Максим Горький - Том 17. Рассказы, очерки, воспоминания 1924-1936
Кашин, искоса посматривая на Локтева, ораторствовал:
— Жить надо, как пчела живёт: тут — взял, там — взял, глядишь — и воск и мёд есть…
Но голос его заглушала Рогова, басовито выкрикивая:
— Вот так и пропивают житьё, а после — жалуются, охают!
Девки дружно взвыли высокими голосами:
Не красива я, бедна,Плохо я одета,Никто замуж не берёт.Ах, меня за это!
Немного в стороне сидел Баландин, дружелюбно прислонясь к плечу Денежкина. Денежкин отчётливо и удало играл на балалайке; молодой парень, нахмурясь, плясал, вздымая топотом ног холодную пыль, а тихий мужичок Самохин, прищурив глаза, сладостно улыбаясь, тоже топал левой ногой и детским голосом, негромко, осторожно приговаривал:
Эх, нужда пляшет,Нужда скачет,Нужда песенки поёт,Н-нужда по миру ведёт…
— Дел-лай! — свирепо кричал Денежкин плясуну. — Делай, чёрт те в душу!
А Баландин, качая головой, всхлипывая, жаловался:
— Шесть тридцать… пропало, а?
Парень, перестав плясать, взмахнул головой и, глядя в небо, прокричал:
Эх, ветер дует и ревёт,На войну солдат идёт…
И снова отчаянно затопал ногами.
А Денежкин снова крикнул:
— Дел-лай!
Из воспоминаний о И.П. Павлове
В 1919 году я, в качестве одного из трёх членов «Комиссии помощи профессору Ивану Петровичу Павлову», пришёл в Институт экспериментальной медицины, чтоб узнать о нуждах знаменитого учёного.
— Собак нужно, собак! — горячо и строго заявил он. — Положение такое, что хоть сам бегай по улицам, лови собак!
В его острых глазах как будто мелькнула весёлая улыбка.
— Весьма подозреваю, что некоторые мои сотрудники так и делают: сами ловят собачек.
— Сена нужно хороший воз, — продолжал он. — Нужно бы и овса. Лошадей дайте штуки три. Пусть будут хромые, раненые, это — неважно, только были бы лошади!
Он быстро объяснил, что лошади нужны для того, чтобы получить сыворотку из их крови. В комнате было так же холодно, как на улице. Иван Петрович — в толстом пальто, на ногах — валяные ботики, на голове — шапка.
— У вас, видимо, дров нет?
— Да, да! Дров — нет.
Он пошутил:
— Говорят: теперь не дома отапливаются печами, а печи домами? Но деревянных домов тут близко нет. Дров давайте. Если можно.
— Продукты я получаю из Дома учёных. Удвоить паёк? Нет, нет! Давайте, как всем, не больше.
Требуя помощи его научной работе, — от помощи персонально ему он решительно отказался.
— Продукты надо расходовать бережно. Слышно — какой-то дурак лезет на Петербург? Вот видите: большевики-то озлобили всех…
В те дни такое бережное отношение к «продуктам» наблюдалось крайне редко. Обильны были факты иного рода: на заседания совета Дома учёных аккуратно являлся некий именитый профессор, он приносил в платке сухие комья просяной каши, развёртывал платок и, отправляя маленькие комочки каши в свой учёный рот, тяжко вздыхая, уныло покачивая умной главой, показывал собратьям своим, до чего доведён большевиками деятель науки. Он ничего не говорил и вообще ничем не выражал своей заботы о том, как и где добыть пищу для его товарищей по работе, он только показывал на каше: «Страдаю».
Таких и подобных демонстраций большевистской жестокости господа интеллигенты устраивали много. Нет спора: люди, недоедая, страдали, но едва ли стоило сопровождать страдания творчеством мелких пакостей, назначенных для самолюбования и для уязвления большевиков. Но — сопровождали.
И.П. Павлов, мне кажется, спорил с советской властью по недоразумению, потому что не имел времени серьёзно подумать о значении её работы и потому ещё, что около него были враги советской власти, люди, которые отравляли его ложью, сплетнями, клеветой.
Лет шесть тому назад он памятно сказал мне:
— Я могу верить в бога, но, разумеется, предпочитаю знать. Вера есть тоже нечто, подлежащее изучению, она развивается из отвлечённых понятий, то есть из работы мозга. Изучая его работу, мы всё-таки ещё не знаем, как он работает. И — узнаем ли? Это вопрос. Вот мы с вами поспорили. Одно и то же вещество нашего мозга воспринимает впечатления и реагирует на них различно и даже непримиримо различно. Я ищу причину этого в биологической — органической химии, вы — в какой-то химии социальной. Мне такая незнакома…
И.П. Павлов был — и остаётся — одним из тех редчайших, мощно и тонко выработанных органов, непрерывной функцией которых является изучение загадок органической жизни. Он изумительно целостное существо, созданное природой как бы для познания самой себя. Высшая для человека форма самопознания является именно как познание природы посредством эксперимента в лаборатории, в клинике и борьба за власть над силами природы посредством социального эксперимента.
