Ирина Станковская - Господин Музыка
Рассвет пришел, поднялся над полем, выполз из-за горизонта, а всадники не возвращались. Напрасно я посылала пехотинцев, напрасно дозорные с башни смотрели на все четыре стороны – воины не показывались, они как будто бесследно растворились в чужом, незнакомом мире. Близился рассвет, близилась битва, а коней все не было. Победа в бою меня не волновала – коней не было и у них, и у нас, силы были равны – но гибель наших всадников выбивала меня из колеи. Воображение рисовало мне жуткие картины одну страшнее другой – то мне виделись наши всадники, убитые и растерзанные непонятной силой, то я представляла себе, что они предали нас и бросили нас, и сидят где-нибудь в большом мире среди богов, говорят с ними о нас…
Время шло, и чем дальше шло время, тем больше я понимала – Эдуард мертв. Мертв уже безвозвратно, безнадежно, и он уже не проснется от звуков битвы. Память подсказала мне непонятную картину, древнюю, как мир, и почти забытую: чьи-то внимательные умелые руки выпиливают нас из куска дерева, кто-то шлифует наши тела, заботливо раскрашивает белой краской, покрывает лаком. Тонкая пила работает легко и виртуозно, точит туру, и вдруг – бац! – боевая башня раскалывается пополам, беспомощно обнажает щепочные деревянные внутренности. Чуткие руки хватают ладью и бросают вниз, вниз, и я вижу внизу картонный ящик, в котором уже валяется куча исковерканных фигур.
– Ну что, опять брак порешь? – крикнули откуда-то свыше.
– Снова. Что теперь делать, я не бог…
– Не бог… Нам за этот вот ящик брака начальник головы пооборвет! Или самих нас лаком покроет и на доску поставит… вместо коней.
– Коней? Да ты и на пешку-то не потянешь!
– Молчи уже, слон!
Я смотрела на разбитую туру и ждала, когда она снова склеится и очнется, и лучники на ее боках снова возьмут свои луки. Но тура не оживала, она как будто и не вспоминала, что нужно оживать.
– А что же тура? – спросила я у погонщика, который сидел на большом белом слоне.
– Тура мертва, – отозвался возница.
– Как… мертва? Но ведь она же очнется?
– Нет. То, что погибло на поле боя, то да, приходит в себя. Но то, что убили люди, уже не очнется.
Помню, тогда мне стало страшно, и я ничем не могла унять свой страх. Даже меховое белое манто, которое надели на меня поверх платья, меня не радовало. Я представила себе, что будет со мной, если я вот так же неудачно попаду под резец, и кто-то бросит меня туда, в картонную коробку, и… интересно, что будет потом?
Я посмотрела на мертвого Эдуарда. Я сказала себе, что не отдам его никому, когда кто-нибудь придет сюда, чтобы забрать его и бросить в коробку. На счастье, картонной коробки нигде не было, но тревога все равно не оставляла меня. Я пыталась утешить себя тем, что раз он мертвый, то теперь его никто не убьет, да и он больше не станет упрекать меня в изменах – но утешение оказалось слабым, и вовсе не утешением.
– Шварц?
Я только сейчас увидела, что Шварц стоит в дверях, как будто хочет сказать что-то, но не решается.
– Скоро битва, моя госпожа. Мы ждем вас.
– Да… Битва. Очень хорошо, – я встала, и накрыла Эдуарда плащом. Кажется, сложновато будет биться без короля, да и вообще, что за войско будет без короля…
– Я же говорю, наши боги вообще играть не умеют, – слышались голоса пехотинцев, идущих на битву, – я ему прямо подсказывал, намекал, что надо вбок, вбок, на е-шесть, и бить слона, а ему хоть бы что…
– Да с ними лучше вообще дело не иметь, только нервы себе истреплешь. Они все равно сделают по-своему.
– А потом все сначала… я ждала и скучала… провожала, прощала… – не унимался кто-то, кажется, ему было страшно.
– Я даже вчера в бою сам на дэ-семь перешел, чтобы показать ему, как надо… Так он знаешь что?
– А что?
– Сделал вид, что не заметил. Просто не заметил, подвинул меня назад и давай свою битву разыгрывать.
– А потом все сначала…
– Это когда мы проиграли?
– Ну.
– И на стрелки смотрела… и ревела, ревела…
– Уймись, Глашкин!
– А по-о-том все сначала… – Глашкин повернулся к товарищам, будто для того, чтобы поддразнить их. Я хотела подойти ближе, чтобы разнять не в меру расшалившихся пехотинцев, но тут увидела коней.
Кони были крошечные, какие-то пони на поле брани, и их вели под уздцы пигмеи, крохотные тщедушные человечки, чем-то похожие на детей. Они растерянно встали в строй, как раз там, где должны были быть кони, и их не было видно из-за наших пехотинцев.
