Мария Метлицкая - Кровь не вода (сборник)
А сапоги? Есть только деми, очень старые, четырехгодичные, с потертыми носами и скошенными каблуками – она всегда была косолапой. Есть, правда, новые зимние – очень даже вполне. Пока еще с блестящей кожей, с кокетливым бантиком. Но на меху. А на дворе плюс один! Куда в этих зимних? А пальто? Серое, стеганое, очень, конечно, удобное, но это пальто только для рынка. А на свидание – стыдно!
Господи! – остановила она себя. – Какое пальто? Какие с бантиком зимние? О чем это я? Какое свидание? Дура! Он уже выкинул телефон – потому что подумал. Разглядел как следует и… Он может найти себе спутницу куда интересней. И даже моложе. Стильную, модную, не занудную. И самое главное – не обремененную. Всем тем, что есть у нее. Ну, понятно и так – без стариков, без полуразрушенных квартир, без развалившейся дачи. Без постоянных визитов участкового врача, без этих непрекращающихся больниц и их запахов, плотно впитавшихся в одежду и даже стены, – запахов лекарств, сердечных капель, бедности и скудной жизни.
Она постаралась выбросить все эти глупости из головы, принялась за свои обычные, ежедневные дела – выкупать обоих, поменять постельное, заварить травы, разложить по коробочкам таблетки. Сварить обед на завтра – мама просила щи, а дядька Илья – бульон. Всем разное, и все капризничают. Можно, конечно, цыкнуть и приготовить что-то одно, но ей, как всегда, их жалко – какие у них нынче радости? Вот именно – только поесть. Разные вкусы, что тут поделать.
Потом она позвонила урологу, поговорила о том, что ее волновало. Получила еще список лекарств, вздохнув, что это снова расходы, и расходы немалые.
Вспомнила, что в воскресенье хотела поехать на кладбище – планов менять она не любила.
Да, завтра – последний день месяца. А это означало, что надо зайти к Эмкиным жильцам и забрать деньги. А потом – господи, как же все надоело, – надо тащиться на почту, чтобы перевести их сестре – та не любила, когда деньги задерживались.
Что там еще? Да, в Теплый Стан за продуктами – только туда, там намного дешевле, хотя тяжело, конечно, но с сумкой на колесиках в самый раз. А там – раз уж приехала, раз дотащилась, все и помногу – и мясо, и куры, и овощи тоже.
«Боже мой, – подумала она, – как я устала! Как устала от всего, господи! От болезней, врачей, капризов, бесконечных обид, поджатых губ, эгоизма, непонимания – кухни, квартир, дачи, вечного подсчета копеек… Как я устала не отдыхать! Как я хочу увидеть море. Подышать морским воздухом, пройтись по набережной, съесть мороженое и послушать, как кричат наглые и оголтелые чайки. Просто сидеть на скамейке и смотреть в бесконечность. Туда, где сливаются море и небо. Или так – побродить по лесу, надышаться хвоей, прелыми листьями. Почувствовать под ногами мягкую, еще не остывшую землю. Лечь на пожелтевшую траву и смотреть в сероватое, осеннее небо – просто смотреть, как бегут облака. А потом сесть в электричку, обязательно у окна, прислонить голову к прохладному стеклу и прикрыть глаза – просто задремать под перестук колес и ехать долго-долго, и чтоб не будили… Неужели все это – такое простое, такое доступное – не для меня? Но почему?»
Ночью спалось тревожно – мучилась от своих неправильных мыслей – как она может так думать? Мечтать о свободе? Как ей не стыдно! Ведь эта свобода подразумевает только одно – их уже не будет! Только тогда она сможет принадлежать себе. Когда они уйдут. Последние ее старики. Сволочь она, конечно. Сволочь и дрянь…
Нет, просто устала. Очень устала.
Накормив завтраком маму и дядьку, сделав очередную пробежку по этажам, она поспешила на работу – график, слава богу, такой, какой ей необходим, – два дня до обеда, два с обеда и до восьми. Это означало, что завтраком все накормлены, таблетки выданы, туалет произведен, а к обеду она уже дома!
Счастье? Конечно. И ей еще бога гневить! Работа у дома – пятнадцать минут пешком. Полдня, и – свободна. Квартира своя, отдельная. Ноги носят – спасибо. Какое нытье? Какие жалобы? Подумать только – устала. Цаца какая!
О своем новом знакомце Элла скоро забыла – не позвонил, да и ладно. Меньше дурацких мыслей и всяких глупостей в голове.
И снова проблемы – срочно надо заниматься зубами. Такая напасть! Сходила в зубную клинику, посмотрели, посчитали, в смысле – фронт работ. И стало совсем грустно – деньги такие, что…
Ну, неподъемные деньги! Врач посоветовал взять кредит. Она удивилась:
– На зубы?
