Владимир Романовский - Наваждение
Затем, дамы и господа, оказалось, что на верхнем уровне особняка наличествует крытая стеклом веранда с креслами, столом, и черным концертным роялем. Там же имелся прожектор и экран, с помощью которых можно было смотреть французскую комедию авторства смешливого калифорнийского еврея Франка Уэббера, которому почему-то удавались именно французские комедии, и совершенно не удавались их американские римейки, и который был известен во Франции и России как Франсис Вебер. Комедия была веселая, с тонким временами юмором, приятными кадрами и приятными актерами и актрисами, с которыми хотелось дружить, ходить к ним в гости, и есть с ними французские пирожные, и Фотина с Сергеем хохотали от души. Дворецкий принес на веранду закуски и вино и тактично скрылся.
Неожиданно Сергей предложил:
– А давайте еще один фильм посмотрим? Вы красивая, когда смеетесь, смотреть приятно.
Фотина густо покраснела и начала что-то мямлить невнятное. Ей давно никто не делал комплиментов, и она не помнила, делали ли ей комплименты когда-нибудь вообще. Она даже сняла ноги с очень удобного пуфа. Сергей вскочил, рослый и сильный, пошуровал в аппаратуре, и на экране появились первые кадры еще одного фильма.
Он тоже оказался комедией Вебера – старый фильм, семидесятых годов прошлого века, с неподражаемой Анни Жирардо в роли полицейского инспектора. Профессия главной героини не вызвала никаких ассоциаций в голове Фотины – письма, штрафы, суды – это все не здесь, не на крытой веранде-терасе, и уж точно не в Париже второй половины двадцатого века, другой мир. Другой мир … мир … сказывалось выпитое вино. Фотина наклонилась и отрезала себе паштету, как это делал Сергей – специальным ножом, положила рядом с отрезанным миниатюрный соленый огурец, и стала есть, запивая вином.
Сергей любил французские комедии, и Фотине они тоже нравились, и ей не хотелось думать ни о чем, даже о том, что небо за прозрачной крышей темнеет. Дворецкий принес еще закуски и следующую бутылку вина. При этом Сергей его не звал ни по телефону, ни по интеркому – возможно, дворецкий был телепат, угадывающий желания хозяина. Может именно за это его и взяли на работу.
После чего Сергей, который, как оказалось, всегда обо всем помнил, посмотрел на часы, увидел, что уже девять, и произвел контрольный звонок.
– Марина Владиславовна? Это Серж вас беспокоит. Да, по поводу Фотины Плевако и безобразника Брянцева. Ах, даже так? Спасибо вам огромное, спасибо. Нет, на будущей неделе я не смогу, но сразу после – обещаю торжественно. Да. Ну, спокойной ночи. Приятных сновидений. Нет, разумеется, вы никакая не старая и так рано никогда не ложитесь, это я так пошутил. У меня такой вот дикий юмор, это наше семейное, знаменитый предок тоже грешил. Ну, до свидания, Марина Владиславовна, до свидания.
Повернувшись к Фотине, он сказал:
– Хана Брянцеву. Взялась за него Марина очень круто. Дело закрыто, Брянцев уволен, начальству сделан разнос. Похоже, речь идет об упразднении всей этой лавочки, в смысле «Комиссии по раздаче фондов», или как они этот свой бордель называют.
Волна благодарности захлестнула Фотину. На глаза выступили слезы.
– Ну что вы, что вы, – забеспокоился Сергей Витте. – Зачем же плакать. Весть добрая, нужно радоваться.
– Это просто соринка в глаз попала, – рапортовала Фотина, залпом выпила бокал шардоне, и засмеялась.
Они досмотрели комедию Вебера, и Сергей рассказал Фотине, что Вебер – американский еврей, а вовсе не француз. Вообще сами парижане к городу своему относятся недружелюбно и поверхностно, а действительно любить Париж и снимать о нем достойные фильмы может только человек со стороны, заезжий. Вот ведь и большинство литераторов во Франции, воспевших Париж, были провинциалы. И Гюго, и Дюма, и Мопассан. Золя, правда, родился в Париже. Но именно у Золя в романах большой любви к Парижу что-то не найдешь нигде. А Генри Миллер американец.
