Сергей Бюлов - Сослагательное наклонение

Сергей Бюлов

Сослагательное наклонение

ISBN 978-5-00071-088-3 © С. Бюлов, 2014

© ООО «Написано пером», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

2007 год. Страна готовится к празднованию 90 лет Великой Октябрьской Социалистической Революции. В 1991 году Советский Союз не распался. Берлинская стена по-прежнему разделяет немецкий народ и весь мир. Железный занавес не поднят.

В результате заговора консервативно настроенной верхушки КПСС, в конце 1988 года, Михаил Сергеевич Горбачёв был смещён с поста генерального секретаря. О гласности более ни слова, официальная идеология тщательно охраняется.

Глава 1

Директор мебельной фабрики Николай Петрович Евстафьев сидел в своём кабинете. Только что закончилось утреннее совещание. Он очень любил после этого побыть один и поразмышлять. Через месяц ему предстояла поездка в Италию. В прошлом году во время визита итальянского премьер-министра в СССР его делегация посещала фабрику как образцовое социалистическое предприятие. Один из предпринимателей, входивший в состав делегации, пригласил Николая Петровича к себе.

Выходец из коммунистической семьи, Николай Петрович сам уже 20 лет состоит в рядах КПСС. Вот уже 4 года как он возглавляет фабрику. Ему было 42, когда он был назначен на эту должность. Через 2 года после назначения фабрика была признана образцовым предприятием. Это был определённо один из перспективных руководителей коммунистических кадров.

Раздался стук в дверь.

– Разрешите, Николай Петрович?

– А, это ты, Саша, заходи.

– Надеюсь, я тебя не сильно отвлекаю.

– Для тебя я всегда свободен, – усмехнувшись, ответил Евстафьев.

Александр Голубев – давний друг Евстафьева, они знакомы ещё со школы. Долгое время Голубев работал журналистом газеты «Правда». Три года освещал войну в Афганистане, где был тяжело ранен. Эта война нанесла существенный отпечаток на его характер. Вся бессмысленность кровопролитий, отсутствие ясной перспективы этой войны укреплялись в нём день ото дня. В свою очередь это стало поводом для его сомнений в верности советских догм. Эти сомнения со временем нарастали, а 7 лет назад он был уволен из редакции за «антисоветчину». Излишне смелый и прямолинейный стиль его статей давно вызывал негодование редакции. В конце концов он был обвинен в деятельности, направленной на дискредитацию советского государства. Дело по соответствующей статье заведено, правда, не было, но он был исключён из партии и уволен из редакции. Поводом стала его статья, посвящённая XXXI съезду КПСС, наполненная критичными замечаниями. Само собою разумеется, что эта статья опубликована не была. С тех пор он стал убеждённым антикоммунистом, как следствие, стали появляться новые друзья, такие же антикоммунисты, как и он сам.

Однако, несмотря на это, Николай с Александром всё-таки оставались друзьями. В какой-то степени эта дружба была опасна для карьеры Евстафьева, но друзья в его жизни всегда занимали особое положение. Он всегда ценил настоящую дружбу. Николаю было известно об убеждениях Голубева и о его друзьях, а сам Александр никогда не опасался быть преданным своим другом, хотя и знал, что он не только не разделяет, но и осуждает его антисоветские настроения.

– Свободен, говоришь? – с улыбкой спросил Голубев, – как дыхание советского человека?

– Ты опять за своё!

– Это не только моё, это всех здравомыслящих людей.

– Здравомыслящих?! – взорвался Николай. – Это ты что ли здравомыслящий? Контра несчастная.

– Из твоих уст «контра» звучит, пожалуй, как комплимент.

– Комплимент, говоришь? Да тебя просто жаба душит, что из партии тебя исключили. Вот поэтому ты с ума-то и сходишь! Но ведь, если разобраться, ты же сам во всём виноват!

– Это в чём это интересно я виноват? В том, что у нас в стране за красивыми лозунгами…

– Ну, хватит! – перебил его Евстафьев. – Я уже устал слушать одно и то же. Ты по телефону говорил, у тебя дело есть ко мне. Выкладывай, а то мне нужно работать.

Голубев достал из своего портфеля папку, положил её на стол Евстафьева и осторожно подвинул её к нему.

– Что это? – Спросил Николай.

– Это мемуары Горбачёва.

– Кого?!

Удивлению Евстафьева не было предела. Он открыл эту папку и стал листать.

– Откуда это у тебя?

– Ну какое это имеет значение. Здесь он рассказывает истинные обстоятельства его отставки, свои взгляды на происходящее, а также о нереализованных проектах.

– А зачем ты принёс это мне?