Он подтвердил:
– Да, сейчас многие так делают.
– А выплачивать с чего? Какие кредиты, господи!
Врач молча развел руками и громко вздохнул:
– Я вас понимаю!
Хоть кто-то понимает – спасибо на этом. Видимо, она не одна такая – много таких.
Подумала два дня и позвонила сестре.
Эмма выслушала ее, но даже в ее молчании было сплошное недовольство.
– Ну а я-то чем могу помочь? Деньги с аренды? Я, кажется, все тебе объяснила. Да и потом – забери папу к себе. И сдай нашу квартиру. Так просто. Как все гениальное! И тебе, кстати, тоже все упростится – не надо бегать на третий этаж, носить все эти котомки твои. Все рядом и всё компактно. Разве не так?
Никакие объяснения, что дядька Илья не хочет переезжать из своей квартиры, что это совершенно невозможно, не действовали. Она и сама пробовала не раз – бесполезно. Только слезы и крик – что она, Элла, хочет его смерти. Нет, нет! Она ни за что это не сделает. Да, и еще. Комнаты смежные – как это будет? Значит, одного из стариков придется взять в свою комнату? Не поселишь же их вместе!
– Все зависит от тебя, – отрезала Эмма, – и все твои аргументы – обычная чушь. Не селить в одну комнату? Да делай так, как удобно тебе! Ты и так все для них делаешь. Пусть стонут и жалуются друг другу. А у тебя станет полегче с деньгами. И вставишь себе новую челюсть! – тут она совсем развеселилась и захихикала.
Элла молчала. Эмма, уловив ее обиду, впервые сказала:
– Ах, как было бы славно, если бы ты могла приехать ко мне. Но… я же все понимаю. Ты же не можешь – куда ты их денешь?
И в первый раз в жизни Элла осмелилась положить трубку первой.
Чем, видимо, обескуражила сестру. Хотя вряд ли – Эмма не перезвонила.
А кавалер объявился нежданно-негаданно – она и думать о нем позабыла. Он почему-то долго извинялся за свой нескорый звонок и торопливо рассказывал, объяснял, что с ним приключилось – внезапно попал в больницу. С чем?
– Да бросьте, – смутился он, – неважно, так, ерунда. Сейчас уже все в порядке.
– Вам что-нибудь нужно? – спросила она. – Может быть, помощь? Я, знаете ли, – тут она не удержала тяжелый вздох, – в этих делах человек, к сожалению, опытный!
Он тоже смутился, конечно же, отказался и предложил погулять.
– Что? – переспросила она. – В каком это смысле?
Он рассмеялся.
– Да в самом обычном. Общечеловеческом. Например, съездить в парк Горького – там, говорят, стало очень красиво.
– А давайте, – она секунду помолчала, – лучше в сад «Эрмитаж». Я там сто лет не была.
Он обрадовался.
– А я не дотумкал! Знаете ли, я ведь не коренной москвич. Поэтому и не додумался.
– Не коренной? – рассмеялась она. – А какой? Пристяжной?
Теперь смеялись оба, и им стало как-то сразу легко и свободно.
– В общем, на завтра, да? Часиков в пять или в шесть?
И был сад «Эрмитаж». И была такая погода! Словно ее заказали – там, наверху. Прозрачное синее небо, белые облачка, пробегавшие быстро, словно спеша куда-то. Яркое солнце – белое, слепящее, но совсем не жаркое – осеннее солнце. И листья. Листья повсюду. При малейшем порыве ветра они начинали кружить в танце, в своем хороводе – красные, рыжие, желтые.
А потом они сидели в кафе за уличным столиком и пили чай с ватрушками – теплыми, дышащими, словно только из печки.
Они говорили, они молчали. И им было так хорошо… Так хорошо и так страшно – так не бывает, честное слово!
Их счастливый роман начался именно там, в осеннем саду под тихую музыку маленького оркестрика, игравшего старые, довоенные песни.
Всю осень – а она выдалась неожиданно теплой, как на заказ, – они бродили по улицам. Замерзнув, забегали в кафе и грелись кофе и булочками. Она рассказывала ему про свой город, стремилась провести по любимым улочкам. Такая неразговорчивая прежде, она говорила, говорила – неожиданно обо всем: рассказывала про семью, про деда с бабушкой, тетку и дядьку, родителей и сестру.
Вспоминала такие подробности, что сама удивлялась – и где же они хранились все эти годы? В каких отсеках памяти и души?
Он, наслушавшись про дачу, немедленно захотел туда поехать – и ерунда, что там все запущено, сыро и грязь!
