Марина Болдова - Крест
– Лена, я все понял. Вам действительно лучше сидеть дома и ждать. Я пойду на кладбище. Может, помогу чем, – Махотин вспомнил, что бабка, которая рассказала ему про кровь, просила не говорить ничего Елене.
– Хорошо. А вы зачем приходили?
– Спасибо сказать. За дом. Чистота какая! Спасибо вам.
– Не на чем, – она улыбнулась, – Вы попросите дочку Ниловны, из пятого дома, она вам и убирать и готовить будет. Ваши-то, жена и дочка, к таким условиям непривычные!
– Да, уж! – он невольно хохотнул, – обломал я им отпуск. Тут не Греция!
– А я ведь вас сразу узнала, Борис Никитич! – словно бы решилась на разговор Елена.
– Вы о чем? – Махотин удивился.
– Может и не нужно об этом, но я знала вашу жену. Любаву.
Махотин почувствовал, как у него опять похолодело внутри. Вот оно, прошлое. Догнало. Что же это за мир такой! Тесный…
– Мы с мужем тем летом гостили у его родственников в Кротовке. Их дом напротив тети Надиного. Они даже какие-то дальние связи по родне имели. С Любавой мы тогда подружились, хоть я младше на четыре года. Так получилось, что, когда вы в город уезжали, ей пришлось у наших прятаться. Ее муж, когда она ушла от него, умом тронулся. Не сразу мы это поняли. Он тихо так под окном у тети Нади сидел, на лавке из стороны в сторону раскачивался и напевал что-то. А когда догадались, что с ним неладно, поздно уже было…Он с сыном поиграться, вроде, пришел. Дальше вы все знаете!
Да, Махотин знал. Любава уж как тогда не хотела его в город отпускать! Боялась чего-то. Они с Надеждой Федоровной ее по всякому успокаивали. Ехал-то он всего на пару дней, паспорт взять, матери сказать про невесту новую, на свадьбу позвать – на этом тетка Любавы настояла. Он и сам перепугался, видя, в каком состоянии его всегда улыбчивая и спокойная невеста. Развод с мужем ей оформили через две недели – деревня! И новую свадьбу назначили еще через две. Он бы и раньше!.. Не жила она с ним до росписи, а уж как ему хотелось! Тетка только посмеивалась, глядя на его страдания. К мальчишке он даже по своему привязался – жалко его было, болезненный весь, желтенький такой. Но веселый. И Любавин же сын, не чужой! Махотин с ним все по лужайке перед домом ползал, из деревяшечек домик строил. Однажды спиной почувствовал взгляд. Резко обернулся – Ваняшин отец сквозь щель в заборе за ними наблюдает. Не испугался, нет. Но жутковато стало. Уехал он в город, а на душе неспокойно. Дома в спорах с матерью прошел день, еле отвоевал свой паспорт, будто он глупость какую совершить собрался, а мать не пускает. Да так в ее глазах и было! Кто же в здравом уме отказывается от такой невесты, как Лиза Крестовская! Это тебе и жизнь сказочная и блага немереные! При таком-то папе! Никак не смог он ей объяснить, не любит он Лизу! Тогда мать и припечатала его: не жить ему, Борису, в городе. Крестовский ему не даст! Вот, мол, как ты себе жизнь поломал! А он и не собирался. В деревне работа у него уже была. И главное – женщина любимая. Дорогая до слез, до ломоты в глазах, до постоянно бухающего сердца. Душа в полете, песни поет, к ней рвется. Разве же поймет мать, живущая с отцом из чувства долга! Всю жизнь копила на чешскую хрустальную люстру с подвесками, ковер туркменский, холодильник по какой-то там записи! А у него в деревне – занавески из ситца, горшки с цветами на окнах, печка дровами топится, а вместо «Полюса» – погреб с кадушками огурцов засоленных. А ходит он голыми пятками по домотканым половикам. Вот так. Но разве матери это расскажешь?! Она ужаснется только – на что променял! С работы не отпускали. Специалист молодой, отработать должен был еще год. Кое – как на две недели уломал. Так и пришлось четырнадцать дней телеграммы в Кротовку слать, мол, не забывайте!