– Ты же всегда восхищался Горбачёвым.

– Ну что значит восхищался? Я нахожу его здравомыслящим. Очень жаль, что он так скоро решил уйти.

– Его решили уйти, так будет вернее говорить.

– А это случайно не фальшивка у тебя?

– Нет, можешь не сомневаться.

Евстафьев поднял трубку телефона, чтобы связаться с секретарём. Сказав, чтобы его в ближайшее время не беспокоили, он жадно стал рассматривать содержимое папки. И вдруг что-то как будто отдёрнуло его. Он отодвинул от себя папку и повторил вопрос.

– Так я так и не понял, зачем ты принёс её мне? Ты проявил заботу о моём просвещении? Что-то мне подсказывает, что это не так.

– Ты понимаешь, такое дело, – неуверенно начал Голубев. – Ты единственный, кто может помочь нам.

– Кому это вам, и в чём собственно я могу помочь!? – раздражённо спросил Евстафьев.

– Помочь мне и моим друзьям, обеспокоенным судьбой нашей страны. Мы считаем правильным опубликовать эти мемуары. Сам Горбачёв этого желает, но он изолирован. Это большая удача, что они оказались у нас. Впрочем, в СССР их всё равно опубликовать не удастся. Эту папку нужно переправить на Запад. Ты же, кажется, в Италию едешь. У тебя безупречная репутация, и тебя никто ни в чём не заподозрит. Помоги сделать то, чем ты в будущем сможешь гордиться.

– Ушам своим не верю. Ты в своём уме?! Что ты мне предлагаешь?!

– Я понимаю твою реакцию, но, в сущности …

– Я даже не хочу знать твои бредовые сущности, – оборвал его Евстафьев.

– Бредовые? Бредовые – это те идеалы, которым ты служишь! Ты что, дальше кабинета своего не видишь ни чего? Ты выпускаешь свою мебель, а дома-то у тебя какая стоит, made in «не наше»? И не мне тебе объяснять, что твои гениальные проекты только для выставочного стенда, а для магазина всегда будет это дерьмо! И что-то кардинально изменить тебе никогда не позволят, потому что оставить всё как есть проще и целесообразней.

– Ты, конечно, в чём-то прав, но…

– Пора бы в конце концов задуматься, – перебил его Голубев. – Так что, может, не стоит так слепо служить этому режиму!

– Да какому ещё, к чёрту, режиму!

Последнюю фразу он сказал так громко, что резко оборвал себя и замолчал. Потом он открыл дверь, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, задал секретарше какой-то глупый вопрос, в качестве предлога, и закрыл дверь. Увидев эту сцену, Голубев засмеялся.

– Что, боишься быть услышанным? В собственном кабинете и не поговорить, да?

– Уходи, я более не желаю с тобой говорить.

– Я, конечно, уйду, если ты этого хочешь, но ты всё-таки задумайся.

На последнюю фразу Евстафьев ничего не ответил. Он посмотрел на уходящего Александра Голубева и плюхнулся в своё кресло. Мысли переполняли его. Он не мог больше ни о чём думать. «Почему он пришёл ко мне с этим предложением?» – недоумевал Евстафьев. – «Нет, здесь что-то не то». Он встал и подошёл к окну. На улице был сильный ливень. Долго смотрел, как идёт дождь, затем стал нервно расхаживать по своему кабинету.

Раздался стук в дверь. Это был Геннадий Васильевич Филиппов, главный инженер фабрики. Он был старше и опытней Николая Евстафьева и не без основания полагал, что именно он должен был занять кресло директора. Поэтому он считал себя незаслуженно обиженным, когда четыре года назад эта должность досталась не ему. И хотя он никогда не высказывал свои мысли и прямо не желал своему шефу провала, всё-таки не удержался бы от соблазна, в случае если под Евстафьевым закачалось бы кресло. У Евстафьева на сей счёт, конечно, были смутные сомнения, однако, в виду отсутствия явных причин к подобной подозрительности, он старался гнать от себя такие мысли, как дурные. Более того, Николай ценил ум и опыт Геннадия Петровича и отдавал должное тому, что за всё время совместной работы он никогда его не подводил.

Филиппов пришёл поговорить о некоторых своих идеях по совершенствованию производства. Николай Петрович дал ему высказаться, однако сам не слушал его. Его мысли были плотно заняты недавним разговором с Голубевым, поэтому ему было ни до чего и ни до кого. Но очень не хотелось, чтобы это было заметно, поэтому Николай Петрович сделал вид, будто внимательно слушает своего собеседника. Однако в какой-то момент Филиппов заметил, что его слова пролетают где-то мимо.