Владимир Гой - Стертые времена
Ночью, около часа, я с двумя компаньонами выехал из Риги в Петербург, чтобы к восьми утра быть уже в офисе созданной мною фирмы. Этот бизнес был попыткой подстроиться к новому времени. Такое путешествие мне приходилось проделывать два, а то и три раза в неделю. Шестьсот километров – это не так уж и много, особенно если в машине ты не один; ночь за разговорами пролетает быстро, и с рассветом уже появляется знакомый силуэт мегаполиса.
Один из моих партнёров дремал на заднем сиденье, второй пытался развлечь меня разговорами, чтобы я не уснул. А мои мысли тем временем были о той женщине, с которой мне предстояло встретиться через неделю. «Что мне от неё надо? – спрашивал я сам себя. – Я женат, люблю, счастлив, у меня двое детей», – а мысли снова возвращались к ней. Я вспоминал её глаза, эту добрую улыбку, очертание её фигуры и ещё что-то неуловимое, что так влекло меня к ней.
Наш офис был очень удобно расположен – на Фонтанке, недалеко от Аничкова моста, и тут всё было рядом. А если хотелось добежать до Русского музея, это занимало не больше пятнадцати минут, что я и делал при каждой возможности.
Когда я рассматривал одну из картин Александра Иванова, мне вдруг показалось, что на холсте я вижу её лицо. Это было уже почти как наваждение. Я перешёл в следующий зал. Меня поразила реальность портрета старика со щербинкой на носу (видно, от полотна откололся кусочек краски), и я долго стоял возле него. Потом я поднялся на второй этаж и, посмотрев «Последний день Помпеи» Брюллова, не стал заходить в любимый зал, где висели работы Айвазовского, а вернулся назад к картине Иванова, где, как мне казалось, я увидел её лицо.
И вправду, это словно была она, я даже на секунду мысленно надел на неё марлевую повязку – сходство было невероятным. «Может быть, я опять влюбляюсь?»
Закончив все дела, уже часов в семь вечера мы выехали обратно в Ригу. Конечно, с закрытыми глазами я эту дорогу проехать не смог бы, слишком много тут было выбоин и просто ям, но я знал наизусть каждый поворот и каждый населённый пункт, где приходилось снижать скорость. Мой партнёр Ивар опять меня развлекал разговорами, и я пытался поддержать беседу, но думал о ней.
Уже глухой ночью мы въехали в Ригу. Я развёз своих спутников по домам, а сам отправился к себе в Юрмалу, и мне казалось, что эти тридцать километров намного длиннее всего пути, проделанного за ночь.
Моя жена никогда не спала, зная, что я где-то в пути, и молясь за моё благополучное возвращение. Она терпеливо ждала, когда в дверях раздастся звук открывающегося замка. Ничего не может быть приятнее вот такой встречи ночью с любимым человеком, который тебя ждёт. Эта кружка с чаем, несколько бутербродов, приготовленных для тебя заботливой рукой. Да что там эти бутерброды и чай! Я же знаю, что весь этот путь и туда, и обратно она была мысленно со мной и переживала каждую минуту, занимаясь нашими маленькими детьми.
Каким-то внутренним чутьём, ещё даже не видя её лица, я понял, что это она. Очередь в кафе «Старая Рига» была обычным явлением, и пусть здесь давно уже не пекли таких вкусных булочек, как в старые времена, но многолетняя привычка тянула сюда немало любителей выпить чашечку дешёвого кофе и побаловать себя сладкой выпечкой. И пусть вокруг открылось множество других заведений, получше, народ шёл сюда. В основном это были люди уже немолодые, для которых посетить кафе своей молодости было своеобразным ритуалом. Но здесь вдруг оказалась она, а ведь ей было всего около двадцати пяти, и никакие воспоминания её сюда привести не могли. «Может, она искала меня? Я же говорил, что работаю в Старом городе, – мелькнула в голове смешная надежда. – А может, она просто тоже любит булочки?»
Она взяла только кофе и села на диванчик недалеко от входа, всё ещё не замечая меня. «Если взяла только кофе, наверное, у неё здесь назначена встреча». Подойти и с кем-то заговорить, чтобы познакомиться и скоротать время, для меня никогда не было проблемой, а тут, держа в одной руке чашку с кофе, в другой – тарелку с двумя пирожными, я не решался подойти к её столику и сел за соседний. Тут она случайно подняла глаза, узнала меня и улыбнулась. Я сразу же встал, ещё не успев пригубить кофе, и подошёл к ней:
– Здравствуйте! Очень рад вас видеть! Могу я к вам присесть?
– Конечно, присаживайтесь! – её милая улыбка говорила, что это было искренне.
– Вообще-то меня зовут Генрих!
Она протянула руку.
– Лана! – представилась она.