Коль скоро речь зашла об американских евреях, Сергей вспомнил еще одного, страшнейшего авантюриста и проходимца, но умелого драматурга, благодаря пьесе которого увидел свет один из шедевров Джакомо Пуччини, известный в России под названием «Чио-Чио-Сан». Фотина слышала где-то это название, но не знала, что именно так называется, и Сергей с готовностью ей объяснил, что это такая опера, финальную арию из которой знают более или менее все цивилизованные фройляйн, включая, разумеется, саму Фотину. Фотина возразила, что понятия не имеет об этой арии, а про себя отметила, что не понимает толком, что такое ария. То есть, знает, что это что-то музыкальное, классическое, и там поют, а что конкретно поют – неизвестно, и можно ли под это пение танцевать или расслабляться – тоже неизвестно. Сергей пересел к роялю и наиграл сперва несколько тактов, а потом, воодушевившись, и всю арию, и Фотина действительно узнала музыку, и обрадовалась этому. И попросила Сергея сыграть что-нибудь еще. Он не стал ломаться и сыграл ей несколько опусов известного польского композитора Фредерика Шопена, а потом известного венгерского композитора Франца Листа. Многие женщины склонны таять, слыша живую игру на рояле, и Фотина к этой категории женщин как раз и принадлежала. Не говоря уж о том, что других знакомых, умеющих играть на рояле, у нее не было, и то, что красивый мужчина играет специально для нее было ей внове и очень, очень приятно. Руководствуясь не то женским инстинктом, не то какой-то сценой из фильма, Фотина, угадав последние такты опуса, наклонилась к Сергею и поцеловала его нежно в губы. Он ответил на поцелуй, запустил руку ей в волосы.
Тут же на веранде обнаружилась тахта со свежими простынями. Оказалось, Сергей тут иногда спит, под настроение. С непривычки Фотина очень стеснялась, жеманничала и прикрывалась, но Сергей был настоящий мужчина, джентльменист но настойчив, да и красив он был несказанно – в меру мускулистый, с мягкими волосами, большими синими глазами и большим членом. Первый раз в жизни Фотина начала во время половых сношений вскрикивать и постанывать, а не просто тяжело дышать носом. Ко второму соитию в ней начала просыпаться женственность, которую в определенных сословиях женщинам заменяют функциональность, рационализм, и размышления о том, что семья – главное, и нужно детей ставить на ноги. Будто они на голове сейчас стоят. К третьему соитию женственность проснулась окончательно, и Фотина ощутила себя красивой. Сергей был нежен и находил на ее теле неожиданные места для легких, пронизывающих поцелуев, и производил вещи, о возможности которых Фотина раньше и не подозревала. И нежно целовала его в шею, в плечи, в грудь, и даже всплакнула один раз.
Ребенку нужен отец, а матери ребенка муж. Примерять на эти роли мужчину ни одной женщине никто не запретит. В особняке просторно, найдется сыну отдельная комната. Они подружатся – Колька и Сергей. Тем более, что разница в возрасте у них не слишком большая. Будут вместе ходить на футбол. Пить пиво, играть в бильярд – когда Колька подрастет. С матерью нужно будет что-то решить. Не привозить же ее сюда. Сергей может поведение и манеры Крессиды Андреевны неправильно понять – этого лучше не допускать. Может, Сергей купит матери другую квартиру и вязальную машину – пусть сидит и вяжет; а нет – так пусть живет себе в Автово, стерва. Ну, будем иногда ей «помогать» деньгами. И навещать раз в два месяца с каким-нибудь подарком, тапки новые или кастрюля шведская для готовки борща. Иногда, когда будем уезжать к его родителям в деревушку на Ривьере, будем оставлять Кольку с бабушкой. Должен же быть какой-то прок от бабушки, не так ли, иначе она совсем от безделья озвереет, тунеядка престарелая.
Вот такая я мечтательная Золушка, подумала Фотина. Мне тридцать восемь, и я хороша собой. Он так решил, Сергей, и он прав. У меня красивые ноги, прелестный живот, вполне сносные бедра. Грудь отвислая, но грудь висит у большинства рожалых женщин, даже в моем не очень пожилом возрасте. Такого оргазма у меня раньше никогда не было. Это же просто шикарно всё.
А плохо одно – у него на пальце обручальное кольцо. И я все это время этот прелюбопытнейший факт игнорировала. Делала вид, что нет его, этого кольца. Одно-единственное кольцо, которое перевесит любое количество оргазмов.
Зазвонил мобильник, и Сергей, не утруждая себя завертыванием чресел в простыню, вскочил и включил связь. У него была компактная попа и мускулистая в меру спина. И очень красивые, мужественные плечи. И эффектные, истинно мужские движения.
– Говори, я слушаю…. Да. Они готовы? Ну, наконец-то. Где? Лучше места, чем на Театральной, не нашли. С воображением туго. Хорошо, я буду минут через сорок. Давай.
Фотина вопросительно и тревожно посмотрела на него, укутав грудь в простыню.
– Мне нужно ехать. Да и тебе пора, – сказал он. – Поздно уже. Вызовем сразу два такси.
