Паразиты (сборник) - Дафна дю Морье
Она вошла в комнату и бросила пальто на диван.
— Я позову вас, когда буду готова, — сказала Мария костюмерше.
Она схватила телефонную трубку и попросила соединить ее с междугородным коммутатором. Ей ответили не сразу. Наконец телефонистка сказала:
— Междугородные линии заняты. Мы позвоним вам позднее.
Мария надела халат и связала платком волосы на затылке. Стала намазывать лицо кремом.
Интересно. Для примирения Чарльз приедет в Лондон? Неудачный день, утренний спектакль, но если он приедет рано утром на квартиру, они смогут вместе позавтракать; возможно, он найдет, чем заняться днем, и останется на ночь. Но в Фартингз я не поеду даже на выходные, если эта рыжая будет где-то поблизости. Чарльзу придется отделаться от нее. Ее я не потерплю. Это было бы слишком.
Лицо без следов крема и пудры — гладкое и свежее, как лицо маленькой девочки, которая собирается принять ванну. Мария снова склонилась над телефоном:
— Вы можете соединить меня с междугородным? Это очень срочно.
Наконец ответ:
— Будьте любезны, ваш номер, — и вот в трубке раздаются резкие, высокие гудки телефона в Фартингзе.
Но трубку снял не Чарльз, а Полли.
— Мне нужен мистер Уиндэм.
— Он уехал минут пять назад. Он больше не мог ждать. О Господи, что за день, мамочка!
— Но почему? Что случилось?
— Вскоре после ленча позвонили из Вдовьего дома. Не может ли папочка немедленно приехать. У лорда Уиндэма случился сердечный приступ. Днем мне надо было напоить детей чаем, но об этом нечего было и думать. Папочка вернулся в пять часов и вызвал специалиста из Лондона, сейчас он в пути, и поэтому папочке пришлось снова уехать, но он сказал мне, конечно не при детях, что, по его мнению, надежды почти нет и лорд Уиндэм, скорее всего, умрет этой ночью. Разве не ужасно? Бедная бабушка.
— Мистер Уиндэм просил что-нибудь передать мне?
— Нет. Просто я должна была сообщить вам о случившемся и предупредить, что, по его опасениям, это конец.
— Да, похоже на конец.
— Вы не хотите поговорить с детьми?
— Нет, Полли. Не сейчас. До свиданья.
Да, это действительно конец. Бедному старику за восемьдесят, и ему не пережить тяжелый сердечный приступ. Часы, которые последние десять лет бежали, постепенно замедляя ход, наконец остановятся.
Утром Чарльз станет лордом Уиндэмом. Рыжеволосая женщина, которую Кэролайн называет Морковкой, через несколько месяцев станет леди Уиндэм. А Богу, подумала Мария, сегодня придется вплотную заняться моими делами. Ему будет чем позабавиться. «Что бы такое придумать, чтобы как следует встряхнуть Марию. Послушай-ка, Святой Петр, да и вы ребята, что у нас на очереди? Как насчет тухлых яиц с галерки? Да между глаз, между глаз. Это ее многому научит».
Ладно, ладно, сказала Мария. Это игра на двоих, друзья мои. Как там говорил Папа годы и годы тому назад, перед моей первой крупной ролью в Лондоне? Если ты не умеешь давать сдачи, грош тебе цена. Говорил он и другое, да я не слушала, но если постараться, то можно вспомнить.
Да, Папа. Ты всегда был более близок с Селией, чем со мной. Потому что я обычно думала о чем-то другом; но сейчас, в эту минуту, у меня такое чувство, что ты рядом со мной, здесь, в этой комнате. Я вижу твои смешливые голубые глаза, так похожие на мои, — они смотрят на меня с фотографии на стене: твой нос слегка скривлен в сторону, как и у меня, и волосы также упрямо стоят над головой. А рот, Найэл всегда называет его подвижным, я, наверное, унаследовала от своей венской матери, которую никогда не видела и которая обманула тебя. Я очень надеюсь, что она не станет вредить мне. Нет, не сейчас — до сих пор она поддерживала меня, была на моей стороне.
«Никогда и ни перед кем не раболепствуй, моя дорогая. Никогда не прибедняйся. Раболепствуют неудачники. Прибедняются неудачники. Выше голову. Когда все изменяют, когда все рушится, с тобой остается твоя работа. Не работа с большой „Р“, моя дорогая. Не искусство с большой „И“. Оставь искусство интеллектуалам; поверь мне, в нем их единственное утешение, и если они пишут его с большой „И“, то всегда попадают впросак. Нет, делай работу, без который ты — не ты, потому что это единственное, что ты умеешь делать, единственное, в чем понимаешь. Ты будешь счастлива. Ты познаешь отчаяние. Но не хнычь, Делейни не хнычат. Иди вперед и делай свое дело».
___
— Войдите.
— Мисс Делейни, вас желает видеть один джентльмен, — сказал костюмерша. — Французский джентльмен. Некий мистер Лафорж.
— Некий мистер Что? Скажите ему, чтобы он уходил. Вы же знаете, я никого не принимаю перед спектаклем.
— Он очень настаивает. Он принес пьесу и хочет, чтобы вы ее прочли. Говорит, что вы были знакомы с его отцом.
— Это старо. Скажите ему, что я слышала такое не раз.
— Он днем прилетел из Парижа. Говорит, что его пьеса скоро пойдет в Париже. Он сам сделал перевод и хочет, чтобы ее лондонская премьера состоялась одновременно с парижской.
— Не сомневаюсь, что он этого хочет. Но почему он выбрал меня?
— Потому, что вы были знакомы с его отцом.
О Господи! Впрочем, почему бы не подыграть?
— Как он выглядит?
— Довольно мил. Блондин. Загорелый.
— Задерните занавеси. Я буду разговаривать из-за них. Скажите ему, что он может зайти только на две минуты.
Безрадостная перспектива — провести остаток жизни за чтением пьес каких-то безвестных французов.
— Здравствуйте. Кто ваш отец?
— Здравствуйте, мисс Делейни. Мой отец просил меня засвидетельствовать вам его почтение. Его зовут Мишель Лафорж, и он был знаком с вами много лет тому назад в Бретани.
Мишель… Бретань… Какое странное совпадение. Разве не вспоминала я Бретань в воскресенье днем в Фартингзе?
— О да, конечно. Я очень хорошо помню вашего отца. Как он поживает?
— Все такой же, мисс Делейни. Совсем не постарел.
Должно быть, ему за пятьдесят. Интересно, он не бросил привычку лежать на скалах, разыскивать морских звезд и соблазнять молоденьких девушек?
— Ну и что за пьесу вы хотите мне показать?
— Пьеса из восемнадцатого века, мисс Делейни. Прелестная музыка, очаровательный антураж, и лишь вы одна можете сыграть роль герцогини.
— Герцогини? Я должна быть герцогиней, да?
— Да, мисс Делейни. Очень
