Роман Сенчин - Чего вы хотите? (сборник)
Мама мгновенно напрягается, когда такая стайка оказывается рядом, тревожно посматривает на Дашу. От ее взгляда Даша теряется, чувствует себя маленькой и беспомощной.
– Пойдем быстрее! – торопит мама, хотя торопиться сейчас некуда, а нужно просто ждать поезда. Но мама, видимо, считает, что стоять опаснее, чем идти.
На станцию влетает поезд; мама с нетерпением наблюдает, как он тормозит. Когда открываются двери, врывается внутрь.
В вагоне осматривается, но не в поиске свободных сидений, а старясь не оказаться рядом с подозрительными, бомжеватыми.
Вот есть, по ее мнению, подходящее место – пространство между аккуратно одетым мужчиной и девушкой, читающей журнал.
– Сядем?
Даша кивнула. Снимает с плеч футляр с фаготом. Садятся.
Двери захлопнулись, поезд тронулся.
Даша вставила в уши наушники-таблетки, включает Николаса Хупера… Еще с год назад она была фанаткой истории о Гарри Поттере, потом стала фанаткой «Сумерек», но музыка Хупера из фильмов нравится до сих пор. Успокаивает и как-то защищает. Особенно когда ты в недружественном пространстве.
Прикрывает глаза, мысленно оказывается не в вагоне метро, а в поезде, везущем ее среди гор. Заснеженных, высоких гор. Нет никаких дементров, никакой опасности. Всё хорошо… И тут слышит сквозь музыку голос мамы. Слов не разобрать. Даша убавляет громкость.
– Почитай историю пока, – просит-требует мама. – Сдашь, и там каникулы. Отдохнешь.
Даша вздыхает, достает из накладного кармашка футляра учебник. «Новая история зарубежных стран. 8 класс». Скучная и малопонятная история – больше про всякие политические изменения, чем про события. Раньше было интересней и проще – войны, Крестовые походы, борьба городов с феодалами… Листает, отыскивая, что еще не читала или забыла… Вот двадцать шестой параграф – «У порога мировой войны».
Снова прибавляет звук плеера и под музыку начинает:
«Летом 1914 г. мир оказался на пороге неслыханной по масштабам войны. Вы уже узнали о событиях последних предвоенных лет, о том, как сформировались два военно-политических блока…»
Даша пытается вспомнить, как они сформировались, но не вспоминается. Лезть в предыдущие параграфы желания нет… Потом как-нибудь… Двигается взглядом дальше, но внимание рассеивается, глаза перескакивают ниже, ниже…
«…Казалось бы, определяющей чертой империализма должна была являться агрессия, военные захваты… Наиболее активные страны стремились подчинить себе как можно больше государств и земель, наводняя их не своими войсками, а капиталом, финансами. Вывоз капитала в той или иной форме резко усилился: он давал хозяевам капитала…»
«Капита-алом, капита-ала», – закрутилось в голове под музыку; Даша отвела взгляд от учебника, наткнулась на журнал в руках девушки слева.
Почти во всю страницу был изображен пожилой, седой, но стильный мужчина в черных очках. А по краю страницы узким извилистым столбиком теснились слова.
Жирным шрифтом: «Вы живете в шести разных местах. Где эти места?»
Обычным шрифтом: «В моем офисе я провожу бо́льшую часть своего времени. У меня еще есть таун-хаус для развлечений, а также фотостудия. Они находятся недалеко от офиса. Еще у меня есть две квартиры, они предназначены для гостей, потому что гостей у себя дома я не хочу видеть. Не приемлю распущенности».
Жирным: «Когда вы в последний раз были влюблены?»
Обычным: «Я не знаю, я люблю свободу».
Жирным: «Если бы у вас был ребенок, что именно из своего опыта вы бы ему передали?»
Обычным: «Знаете, почему у меня нет детей? Потому что мне нечего передавать. Каждый должен прожить собственную жизнь. Я не верю в опыт, потому что всё, что я видел, чему учился и то, что со мной происходит, было в другом времени, а мир сейчас изменился. Я думаю, каждый должен найти свой путь. Я терпеть не могу в отцовстве то, что ты сразу становишься в ряд поколений. Я не хочу быть ни отцом, ни дедом. Я вне поколений, я на все времена».
Толчок. Даша поворачивается к маме – та что-то говорит. Убавляет громкость плеера.
– Что, мам?
– А заколки взяла? А то профессор опять будет ругаться, что глаз не видно…
– Да взяла, взяла.
– Ладно, читай. – Сама она, хоть в сумке планшетник, просто едет; точнее, едет и беспокоится обо всем.