Свободное и успешное развитие этой работы, которая должна быть целью жизни каждого разумного человека, требует полного равенства в праве на знание, — равенства, невозможного в обществе классовом, при наличии уже обессмысленной власти капитала, ныне создающей такие рецидивы средневековой дикости и зверства, каков, например, современный фашизм, — кровавый и гнусный конец царства буржуазии.
И.П. Павлов умер, но энергия его, воплощённая в работу, долго будет жить.
Комментарии
В.И. Ленин
Впервые напечатано в ранней редакции весной 1924 года.
В письме к М.Ф. Андреевой от 4 февраля 1924 года М. Горький сообщает, что написал воспоминания о Ленине (Архив А.М. Горького). Горечью утраты «величайшего человека мира» — так назвал В.И. Ленина М. Горький — проникнуты письма писателя, относящиеся к этому времени. И впоследствии он писал, что «никогда не чувствовал себя так сиротски, таким бессильным, как в год его смерти» (письмо к А.И. Афиногенову 1933 года. Архив А.М. Горького).
Рукопись воспоминаний 1924 года носит название «Человек». Она была напечатана в том же году с некоторыми сокращениями в журнале «Русский современник», номер 1, под названием «Владимир Ленин». В полном виде произведение появилось в книге М. Горького «Воспоминания. Рассказы. Заметки», издание «Книга», 1927, и в двадцатом томе собрания сочинений писателя, Гиз, М.-Л. 1928. Однако воспоминаниями этими сам М. Горький не был удовлетворён: «То, что написано мною о нём вскоре после его смерти, — написано в состоянии удручённом, поспешно и плохо… Воспоминания мои о нём написаны, кроме того что плохо, ещё и непоследовательно, с досадными пробелами. Мне следовало начать с Лондонского съезда…».
В 1930 году М. Горький переработал текст воспоминаний: значительно расширил их, полнее осветил V съезд партии, рассказал о выступлениях В.И.Ленина на съезде, о своих встречах с В.И. Лениным на Капри и в Париже, объяснил свои ошибки 1917–1918 годов.
Впервые М. Горький увидел В.И.Ленина в Петербурге в ноябре 1905 года. Значение В.И. Ленина как вождя партии было понято М. Горьким до личного знакомства с ним. Старый партийный работник Р.С. Землячка, сообщая 26 декабря 1904 года В.И. Ленину и Н.К. Крупской о своих беседах с М. Горьким, писала: «Он окончательно перешёл к нам… Он заявил мне, что относится к нему [46] как к единственному политическому вождю» (журнал «Пролетарская революция», 1925, номер 3/38, стр. 25).
Более близкое знакомство В.И. Ленина с М. Горьким произошло в 1907 году на V съезде партии, делегатом которого был М. Горький.
Н.К. Крупская писала об этой встрече:
«Владимир Ильич близко познакомился с Горьким в 1907 г. на Лондонском партийном съезде, понаблюдал там его, поговорил с ним и как-то душевно сблизился с ним» (сб. «Ленин о литературе», Гослитиздат, М. 1941, стр. 261–262).
В.И. Ленин высоко ценил М. Горького и писал, что он «крепко связал себя своими великими художественными произведениями с рабочим движением России и всего мира» (В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4-е, т.16, стр.89). Он называл М. Горького крупнейшим авторитетом в деле пролетарского искусства. «Нет сомнения, — писал В.И. Ленин, — что Горький — громадный художественный талант, который принёс и принесёт много пользы всемирному пролетарскому движению» (В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4-е, т. 23, стр. 325).
В своих письмах к М. Горькому Н.К. Крупская рассказывала о том, с какой любовью относился к нему В.И. Ленин. Ответные письма М. Горького к Н.К. Крупской были наполнены воспоминаниями об Ильиче.
Прочитав переработанный в 1930 году очерк М. Горького «В.И. Ленин», Н.К. Крупская писала: «…получила Ваши воспоминания об Ильиче — хорошие. Живой у Вас Ильич. О Лондонском съезде очень хорошо. Правда всё. Каждая фраза Ваших воспоминаний вызывает ряд аналогичных. И потом Вы любили Ильича. Кто не любил бы, тот не мог бы так написать. Живой весь Ильич» (журнал «Октябрь», 1941, книга 6, июнь, стр.24).
