Максимилиан Гюбрис - Избранное. Поэзия. Драматургия

Избранное. Поэзия. Драматургия

Максимилиан Гюбрис

© Максимилиан Гюбрис, 2016

© Максимилиан Гюбрис, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4483-0877-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Адвертисмент

Книга сия, состоящая из нескольких тематических разделов, представляет собой первую эксклюзивную подборку поэтических и драматических произведений автора, находящего теперь, после пятнадцати лет самопроизвольно-предпочитаемого молчания в официальной литературной среде, необходимость, отныне, препоручения продуктов собственного творчества заслуженной и небездарной публичной дистрибьюции.

Наравне с произведениями, написанными на Русском, в сборник включен, также, ряд Английских коротких стихов и фрагментов, среди которых, к скромной чести автора, литературно-примечательные посвящения к особым ново-календарным датам и темам, и, также, поэтические философизмы. К сему, в разделе Дополнений, помещены авторские построчно-адаптированные Русские переводы, с надлежащими, к тому, пояснениями.

Отличительность сей книги – её разножанровость; последующие разделы включают в себя произведения крупных форм, в ряду коих: «Сердце Поэта» – романтическая поэма в свете истории погребения сердца П.Б.Шелли, в своём роде, гимн поэтической дружбе; сюрреалистическая драма «Морская Раковина и Духовник», по мотивам легендарного киносценария А. Арто; и пост-модернистическая оригинальная пьеса «Gloomy Sunday», выражающая в себе одну из основных дилемм в чувственной жизни творца искусства.

К сему: если драматическая импликация символических образов Арто произвелась, здесь, в большей степени, в предмет классического смысла, характера и действа, что вполне бы могло адвокатировать ту, и доселе, нередко кажущуюся абсурдной, амбицию самого поэта Арто, в претензии того на место во всемирной классике драматического жанра; и если, в сим случае, это потребовало некоей сюжетной версификации в пользу более эстетического метода (что, возможно, подверглось бы осуждению самим мастером Театра Жестокости); то, в случае пьесы, автор, совершенно обратно популярной, на сегодня, идеализации истории и линии судьбы характеров, предпочёл изобразить момент данной биографии героя в свете, не приукрашенном, в свете чистого события и, наперво известных фактов трагического исхода, и только это послужило источником представления о композиционных путях инверсии обыгрываемых чувств. (Так, даже Дьявол-Тофель, действующим лицом введённый в пьесу, вплоть до самого финала, не представляет из себя ничего дьявольского в его собственном образе, ибо ему не присуща никакая иная природа, помимо внезапного, феноменального визитёра.)

В отношении ж общей стилистики оформления текстового материала, по предполагаемому недоумению читателя в соблюдении тут правил Русской письменности и издательского такта, автор заблаговременно отправляет того заглянуть в раздел Дополнений, к грамматическому письму «Мёртвый Маленький я или Высоты Русской Строки», каковое интродуктивно поместить в начале книги автор не решился, единственно, лишь во избежание педагогического тона в начале сборника.

Во всемирной истории Русской литературы и книгоиздания, это уже вторая книга сего автора, где находят место все Принципиальные Озаглавливания, по его мнению, необходимые для поднятия авторитета Русского языка и, в нём, Самоутверждённого Собственного Смысла.

                                                                   Автор.

Поэзия разных лет

Малый Поэзиум

Сборник коротких произведений

Вечность

…Вечность темна и неясна,      Но вот, возникает в ночи свет звёзд,         Преисполненных неги страстной,            Возымевших от Зеркала               От глаз человеческих,                  Любящих,                     Ласковых                        Судеб…

В паузе

Когда падает вся наша слепая тоскаВ бездну случайных мгновений, —В стороне от привычных реприз судьбы или зеркалаНайдётся кружащей памяти след;Эхом сполна не постигнутой, —Потому не отторженнойИ кротко смеющейся чрез прошлого плач, —Безобъяснительной нежностиВстречаема временем скраденная фразаО нелепом конце одной из божественных шуток,Иль постылых трагедий,Иль ко вкусу банальных фрагментовНе пришедшихся, неуместных ролей.

Подспудная правда в том – видно, лишьПреходящая несостоятельность словаВ комедии растрат чувственных,Аль, тёмного смысла исполненных, иных сожалений,        Аль слёз…Остаётся, пожалуй…Беспричинно лишь наследовать Паузу, —        Где Легчайшее паузыПлещется в свете, неумолимо и всегда,        Враз застигнуть готовых,                 Ненадеянных метаморфоз…

В театре звука Сати

Времени непомерность,… и…В стремлении пространного шёпота,Колышется ныне переплеск лишь клавишной грусти —Этакая степень утраты, быть может, собственных фраз,Сошедших к глубинным началамНа сегодня обличаемых тайн:В театре звука Сати1,Сцену долгих ночей обнажая,Подъят уж занавес; —Плачет, чрез танец играя,Немая фатальностьВ сей час…

Колдовство Грусти

О, страсти образо-рожденья в шаре:            Огнь лунной сферы;Мыслей черты во трепете теней, в оглядствах часа:            След немых художеств;Все-призрачность, ко знаку места, вспоминанных сродств:            Иссохшее плодово древо;Намёк о предначале жертвоприношенья скорби, в первом:            Свет нощных свечных таинств;

В даль – пере-представление, сторонне телу, —            Проблески забыта мира;Признание, стремимо в одиночества пеансах, —            Жизнь изолганной правды;Глубь-проклинание о мерах мер и бреднях, —            Сердце в крыльях ночи;Искус о новом Дне и об освобожденьи вечном,            Чудовище пред Детством на коленях.

Белейшее АМО2

                    Это белесое солнце…В час снежный напомнишь мне, сколь настроению туч                    Подвластен забывшийся.

                    Этот туман во глазах,В едва желтоватых расплывах, карандашных дерев                    Что сокрыл берега, —                    Далью сгустившийся день.

                    Гирлянды немых снегирей,Как сонм кардиналов, под лай неприкаянной суки вдали.                            Художник Небес,Не нарочно ль ошибся в выборе тонов совестей? —                                     Ты —                    Восходящий на холмы небес,          Это твоё манное, твоё пасторальное АМО,                           Это белесое солнце…

          Ошибись ещё раз, Художник, в выборе средств, —                           Ты напомнишь мне,          Сквозь полуденну времени рваность,          Это, как если бы, помутненного Ангела                                  Заново                     Стремление в Светлость.

На смерть Зимней Бабочки в остывающем Доме

               Ты непременно умрёшь,               Ты уже умираешь;               Боязливая нежность твоя, не знаешь,               Не вкусит пряность тёплых ветров.

               Небесного рая не видишь,               В землях очей не сомкнёшь;               И летаешь, знамений и жалоб не зная, и ждёшь               Погибая, совершенную в мире любовь.

               Зимний дождь умаляет,               В хладе играет чувство тоски; —               Ах, прости, милый Принц тебя не узнает               В сонном коконе жизнь не прельстит.

               Слишком ранне созданье,               Дом пустой не схранит грёзы души;               Куколкой твоя память не станет               В сожаленной грусти злата вершин;

               Ты теперь умираешь,               Обречённо созданье, умрёшь;               В часах, счастьем обманута, слепо витаешь, —                            После ж,                            Амбиентно,               В непрожитый завтрашний день упадёшь.

               Лёгкая трепетность на холодном стекле;               Глядя вслед змеистой тропе,               Будто б вновь в мёртвую осень,                            Ты засыпаешь.

Розовое в Голубом