Даша уставилась в учебник, упорно стала вбивать в голову скучное и ненужное:
«…Однако теперь интересы власти и монополий во многом объединились: в одних ситуациях власть использовала в своих целях финансовую и промышленную мощь монополий, в других – монополиям удавалось влиять на политику правительств, «подправлять» ее».
Нет, не вбивается. Даже затошнило от всего этого. Непредставимого, сложного. Власть использовала какие-то монополии, монополии влияли на правительства… Закрыла учебник, сунула в футляр.
Со станции «Тверская» перешли на «Пушкинскую», доехали до «Улицы 1905 года». По обледенелым, почти безлюдным узким тротуарам направились к музыкальной школе… Даша ходит здесь по два раза в неделю уже больше года, но никак не может привыкнуть, что это тоже Москва.
Невысокие домики, но какие-то внушительные, крепкие, словно бы заслоняющие многоэтажки за собой, уютная голубенькая церковь, а главное – подъемы и спуски… Но, может, когда-то вся Москва была невысокой, уютной, с оврагами и холмами, а потом уж поднялась, разрослась, и асфальт сгладил большинство неровностей…
Музыкальная школа снаружи, да и изнутри, не очень-то веселая – трехэтажное здание из темно-красного кирпича. Такая же по форме, но из бетона, стоит недалеко от их дома, и вообще подобных школ – и музыкальных, и просто, – кажется, немало.
Даша учится в центре – между «Тверской» и «Маяковской». Раньше это была женская гимназия, потом там учились дети руководителей государства, а теперь обычные дети. Недалеко музыкальная школа имени Шопена, и в ней Даша стала заниматься пианино и фаготом, но прошлой осенью мама добилась перевода сюда. По воскресеньям и средам здесь преподает знаменитый во всем мире фаготист, профессор консерватории. Приходит в зал к восьми утра и очень сердится, если ученики слишком опаздывают.
За этот год Даша заметно продвинулась – и сама замечает, и все говорят. Но каждый урок с профессором для нее как пытка. Очень он требовательный, ругается, не стесняясь… Мама недавно сказала, что он болен раком, и, наверное, чувствуя, что скоро умрет, профессор и старается больше передать другим, спешит и заставляет учеников спешить тоже.
Дашу и злило это – его торопливость и требовательность, – и вызывало жалость к нему: было жалко, что такого человека скоро не станет…
И вот сейчас, только вошли, наткнулись на раздраженно-укоризненное:
– Занятие началось больше часа назад! Нужно уважать мое время.
– Извините, Андрей Викторович, – ответила мама, – проспали.
Профессор поджал свои тонкие синеватые губы, и они совсем исчезли. Отвернулся.
В зале, кроме Андрея Викторовича, его студент и ассистент Саша. Никого из учеников, а их восемь… Да, можно понять состояние профессора, просидевшего здесь без дела час с лишним… Подгоняемая шепотком мамы, Даша расстегнула футляр, стала собирать инструмент… И профессор, и Саша молчат. Молчат тяжело: профессор – негодующе, Саша – опасливо; оба держат свои фаготы вертикально вниз, словно копья средневековые рыцари.
Вот и ее фагот готов, эс с тростью вставлен во флигель. Даша пробует звук.
– Хорошо, – слегка смягчается профессор и левой рукой (правая обхватывает инструмент) указывает на сцену. – Прошу.
Во время отчетных концертов и других выступлений сцену при помощи освещения делают свежей и чистой. В остальное же время она выглядит очень безрадостно – сероватая от старости краска, кулисы по бокам, как морщинистая кожа, выпиленная из фанеры лира на заднике в каких-то трещинах… Даже рояль имеет вид опрокинутого шкафа. Но школа на хорошем счету, уникальная по числу пробившихся в большую музыку выпускников.
Минуты три Даша разыгрывается и, почувствовав, что губы, дыхание готовы, вынимает трость изо рта и смотрит на профессора. Он говорит:
– У тебя, если не ошибаюсь, «Полька» Шостаковича?
Даша кивает.
– Слушаем.
Она снова пробует звук. Делает паузу и, вогнав внутрь, до самой глубины живота струю воздуха, начинает исполнение.
Когда две недели назад Андрей Викторович, задав разучивать «Польку», продемонстрировал, как ее играть, Даше показалось, что это легко и просто. Но потом стала разбирать и пришла в отчаяние – пальцы не дотягиваются до клапанов, дыхалки не хватает. Сняла фагот, легла на кровать. Не подтянула к себе ноутбук, а пыталась проиграть «Польку» в голове.
В голове мелодия звучала, а на деле… По нескольку часов в день в квартире раздавались отрывистые, дикие звуки. Папа, заглядывая к ней, пытался понять, балуется она или нет. Видел, что перед Дашей ноты, сочувствующе качал головой и уходил… Наверняка эта какофония мешала ему работать.
