Николай Чернышевский - Что делать
Все это было говорено Бьюмонтом с каким-то неудовольствием, а последние слова отзывались прямо досадою.
- Это правда, - сказала несколько уныло Катерина Васильевна: - но все-таки я не могла же обманывать.
- И не сумели бы, потому что нельзя подделаться под опытность, когда не имеешь ее.
- Вы все говорите о недостаточности средств у нас, девушек, делать основательный выбор. Вообще это совершенная правда. Но бывают исключительные случаи, когда для основательности выбора и не нужно такой опытности. Если девушка не так молода, она уж может знать свой характер. Например, я свой характер знаю, и видно, что он уже не изменится. Мне 22 года. Я знаю, что нужно для моего счастия: жить спокойно, чтобы мне не мешали жить тихо, больше ничего.
- Это правда. Это видно.
- И будто так трудно видеть, есть или нет необходимые для этого черты в характере того или другого человека? Это видно из нескольких разговоров.
- Это правда. Но вы сами сказали, что это исключительный случай. Правило не то.
- Конечно, правило не то. Но, m-r Бьюмонт, при условиях нашей жизни, при наших понятиях и нравах нельзя желать для девушки того знания будничных отношений, о котором мы говорим, что без него, в большей части случаев, девушка рискует сделать неосновательный выбор. Ее положение безвыходно при нынешних условиях. При них, пусть она будет входить в какие угодно отношения, это тоже почти ни в коем случае не может дать ей опытности; пользы от этого ждать нельзя, а опасность огромная. Девушка легко может в самом деле унизиться, научиться дурному обману. Ведь она должна будет обманывать родных и общество, скрываться от них; а от этого не далек переход до обманов, действительно роняющих ее характер. Очень возможно даже то, что она в самом деле станет слишком легко смотреть на жизнь. А если этого не будет, если она останется хороша, то ее сердце будет разбито. А между тем она все-таки почти ничего не выиграет в будничной опытности, потому что эти отношения, такие опасные для ее характера или такие мучительные для ее сердца, все такие эффектные, праздничные, а не будничные. Вы видите, что этого никак нельзя советовать при нашей жизни.
- Конечно, Катерина Васильевна; но именно потому и дурна наша жизнь.
- Разумеется, мы в этом согласны.
Что это такое? Не говоря уже о том, что это черт знает что такое со стороны общих понятий, но какой смысл это имело в личных отношениях? Мужчина говорит: "я сомневаюсь, будете ли вы хорошею женою мне". А девушка отвечает: "нет, пожалуйста, сделайте мне предложение". - Удивительная наглость! Или, может быть, это не то? Может быть, мужчина говорит: "о том, что я с вами буду счастлив, нечего мне рассуждать; но будьте осторожны, даже выбирая меня. Вы выбрали, - но я прошу вас думайте, думайте еще. Это дело слишком важное. Даже и мне, хоть я вас очень люблю, не доверяйтесь без очень строгого и внимательного разбора". И, может быть, девушка отвечает: - "Друг мой, я вижу, что вы думаете не о себе, а обо мне. Ваша правда, мы жалкие, нас обманывают, нас водят с завязанными глазами, чтобы мы обманывались. Но за меня вы не бойтесь: меня вы не обманываете. Мое счастье верно. Как вы спокойны за себя, так и я за себя".
- Я одному удивляюсь, - продолжал Бьюмонт на следующий день (они опять ходили вдоль по комнатам, из которых в одной сидел Полозов): - я одному удивляюсь, что при таких условиях еще бывают счастливые браки.
- Вы говорите таким тоном, будто досадуете на то, что бывают счастливые браки, - смеясь отвечала Катерина Васильевна; она теперь, как заметно, часто смеется таким тихим, но веселым смехом.
- А в самом деле, они могут наводить на грустные мысли, вот какие: если при таких ничтожных средствах судить о своих потребностях и о характерах мужчин, девушки все-таки довольно часто умеют делать удачный выбор, то какую же светлость и здравость женского ума показывает это! Каким верным, сильным, проницательным умом одарена женщина от природы! И этот ум остается без пользы для общества, оно отвергает его, оно подавляет его, оно задушает его, а история человечества пошла бы в десять раз быстрее, если бы этот ум не был опровергаем и убиваем, а действовал бы.
- Вы панегирист женщин, m-r Бьюмонт; нельзя ли объяснять это проще, случаем?
- Случай! Сколько хотите случаев объясняйте случаем; но когда случаи многочисленны, вы знаете, кроме случайности, которая производит часть их, должна быть и какая-нибудь общая причина, от которой происходит другая часть. Здесь нельзя предположить никакой другой общей причины, кроме моего объяснения: здравость выбора от силы и проницательности ума.
- Вы решительно мистрисс Бичер-Стоу по женскому вопросу, m-r Бьюмонт. Та доказывает, что негры - самое даровитое из всех племен, что они выше белой расы по умственным способностям.
