Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин

В подполе было духовое окошко. Казачок выскользнул через него и с мешком, с дарами туфановыми, кинулся к воеводской избе, но, не доходя, призадумался и повернул к себе.

«Знать будешь, какой я зоркой! – думал злорадно. – Теперь мне чёрт не брат».

Илья, пьяный от счастья, нёс Фетинью в пустую избушку паромщика.

– Бери меня. Вот я, – сказала с мёртво застывшей улыбкой. Потом зло высвободилась, отрезвела, когда он понёс её к себе. – Не в твоей конюшне.

– Где же?

– Хоть где... в лесу, подо льдом... в сугробе – всё едино. Лишь бы не у тебя. – Потом, глумливо заглянув ему в поглупевшее лицо, призналась: – Одекуй-то твой отдала Володею.

– Тебе дарен, ты и распоряжайся, – беспечно отмахнулся Илья.

Скупой, прижимистый, сейчас он был готов отдать все свои богатства. Что они, все эти богатства? Не греют – лишь туманят глаза. Одекуй не стоит единого поцелуя.

– Айда, Фета! Айда, куда хошь... – бормотал пьяно, хотя был трезв. – Мне всяк путь с тобой мил.

– Постой... Я взяла с собой медовухи. Пей из горлышка... И я выпью. Как-никак чёрт на ведьме женится, – Илья пригубил. Она жадно, не по-бабьи, выпила всё до дна. – Теперь неси меня. Неси на край света.

Илья вскинул её на руки и понёс, побежал к парому, едва не столкнувшись нос к носу с Лукой. Тот спрятался за угол, проскрежетал: «Купил, змей! Ну и мой получи подарок... петуха красного!».

Утром, увидев Илью, кружившего подле Фетиньиного дома, Лука усмехнулся, сам себе подмигнул и скачками кинулся к кабаку. Илья, видно, ненадолго вышел, замка не повесил, лишь накинул засов. В кабаке чадили жирники. На полу желтели дрова, отдельной горкой лежали щепа и береста. В печи краснели угли. Лука выгреб их, разбросал по полу. Потом сунул в печь бересту, поджёг одну засаленную занавесь, другую, третью. Развёл костерок на стойке, за которой обычно торговал Илья. Пламя взялось дружно и со всех сторон. Лука открыл дверь в застенок, кинул и туда несколько головёшек. Собрался было идти, но, зная, что у брата есть тайник, открыл подпол. Оглядев помещение, сорвал со стены чёрную, до звона высохшую полку, поджёг её и бросил вниз.

– Ну вот, теперь ладно, братуха, – удовлетворённо хмыкнул он и, выйдя на улицу, навесил на дверь замок, а ключ забросил подальше.

– Чтоб ничего не украли, – сказал, будто кто-то мог слышать.

Внутри ревело, рвалось буйное пламя на волю. Звонко лопались стёкла. Языки огня, высунувшись на улицу, уже лизали наличники. Со всех сторон сбегалась, собиралась толпа. Но Илья ничего не видел, не слышал...

Спрятав краденое, Сенька Клоп, казачишка посыльный, всё ещё раздумывал: «Доносить аль не доносить?». Донесешь – сделают десятником, будут в дальние походы посылать за ясаком. Там можно разжиться.

Но подле воеводской избы держали под руки Исая Гарусова. Он бился и кричал: «Слово и дело государево! Слово и дело!».

«Не стану!» – твёрдо решил Сенька, присоединяясь к толпе казаков.

Из избы вышел сам воевода. Был он зол, с утра притомился. Побаливала простуженная грудь, ломило виски. Глаза слезились, покрывшись красными прожилками, словно всю ночь над ними корпел трудолюбивый мизгирь.

– Ты бы прилёг, воевода-батюшка, – шагая следом, уговаривал Василий. Он бражничал вместе с воеводой, обычно воздержанным в вине, но был свеж, благостен и угодлив. Ликовал: всё, что задумал, свершилось. Логин, брат старший, не сплошал: будет пожива! И государю, и нам выгодно. Такой фарт выпадает нечасто. А коли выпал – грех упускать. Надо бы воеводе позолотить ручку, но он строг на этот счёт. Что ж, вольному воля.

Купец мелко перебирал в руках бисерные чётки, словно отсчитывал грядущую прибыль за слюду, которую станет отправлять в Китай, в Индию и, конечно, в Россию. Везде спрос на неё. Но как залучить в глухомань людишек? Работники нужны. Казаков не заманишь. Сабелькой привыкли махать, бродяжничать. Да и кто их отпустит? Придётся брать чернь всякую, беглых, посадских из ремесленной слободы. Охочие люди найдутся. Беглых тьма. Но хлопот с ними не оберёшься...

Исай кричал, бился в крепких руках казаков, опутавших его верёвками.

Над площадью выплыло уже отдавшее этому краю тепло солнце, поглядело на суету людскую и снова скрылось за бусыми облаками. Шумнули галки над звонницей. Где-то замычала корова. За стеною близ торговых рядов подымался едкий, тяжёлый дым. Слышались ликующие голоса. Зазвенел колокол.

– Что там?

– Пожар, воевода-батюшка, – высунулся вперёд Сенька. – Кружало горит.

– Тебе в радость? – нахмурился воевода, суровым взглядом заставив казака сжаться. – Стручок! – воевода гневно сплюнул. – Позвал кого надо?

Сенька, струхнув, отступил шага на два, проблеял:

– Поззва-ал...

Вспомнив о возможном повышении, осмелел, отвердел голосом:

– Видел рухлядишку у их... мешок полный.

– У кого «у их»?..

– У Отласов. В подполье спрятана.