Виктор Лихачев - Кто услышит коноплянку
Вечером он позвал Юлю.
- Будь добра, встань к окну.
Юля не спорила. Встав, спросила:
- Мне раздеться? Или как?
- Как хочешь, но вообще-то не обязательно. Надо бы лучше Сидора Потапыча позвать, у тебя болячек, наверное, и так нет.
- Ты, чай, не извращенец, Михал Прокопыч? - сказала Юля, подражая интонации старика Потапыча.
- Не разговаривай. Все. Нет тусклого света. Экрана тоже нет. Потом он подошел к иконе и, опустившись на колени, произнес: "Спасибо, Господи! Владычица Небесная - слава Тебе!"
Встал и, обернувшись, улыбнулся Юле. На нее смотрел прежний Киреев.
- Ты как насчет картошки в мундире? И стаканчика молочка?
- А два стаканчика?
- Хоть три. Сегодня гуляем, Юля... Кстати, а кто у тебя на свадьбе подружкой будет?
- Софья.
- А другом жениха?
- Вы. Мы с Федором уже решили. И не надо на меня так смотреть.
Глава сорок четвертая
Гусиная стая, возвращавшаяся с далекого юга к родным северным озерам, над этим огромным скоплением домов, труб, машин и людей старалась пролететь как можно быстрее. Гуси летели сосредоточенно и безмолвно.
Киреев проснулся. Увидев, что часы показывали уже восемь утра, вскочил с постели.
- Надо же, что только не приснилось! Какие-то гуси, дороги, иконы... Жаль, все остальное забылось, что-то любопытное было, - с недавних пор у Михаила Прокофьевича Киреева выработалась привычка говорить вслух. - К чему снятся птицы? Надо посмотреть сонник. А икона? И тут он вспомнил, что не время разговаривать, а пора бежать в больницу, на консультацию. Михаил Прокофьевич изрядно нервничал, но что-то подсказывало ему: все будет хорошо. Ждал он недолго. Заранее записался в числе первых, так как сегодня у Киреева было множество дел. Самое главное - рандеву с банкиром Хайкиным. Дай Бог, чтобы все задуманное получилось, дай Бог.
- Киреев! - Это вызывали его.
- Раздевайтесь до пояса и ложитесь на кушетку. Молодой врач, судя по табличке - Кравчук Владислав Игоревич, осматривал Киреева долго и внимательно.
- Вот здесь больно?
- Да, немножко. И левее еще. Угу, вот тут. Что-то серьезное, как вы думаете? Взгляд врача упал на пиджак Киреева, висевший на спинке стула. Точнее, на значок, приколотый к лацкану: "Торпедо".
- Вы торпедовец, Михаил Прокофьевич? - неожиданно спросил врач.
- Да, - удивленно ответил Киреев. - Почти тридцать лет болею. Еще когда Стрельцов играл. Тогда у нас команда была! Великая команда!
- Я вообще-то за "Спартак" всю жизнь болею. Но "Торпедо" уважаю. Наши, конечно, опять первыми будут, а ваши, думаю, за третье место поборются.
- Да я надеюсь. У них вроде тренер новый. А что у меня, Владислав Игоревич? Что-то серьезное?
- Пустяки. Ваша Марина Петровна перестраховщица. Банальный гастродуоденит. Сейчас я рецептик вам выпишу. А так - порежимьте с месяц, поменьше волнений - и все будет нормально. Они простились как лучшие друзья. С плеч будто гора свалилась. В вестибюле у Киреева сработал мобильный телефон.
- Ты где пропадаешь? - его старый друг свободный журналист Костя Веничкин чуть ли не орал в трубку. - Быстро в банк поезжай.
- Все, еду. Я из больницы. У меня все хорошо.
- Ты даже не знаешь, как у тебя хорошо. Иоська тебя ждет.
- Что, согласен дать интервью?
- Не угадал! Гони бутылку, что это я, - ящик коньяка: тебя на работу в банк берут.
- Кем? - опешил Киреев.
- Замом Хайкина. Будешь курировать связь с общественностью.
- Слушай, сегодня не первое апреля, а седьмое.
- Да не шучу я, старик. Сам в трансе. Ему твои статьи показали, досье на тебя.
- Досье?
- Милый мой, это же крупнейший банк, государство в государстве. Но он статьи и читать не стал, на морду твою посмотрел и как отрезал: берем, говорит.
- Почему?
- Политика, брат. Сам посуди: ты у нас блондинистый, глаза голубые, добрые. На тебя посмотришь
- и тебе верить хочется. Скумекал, наконец?
- Да. То есть нет.
- У них раньше на твоем месте некий Рябинин работал...
- Фамилия мне ни о чем не говорит.
- Старик, фамилия говорит только тогда, когда твою фамилию все знают. А это - уровень Хайкина и выше. Так вот, на этого Рябинина только посмотришь - сразу видно: жулик. А ты - честный человек.
- Откуда ты знаешь?
- По крайней мере, на данном этапе. Да еще и с внешностью аборигенской нации. Я же тебе сказал
- это политика. Скумекал, наконец?
- Кажется, да. Что я должен сейчас делать?
- Одеть лучший костюм.
- Уже.