- Вы шутите, а я вовсе нет.
- Вы, кажется, сердитесь на меня за то, что я не преклоняюсь перед женщиною? Но примите в извинение хотя трудность стать на колени перед самой собою.
- Вы шутите, а я серьезно досадую.
- Но не на меня же? Я нисколько не виновата в том, что женщины и девушки не могут делать того, что нужно по вашему мнению. Впрочем, если хотите, и я скажу вам свое серьезное мнение - только не о женском вопросе, я не хочу быть судьею в своем деле, а собственно о вас, m-r Бьюмонт. Вы человек очень сдержанного характера, и вы горячитесь, когда говорите об этом. Что из этого следует? То, что у вас должны быть какие-нибудь личные отношения к этому вопросу. Вероятно, вы пострадали от какой-нибудь ошибки в выборе, сделанной девушкою, как вы называете, неопытною.
- Может быть, я, может быть, кто-нибудь другой, близкий ко мне. Однако подумайте, Катерина Васильевна. А это я скажу, когда получу от вас ответ. Я через три дня попрошу у вас ответ.
- На вопрос, который не был предложен? Но разве я так мало знаю вас, чтобы мне нужно было думать три дня? - Катерина Васильевна остановилась, положила руку на шею Бьюмонту, нагнула его голову к себе и поцеловала его в лоб.
По всем бывшим примерам, и даже по требованию самой вежливости, Бьюмонту следовало бы обнять ее и поцеловать уже в губы; но он не сделал этого, а только пожал ее руку, спускавшуюся с его головы.
- Так, Катерина Васильевна; но все-таки, подумайте.
И они опять пошли.
- Но кто ж вам сказал, Чарли, что я не думала об этом гораздо больше трех дней? - отвечала она, не выпуская его руки.
- Так, конечно, я это видел; но все-таки, я вам скажу теперь, - это уже секрет; пойдем в ту комнату и сядем там, чтоб он не слышал.
Конец этого начала происходил, когда они шли мимо старика: старик видел, что они идут под руку, чего никогда не бывало, и подумал: "Просил руки, и она дала слово. Хорошо".
- Говорите ваш секрет, Чарли; отсюда папа не будет слышно.
- Это кажется смешно, Катерина Васильевна, что я будто все боюсь за вас; конечно, бояться нечего. Но вы поймете, почему я так предостерегаю вас, когда я вам скажу, что у меня был пример. Конечно, вы увидите, что мы с вами можем жить. Но ее мне было жаль. Столько страдала и столько лет была лишена жизни, какая ей была нужна. Это жалко. Я видел своими глазами. Где это было, все равно, положим, в Нью-Йорке, в Бостоне, Филадельфии, - вы знаете, все равно; она была очень хорошая женщина и считала мужа очень хорошим человеком. Они были чрезвычайно привязаны друг к другу. И однако ж ей пришлось много страдать. Он был готов отдать голову за малейшее увеличение ее счастья. И все-таки она не могла быть счастлива с ним. Хорошо, что это так кончилось. Но это было тяжело для нее. Вы этого не знали, потому я еще не имею вашего ответа.
- Я могла от кого-нибудь слышать этот рассказ?
- Может быть.
- Может быть, от нее самой?
- Может быть.
- Я еще не давала тебе ответа?
- Нет.
- Ты знаешь его?
- Знаю, - сказал Бьюмонт, и началась обыкновенная сцена, какой следует быть между женихом и невестою, с объятиями.
XIX
На другой день, часа в три, Катерина Васильевна приехала к Вере Павловне.
- Я венчаюсь послезавтра. Вера Павловна, - сказала она входя: - и нынче вечером привезу к вам своего жениха.
- Конечно, Бьюмонта, от которого вы так давно сошли с ума?
- Я? сходила с ума? Когда все это было так тихо и благоразумно.
- Очень верю, что с ним вы говорили тихо и благоразумно; но со мною вовсе нет.
- Будто? Это любопытно. Но вот что еще любопытнее: он очень вас любит, вас обоих, но вас, Вера Павловна, еще гораздо больше, чем Александра Матвеича.
- Что ж тут любопытного? Если вы говорили ему обо мне хоть с тысячною долею того восторга, как мне о нем, то, конечно...
- Вы думаете, он знает вас через меня? Вот в том и дело, что не через меня, а сам, и гораздо больше, чем я.
- Вот новость! Как же это?
- Как? Я вам сейчас скажу. Он с самого первого дня, как приехал в Петербург, очень сильно желал увидеться с вами; но ему казалось, что лучше будет, если он отложит знакомство до той поры, когда приедет к вам не один а с невестою или женою. Ему казалось, что вам приятнее будет видеть его с нею, нежели одного. Вы видите, что наша свадьба произошла из его желания познакомиться с вами.