Вырвав с боем свои документы, не дождавшись родительского благословения, он торопился домой, в Кротовку. Ехал в автобусе – улыбка до ушей, машинка – самосвал под мышкой и сумка спортивная с вещами. Тихо было в деревне, будто ушли куда все. Даже остановка автобусная пустая – ни старушек с помидорами, ни тетки Клавы с семечками. К дому Тети Нади он подошел уже объятый тревогой, заползшей таки в душу. Вся толпа плотной стеной стояла возле их забора. УАЗик милицейский мигалкой светил, машина с красным крестом. Ужас его обуявший, ни с чем сравнить нельзя было! Прорвавшись сквозь толпу, он толкнул калитку и замер. Машинка упала на землю, за ней полетела и сумка. На траве, там, где он еще недавно играл с Ваняшей, лежало что-то, накрытое белой простыней. Что-то очень маленькое. Под тряпкой угадывались тонкие ножки, а вот ручка – немного в сторону, и головка. Ванечка! «Почему его укрыли с головой, врачи хреновы, он же задохнется!» – подумала он и, резко наклонившись, сдернул простынку. Ему показалось, что Ваняша спит, и он успокоился. Встал с колен, улыбнулся, ища глазами Любаву. Она уже шла к нему, пошатываясь и не глядя под ноги. Она смотрела только на него, Махотина. От тоски в ее глазах ему захотелось завыть. Он все – таки понял – не Ванечка, а тельце его прикрыто простыней. «Задушил он его, Боренька, быстро так, я и выбежать не успела. Виновата я», – заплакала, наконец, Любава. Махотин глянул вокруг – через стекло УАЗика лицо ненавистное усмотрел, дернулся, Любаву оттолкнул, дверцу машины на себя рванул, выволок эту сволочь за рубаху, кинул на землю, ногами пинать начал. Милиционер едва успел сверху на Бориса навалиться, запинал бы тот в усмерть вражину! Мужики соседские подоспели, увели его в дом, Любаву тоже. А этого, тронутого, в дурку увезли. Там он и остался после суда, признали невменяемым! Только Махотин всегда знал, в полном сознании тот убивал сына, выждал, когда Махотин уедет и – убил!
– Зря я вам напомнила, да? Не обижайтесь на меня!
– Нет, Лена. Не забывал я никогда.
Махотин вдруг вспомнил о записке. «А что, если?…» – он с подозрением посмотрел на Елену. «Она могла. Только зачем? Она почти посторонняя. Подумаешь, два месяца дружили. Или дольше? Врет? Зачем? Хочет, чтобы я что-то раскопал? Нашел убийц? Если заговорит о пожаре, то возможно…»
– Борис, простите, что спрашиваю. Нашли того, кто поджег ваш дом тогда?
– Нет. Обвиняли меня. Если вы в курсе.
– Нет! Впервые слышу. Мы же тогда уехали домой, сюда, в Рождественку, почти сразу после похорон мальчика. Потом у меня умерла бабушка, я родила Мишку, он ровесник вашей дочери. Мне только муж про вас рассказывал, он изредка родню навещал. И про пожар я от него узнала.
«Интересно, что же тебе еще муж рассказывал?» – Махотин не торопился продолжить разговор о пожаре. Он хотел, чтобы Елена сама сначала поделилась с ним информацией.
– Я вашего мужа совсем не помню.
– Да и меня, как видно, тоже. Мне тогда семнадцати не было, а Василию сорок.
– Как же вы так? Извините, Лена, – вырвалось невольно у Махотина, уж больно поразила его большая разница в возрасте у Елены и ее мужа.
– Трудно мне было одной с бабушкой. Вот и вышла замуж в шестнадцать лет. Мне повезло, Василий был добрый, непьющий. И меня любил. А уж мальчишки родились! Лучшего отца и не найти. Мишка его копия.
С улицы послышался шум мотоцикла. Махотин повернулся.
– Лукич, нашли? – Елена бросилась к участковому.