- Одел уже? Лучший? На котором значок "Торпедо"? - Вздох в трубке. - Если это лучший... Ничего, скоро прибарахлишься. Только "Торпедо" сними, а вдруг он за "Динамо" болеет? И мчись сюда. Что есть духу.
Когда вечером немного пьяный и очень счастливый Киреев пришел домой, дверь, к его удивлению, была открыта. На кухне, как ни в чем не бывало, суетилась Галина.
- Ты что здесь делаешь? - опешил Михаил Прокофьевич.
- Котик! - И Галина бросилась на шею мужа.
- Постой, постой. А как же этот, Павлов?
- Ну вот, я думала, он обрадуется...
- Я обрадовался, но ты же к нему ушла.
- Да дурак этот твой Павлов.
- Мой?
- Не придирайся к словам. Ты сам просил меня вернуться. Ну все, все. Обними меня. Вот так. Хороший мой. Кстати, а это правда, что ты у Хайкина будешь работать? ...Киреев вскочил, как ужаленный. Где сон, а где явь? Он осмотрелся. Это не московская квартира. На столе стоит икона, под ногами, свернувшись калачиком, спит Сверчок. Как же хорошо стало сразу Кирееву!
- Вставай, рыжий, а еще зверь называешься, - тихонько толкнул Михаил ногой Сверчка. - Хоть с тобой поделюсь радостью. Просыпайся, кому я сказал! Представляешь, вот парадокс так парадокс. У меня во сне сбылось все, о чем я мечтал год назад. И как мечтал, рыжий! А сейчас я проснулся в холодном поту. Но к чему этот сон? Так, часов у нас нет, календаря тоже. Когда вчера я брал молоко у Потапыча, он сказал... Что же он сказал? Вспомнил: к нему завтра, то есть сегодня, придут дом страховать. Обещали, говорит, двадцать девятого апреля. Теперь все понятно! То, что его сегодняшний сон не случаен, Киреев Сверчку рассказывать не собирался. Но теперь и сам все понял окончательно: первого мая - день рождения Лизы. А он ни на могилке ее не был ни разу, ни родителей девочки не видел. Да и вообще, не слишком ли долго он отходит после мартовского стресса? То необычно ранняя Пасха, то хлопоты с переездом в Старгород Федора. Парень - умница, купил дом совсем недалеко от киреевского и сейчас обустраивает его. Домик запущен немного, но Федор обещается к июлю - они с Юлей решили сыграть свадьбу в день своей необыкновенной встречи, в конце июля, - все справить. Михаил в меру своих сил помогал и помогает Новикову. Потихонечку принимает больных - два раза в неделю приходит в старгородскую поликлинику, где его друг, главврач Владимир Петрович Онежский, выделил ему кабинет. Приходят к Кирееву с уже поставленным диагнозом, и он просто рекомендует больным те или иные травы. Владимир Павлович сам упросил об этом Михаила. Бюджет практически не выделяет больше средств, даже йода и бинтов купить не на что. Онежский замыслил, что с весны несколько его санитарок будут собирать по окрестным полям и рощам травы, которые потом больные смогут купить по цене более дешевой, чем в обычной аптеке. Понятно, что ключевой фигурой в этой цепочке становился Киреев, который должен рекомендовать, какие травы надо больному пить. Михаил долго сомневался, но из уважения к другу и после благословения местного священника отца Николая согласился. Поставив, правда, два условия: Онежский не должен платить ему денег, а только обязан был приставить к нему молодого врача, который должен или должна будет потихоньку перенимать эту науку. Друзья ударили по рукам. Киреев быстро собрался в дорогу. Отдал Юле Сверчка - и уже вечером того же дня был в Москве. Москва показалась ему похорошевшей и более светлой. Но все равно, в первопрестольной Киреев чувствовал себя гостем. Ночевал он у старинного приятеля, впрочем, особо ему не надоедал: утром уходил, приходил вечером. Съездил в Коломенское, побродил по тем местам в центре города, где любил ходить в молодости. Было у Киреева огромное желание съездить на прием к Кравчуку. Да, это было бы очень эффектно, зайти к нему и небрежно бросить: "Хок эрат ин фатис" - "Так было суждено". Но правы те же древние: "Альтисима квэкэ флюмина минима сону лябунтур" - "Самые глубокие реки текут с наименьшим шумом". Эффектно, но глупо. Что можно сказать этим приходом? Что Кравчук Владислав Игоревич ошибся, заранее похоронив его? Так не ошибается тот, кто ничего не делает. Сказать, мол, передайте вашим больным, чтобы никогда не теряли надежды? Но ведь его случай действительно очень редок. А надеяться надо всегда. Одним словом, в больницу Киреев не пошел, зато сходил на футбол. Ему было интересно рядом с молодыми ребятами в черно-белых торпедовских шарфах. Киреев купил себе такой же, а потом прокричал от души полтора часа на трибуне "Лужников". Получив дозу адреналина, поехал к маме одного своего друга, увы, уже ушедшего. К своему стыду, за три года, как умер Коля Канищев, Киреев ни разу так и не побывал у Клавдии Сергеевны, его мамы... Не менее насыщенно прошел и второй день. Наступило первое мая.
