед Жданом начали возникать фрагменты давно утраченных воспоминаний – какие-то смазанные пейзажи, не распознаваемые интерьеры, полузабытые лица. И всё это не содержало ни единого тёмного тона, минорной ноты, тревожной октавы. Воспоминания сияли праздничностью, торжествующим умиротворением, лучились и переливались так, что вся предшествующая жизнь казалась Ждану непрерывным, безоблачным счастьем, счастьем не омрачённым ничем. И, если бы не возвышенный фон души, мешающий сосредоточиться на остальном, Ждан непременно бы заметил и порозовевший вокруг него воздух, и розовые быстрые искорки, вспыхивающие то здесь, то там, словно непосредственно перед ним ниспадала подвижная, блестящая ткань, услышал бы лёгкое дыхание близких крыл, дыхание, которое смешивалось с нежными пьянящими ароматами роз, почувствовал бы долгий, пристальный взгляд, соединяющий его с тем, что уже когда-то было, но всё равно мучительно влекло прикосновением памяти, вечно пульсируя на краях настоящего, не желая исчезнуть в минувшем.
Ждан не мог оторвать своего взгляда от розовеющей над ним дымки, казалось, что оттуда он слышал знакомый голос и различал на её фоне знакомый профиль, видел, как вплетаются в золотистую волну волос прозрачные ленты из горячего воздуха, и как в мгновенной обиде выпрямилась упрямая, чуть изогнутая линия губ.
– Ты опять пришёл ненадолго?
– Зачем ты так говоришь, ты же знаешь, я всегда с тобой, даже тогда, когда не вижу тебя.