Тот отрицательно покачал головой. Повернувшись к Махотину, протянул руку.
– Воронин. Семен Лукич.
– Махотин Борис Никитич.
– Отдыхающий, значит. Это вы дом у Елены купили?
– Да. Отпуск здесь намереваюсь провести. Помощь моя нужна? – Махотин глазами показал на Елену.
– Потом, – тихо ответил Лукич, – Лена, где Санек?
– За вами убежал. Не томи, Семен, рассказывай.
– Нечего пока. Прочесали лес до Ведьминой опушки, речку с баграми Тарас с сыном прошарили. Трупа нет, Елена. Это хорошо, – с нажимом сказал Лукич, – так что не дергайся пока. Я пошел. Встречусь с Петром. К нему уже взвод солдат подтянули, щас дальше по лесу пойдем.
– Я с вами, – Махотин прощально махнул рукой Елене.
– Пошли, – Лукич толкнул калитку, – я что хотел попросить. У нас все заняты, надо бы в город свезти. В лабораторию. Лукич протянул Махотину пакетик с листьями какого-то растения внутри, испачканными чем-то бурым.
– Это кровь. А вот Мишкина карточка. Первая группа. Сможете?
– Не вопрос. У меня есть знакомые, сделают быстро.
– Успеть бы его самого найти. Может раненый где лежит, – Лукич с тоской оглянулся на дом Елены, – Жалко ее. Одна пацанов тянет. Мишка вот только недавно зарабатывать стал. А тут!
Он легко залез на мотоцикл и, подняв в прощальном салюте руку, умчался. Махотин почти бегом двинулся в сторону своего нового жилища.
Глава 13
Женщина задумчиво вертела в руках телефонную трубку. Звонок в контору подтвердил: он уехал. Она никак не могла решить: просчиталась она или так даже лучше. Записка сделала свое дело, хотя бы один из них отреагировал. Второй, похоже, либо не получил, либо пропустил, посчитав за шутку. Эх, если бы не нужны были так деньги! Разве же она смогла бы такое сделать? Она, человек, истово верующий в Бога, в его милосердие и могущество? Даже сейчас, когда ее дочь тихо угасает на больничной койке, а у нее одна надежда – достать эти двадцать тысяч американских рублей. А у нее даже и наших столько никогда не было. Откуда, с ее-то профессией? Только раз в жизни ей повезло. Удалось заработать приличные деньги по тем, перестроечным временам. И не только деньги. Она узнала такое! Та старушка под конец совсем умом тронулась. Может оно, конечно и бред, но уж больно складно! Она еще тогда почувствовала, правду бабушка бормочет про сына своего. И записки эти, которые та писала и запечатывала в конверты, не спроста. Щедро тогда оплатил ее услуги хозяин, не просто щедро. Намекнул как-то вскользь, мол, не болтай лишнего. У нее тогда ноги подкосились под его взглядом. Когда уходила – из города хотела уехать. Но тут беременность. Танечка родилась слабенькой. Так что вся зарплата и премиальные ушли на лечение малышки. И помогло же! Почти пятнадцать лет не было рецидива. А сейчас опять все вернулось. Только хуже. «Бог дал надежду – врачи в Германии делают такие операции. А денег мне даст один из этих двоих» – успокаивала она себя. Столько лет она молчала! Грех в душе несла, преступника покрывала. Боялась. За себя, за дочку больную. А теперь своя жизнь не дороже копейки, а Танюше хочется дать шанс пожить. Хоть сколько. «Зачем я послала записку Борису?» – засомневалась вдруг она, – «Ну начнет он копать, догадается, что я знаю больше, а дальше? Дальше – я позвоню. Думаю, уже сегодня можно звонить. И что он делать потом станет, когда имя убийцы знать будет? Мстить? Пойдет убивать или в милицию сдаст? Лет-то прошло сколько! Кому это все надо сейчас? Мне нужны только доллары. У Бориса я не могу требовать. Только попросить заплатить за информацию. Даст, сколько запрошу. Стыдно-то как! А у того не попросишь. Только шантаж. Страшно!»
