Город падающих ангелов - Джон Берендт
– Итак, вы думаете, – заключил я, – что деньги могли прийти от тех, кто заплатил Карелле за поджог, если, конечно, это был поджог.
– Нет, нет! – Сено поднял правую руку, словно давал клятву. – Не поймите меня превратно. Я этого не говорю! И никогда этого не говорил! Выводы вы должны делать сами. – Он снова тревожно огляделся по сторонам. – Но здесь есть еще один любопытный факт: Ренато Карелла нанял одного из самых дорогих адвокатов в Италии, парня, который работает для премьер-министра Берлускони.
– Вы шутите, – удивился я.
– Он нанял его для себя, – уточнил Сено.
– А для сына?
– Никого.
– А для племянника?
– Этому досталось еще меньше.
В конце своей заключительной речи Кассон попросил суд признать Кареллу и Маркетти виновными в поджоге и назначить им наказание в виде лишения свободы на срок семь лет. О том, что касается возможности того, что пожар был заказан и оплачен третьими лицами, Кассон сказал, что расследование продолжается и, возможно, закончится дополнительным судебным процессом.
До вынесения решения суда процесс должен был пройти еще одну фазу: рассмотрение вопроса о восьми подозреваемых, обвиненных в преступной халатности и ненадлежащем исполнении служебных обязанностей.
Кассон открыл обсуждение, заявив, что осуждение за поджог не исключает автоматически преступную халатность.
– Атаки на произведения искусства, – сказал он, – и на театры, к несчастью, нередки в панораме итальянской общественной жизни. С октября тысяча девятьсот девяносто первого года, когда сгорел оперный театр «Петруццелли» в Бари, мы имели дело с дюжиной случаев причинения ущерба театрам и галереям в результате поджога. Таким образом, пожар в «Ла Фениче» в девяносто шестом году вполне вписывается в рамки возможного, и те, кто отвечает за его безопасность, должны это понимать. Но никто даже не почесался.
Прокурор зачитал имена и огласил тюремные сроки, которые он избрал для каждого. Список возглавлял бывший мэр Массимо Каччари: девять месяцев тюрьмы. Этот срок был, конечно, чисто символическим, так как любой приговор к заключению на срок меньше двух лет в Венеции автоматически отменяется или приостанавливается. Единственным из остальных обвиняемых в халатности, получившим срок меньше двух лет, стал сторож «Ла Фениче» Джильберто Паджаро. Кассон посчитал отсутствие Паджаро на посту в ночь пожара не столь серьезной халатностью, поскольку оно не привело к ухудшению пожароопасной ситуации в театре до возникновения пожара. Кассон потребовал для Паджаро, перенесшего два инфаркта и страдавшего после пожара депрессией, восемнадцать месяцев тюрьмы.
Остальным шести обвиняемым был предъявлен длинный список должностных нарушений и преступлений, от неспособности справиться с обращением и хранением легковоспламеняющихся материалов до решения демонтировать старую систему пожаротушения до установления новой.
Самым серьезным нарушителем, по мнению Кассона, был главный инженер венецианского муниципалитета, который отвечал за ремонт театра в целом. Для него Кассон потребовал четыре года тюрьмы; для двух его заместителей по два года, а для руководства театра – генерального директора и генерального секретаря – по три года каждому.
Аргументы защиты во всех случаях были одинаковы: отрицание ответственности. Высокопоставленные чиновники кивали в стороны и вниз, а нижестоящие указывали пальцами наверх.
Новаторский вариант защиты был предложен адвокатом генерального директора «Ла Фениче» Джанфранко Понтеля. Адвокат Понтеля утверждал – многоречиво и уверенно, – что его подзащитный отвечал за сохранность и безопасность театра «Ла Фениче», и что, когда в театре не ставились спектакли, он прекращал быть театром, а становился лишь комплексом зданий, за которые директор не мог нести юридической ответственности. Театр исчез, во всяком случае, в том качестве, в каком он интересовал Джанфранко Понтеля, и ответственность его должна возобновиться, когда на сцене снова будут идти спектакли. Речь адвоката вызвала смех на галерке; ее можно было без купюр вставить в «Алису в Стране чудес» или в любую из оперетт Гилберта и Салливана. Джанфранко Понтель был политическим назначенцем, которого всегда считали достаточно странной кандидатурой на эту должность, так как у него не было музыкального образования и большую часть времени он проводил в Риме. В любом случае после пожара Понтель сложил с себя полномочия и стал генеральным секретарем Венецианской биеннале.
Когда вторая часть судебного заседания закончилась, суд удалился для анализа всех доказательств. В конце месяца председатель суда зачитал вердикты перед переполненным залом.
Энрико Карелла – виновен в умышленном поджоге, семь лет тюрьмы. Массимилиано Маркетти – шесть лет тюрьмы. Все восемь обвиняемых в преступной халатности – оправданы. Единственной причиной пожара признан поджог.
Джованни Сено был возмущен. «Вердикт был написан к концу первого заседания», – сказал он газетным репортерам. Карелла, который не присутствовал на чтении приговора, сделал заявление «Иль Газеттино», снова сказав о своей невиновности. Маркетти промолчал. На время рассмотрения поданной ими апелляции оба остались на свободе.
Через два месяца судьи выступили с motivazione, объяснением своего вердикта. В их докладе содержались выводы, от которых пробирал озноб:
«Карелла и Маркетти действовали не одни, – заявили судьи. – Они были марионетками тех, кто остался в тени, людей с финансовыми интересами такого масштаба, что уничтожение театра было для них сущей мелочью».
Судьи всем своим авторитетом поддерживали идею о том, что поджог был оплачен какими-то неизвестными людьми. «Для судей, – сообщала «Иль Газеттино», – то, что прежде было одной из гипотез расследования, стало неопровержимым фактом».
В первую очередь центр внимания сместился на Ренато Кареллу. Но три месяца спустя Ренато Карелла умер от рака легкого. Я позвонил Кассону в его офис и спросил, какое значение эта смерть будет иметь для расследования.
– Расследование закончено, – просто ответил он. – Ренато Карелла был главным фигурантом нашего дела. Мы считали, что он, возможно, являлся связующим звеном между обвиненными парнями и деньгами. У него было множество контактов с компаниями за пределами Венеции. Мы вели следствие, интересуясь всеми подрядчиками и субподрядчиками, которых он нанимал для работы в «Ла Фениче», но добыть каких-то конкретных улик против него нам не удалось. Теперь же, после его смерти, все следы окончательно остыли.
– Что вы можете сказать о молодых людях? – спросил я. – Они не проявили желания говорить?
– Несколько раз они обещали поделиться новой информацией о Ренато, но неизменно отказывались от этого намерения. К несчастью, у нас сейчас масса дел, которые требуют неусыпного внимания. До тех пор, пока не появится что-то новое – например, содержательные заявления Кареллы и Маркетти, – это дело не будет возобновлено. У нас просто нет времени им заниматься.
– Их отец умер, след остыл, а тайна осталась, – усмехнувшись, произнес Людовико де Луиджи. – Все дело, как обычно, в деньгах.