– Очень приятно! У вас красивое и необычное имя!
– Ваше имя тоже редкость для этих мест! Вы, наверное, немец?
– По паспорту белорус, по матери немец, но внутреннее ощущение, что я немецкий еврей! Я продукт дружбы народов!
Она засмеялась:
– Чувство юмора у вас есть, а это уже очень много!
А в моей голове роились мысли – о чём говорить дальше? Тему зубов я отбросил сразу, театр тоже – последний раз я там был года два назад. И тут я сел на своего любимого конька – оперу, которую полюбил благодаря жене. Как раз на прошлой неделе я в очередной раз смотрел «Турандот».
– Как вы тут оказались? – полюбопытствовал я. И чуть не упал со стула, услышав её ответ:
– Вы говорили, что где-то тут недалеко работаете. У меня сегодня выходной, вот я и решила прогуляться по Старой Риге, а заодно и посмотреть, где вы обитаете!
От такого прямого ответа мне стало не по себе. Было видно, что эта женщина не виляет, пытаясь всё представить случайностью, как это сделал бы я. Я жутко покраснел, может быть, впервые за последние двадцать лет, то ли оттого, что меня смутила её откровенности, то ли оттого, что мне, как школьнику, ясно показали, что врать глупо.
И я тоже стал говорить прямо:
– Я и сам не знаю почему, но вспоминал вас все эти дни, и мне хотелось скорее вас увидеть.
– Наверное, у вас опять разболелся зуб! – в её словах прозвучала лёгкая ирония, и я её сразу поддержал.
– Боюсь, что сердце тоже!
Она улыбнулась:
– Такое бывает, зубы дают осложнение на сердце.
Потом я вспомнил про «Турандот», и меня понесло. Она слушала меня очень внимательно, словно никогда не бывала в опере. А я описывал ей одну сцену за другой и в кульминации рассказа даже затянул своим дребезжащим голосом «Бест Нормааааа», пытаясь подражать великому тенору. За всё время моего рассказа она не проронила ни слова, и только когда почувствовала, что я закончил, произнесла:
– Мы с другом тоже там были, мне понравилось.
Ощущение, что я полный дурак, появилось уже потом, когда мы расстались, а в тот момент мне показалось, что я поскользнулся и сел в лужу. Слова, сказанные на прощание, меня добили:
– Не зря я вас искала, вы интересный человек, мы ещё обязательно увидимся.
И она, поднявшись, протянула мне руку. Мне захотелось наклониться и поцеловать её запястье, но я боялся показаться ей ещё большим идиотом, чем оказался в момент моего рассказа и дурацкого пения, и я просто её легко пожал. Уже возвращаясь на работу, я клял на чём свет стоит свою дешёвую, показную эрудицию и… то, что у неё есть друг.
В четверг я пришёл на приём на полчаса раньше. К моему удивлению, возле кабинета на стульях никто не сидел. Я стал прислушиваться к звукам из кабинета – оттуда не раздавалось жужжания бормашины, не слышалось стонов нетерпеливых пациентов вроде меня, там стояла тишина. Я тихонько постучал, и раздался знакомый голос: «Войдите!»
Сегодня я был как никогда молчалив, сразу лёг в кресле и послушно открыл рот. На этот раз она недолго возилась с моими зубами, и минут через пятнадцать я мог отправляться на все четыре стороны. Просто так я уйти не мог, поэтому спросил у глаз над марлевой повязкой:
– А вы не хотите ещё раз в Старый город прийти на чашечку кофе?
Я не видел ее губ, но мне показалось, что глаза ее смеются.
– Мы, наверное, про оперу не договорили. Я подумаю над вашим предложением!
Я с глупой улыбкой кивнул и уже было взялся за ручку двери, приготовившись уйти и больше сюда никогда не возвращаться, а лекарство из зуба выковырять где-нибудь в другом месте, как вдруг услышал:
– Завтра я обязательно подойду туда же к часу дня. До встречи!
Сегодня я уже не корчил из себя эстета, а был самим собой. Она пришла ровно в час и сразу предупредила:
– У меня всего сорок минут, потом мне надо забежать к маме. Я живу по расписанию – работа, дом…
Самое удивительное, что я не пылал к ней какой-то дикой страстью, хотя она вполне могла ее вызвать. Мне нравилось с ней говорить, она излучала необыкновенную доброту, одновременно грустную и нежную. В этот раз не было никакой иронии, и мы просто разговаривали обо всём на свете. Я рассказывал ей о работе, о своей давнишней мечте стать писателем. Она мне говорила о своём ревнивом приятеле, о том, что у неё нет почти никакой возможности с кем-то общаться из-за его характера. Время пролетело быстро, мы попрощались, и она ушла, оставив мне номер телефона своей работы и предупредив, что, к сожалению, другого телефона дать не сможет.