– Это… это что? – растерянно спросила я у погонщика слона.
– Не знаю, моя госпожа… кто-то привел их сюда…
– Вы откуда? – я повернулась к маленькому всаднику.
– Чаопьяо аютонг, ху кван менг рао! – заверещал человечек.
– Да ты можешь мне объяснить, откуда ты взялся?
– Чиуки, чиуки, – продолжал чирикать человечек.
– Совсем хорошо, – пожаловалась я погонщику слона, – мало того, что наши кони пропали, так теперь нам подсунули каких-то иностранцев, которые дай бог вообще понимают, что такое битва…
– Это ужасно, моя госпожа, – послушно согласился погонщик и почесал слона за огромным ухом.
Только теперь я поняла, как мне не хватает мужа. Мне не к кому было повернуться и сказать два-три слова о том, что волнует меня и не дает покоя. И я почувствовала, что у меня холодеет сердце.
В эту минуту зазвучал горн – резкий, и в то же время протяжный, и я поняла, что битва началась. Черная королева взметнулась из вражеских рядов, размахивая сверхоружием. Мне стало страшно, мне даже показалось, что наш вчерашний разговор был не более чем розыгрышем, и ее черные кони как ни в чем не бывало стоят в строю – но отсюда я не видела этого. Я почти готова была заподозрить королеву в обмане, но она слабо кивнула мне, и на душе потеплело.
– Ты снова здесь?
Я обернулась. Знакомый голос, знакомые черты, он стоял позади меня, бледный, измученный, и кутался в плащ, видно, потеря крови давала знать о себе. Но он был здесь, мой супруг, он был рядом со мной…
– Ты упрекал меня в измене… – начала было я.
– Я был неправ. Знаешь… я не верю, что ты могла променять меня на кого-то.… Но и ты меня пойми, я же жутко ревнивый, сама же знаешь… берегись, слон! Давай, прикрой меня от слона, он на тебя наскочить не посмеет, я же сзади… А я пока королеву ихнюю зарублю…
Я была настолько очарована тем, что он снова со мной, что даже не понимала, что он говорит – а Эдуард тем временем уже выхватил свой меч, чтобы обрушить его на голову царицы…
– Не смей! – я бросилась к супругу, схватила его за руку. – Слышишь, не смей ее трогать!
– Ты что?! – он посмотрел на меня, как на сумасшедшую: должно быть, я и вела себя как сумасшедшая. – Но это же…
– Не трогай ее, она нам ничего не сделает! И никого не трогай, слышишь? Сегодня у нас будет совсем другая битва… ты только делай, как я скажу, и сегодня мы их одолеем…
Сергей еще раз посмотрел на часы, снова включил телефон, прислушался. Трубка вяло загудела, гудки текли, как удары сердца умирающего. На улице было темно, как в чернильнице, фонарь то пытался вспыхнуть, трепетал янтарно-рыжим светом, то выдыхался, умирал. Николая не было, и казалось, что его вообще нет – ни в этом городе, ни в этой стране. Домашний не отвечал, сотовый не отвечал, все телефоны как будто сговорились молчать. И улица молчала, не выпускала из чернильной темени фигуру человека в пальто.
Интересно, сколько придется ждать Николая на Московском чемпионате? А ведь не за горами, в марте обещали, а вот так же будет сидеть какой-нибудь гроссмейстер и ждать, пока наш Николенька изволит появиться. Лучше бы меня послали, ей-богу. Уж я-то не опоздаю.
От нечего делать Сергей начал расставлять фигуры. Король, ферзь, два слона… на златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной… Ряд пешек, ладьи куда-то задевались, кони тоже. Сергей доставил ряды пешек, вытащил четыре туры, растерянно посмотрел на пустую коробку. Коней не было, кони ускакали, сам виноват, что хранишь фигуры не в шахматной доске, а в коробке из-под конфет, вот они и разбегаются. Сергей посмотрел на столе и под столом, даже приподнял ковер, оттуда ореховой скорлупкой взметнулся пылевой жучок, но коней – всех четырех – не было.
Еще раз выглянул на улицу, в ночь – ночь молчала, не давала Николая, и коней тоже не давала, два черных, два белых коня пропали бесследно. Сергей распахнул шкаф, вытащил еще одну доску, маленькую, как будто игрушечную, подарили в прошлом году. Тогда он в новогодних подарках нашел три шахматные доски, еще кричал на всех, что не умеет играть на трех досках одновременно. А вот ведь пригодились, а то как сейчас без коней, которые ускакали куда-то…
Поставил коней, кони получились крохотные, какие-то пони на поле брани, ладно, пусть будут пони, не все ли равно. Поставил на место белого короля, этому королю вчера досталось больше всего, упал под стол, попал под ножку стула, треснул, бедняга – не думал, что лакированное дерево так быстро придет в негодность.
