Сестрины колокола - Ларс Миттинг

И тут она страшно перепугалась.

Потому что услышала мужские голоса.

И давно она так?

Около полутора суток. Акушерка говорила что-то про зев матки.

Что за несколько часов шейка совсем сгладилась.

Дa, значит, она полностью раскрыта. И что, она не в состоянии вытолкнуть ребенка?

Нет. Сама она думает, что детей несколько. Но откуда ей знать-то.

Она долго была в беспамятстве. Бормотала всякие странные вещи.

Что именно? Нет времени рассусоливать. Говори без обиняков!

Она думает, что они срослись. Вроде у них в семье было такое.

Господи помилуй. Это была бы сенсация. Наверное, этого нельзя исключить?

Нет. Но нельзя исключить также, что там у нее три плода.

Вы так думаете?

Да конечно нет. Я пытаюсь научить тебя справляться с ситуацией спокойно и хладнокровно, здесь и сейчас. Работать, исходя из того, что представляется наиболее вероятным, и из того, что нащупывают пальцы. Делать то, что следует. Попробуй-ка еще раз. Чувствуешь, что лежит ближе всего?

Чувствую что-то влажное. Мягкое и влажное.

Это его ягодицы. Ножки загнуты к животу. Отойди-ка. Я влезу рукой и расправлю ножки.

Астрид почувствовала, как что-то шевелится у нее внизу живота, не понять, где именно, что-то толчками тянет какую-то раздувшуюся болезненную массу. Голоса вокруг нее заглохли, и Астрид поняла, что вообще не воспринимает никаких звуков.

Очнувшись, она почувствовала себя лучше. Снова стали различимы голоса. Поморгав, Астрид ясно увидела стоявших рядом мужчин, старого и молодого. А потом узнала и старшую акушерку.

Голова не выходит. Назад пути нет.

Что делать-то?

Щипцы неси. Самые новые. Ага. Так.

Ну, где ты там?

Да нету здесь этих щипцов.

Ну, неси тогда те, которые мы брали прошлый раз, непонятно, что ли? Их недавно забрали в другую родильную.

Астрид снова впала в забытье, а очнулась от того, что хлопнула дверь. Увидела, что вошел мужчина, одежда которого была чем-то выпачкана; в вытянутых руках он что-то нес.

Астрид распахнула глаза и моментально пришла в чувство.

На продолговатом жестяном поддоне лежали щипцы, длинные и склизкие, как сервировочные щипцы на блюде, на котором подают мясо.

Врач схватил щипцы в руки, но не удержал, и они брякнули, упав на жестяной поддон. Он перехватил их поудобнее, стараясь поровнее держать длинный инструмент. Металл потускнел и был весь в пятнах, в свете карбидной лампы на нем поблескивала не до конца засохшая кровь. Астрид услышала, как скребет по полу отодвигаемый табурет. Врач поднял щипцы повыше, и она увидела, что между ложками щипцов тянется нитка слизи. Когда врач развел ложки шире в стороны, нитка отцепилась и качалась туда-сюда, пока не прилипла к рукояти.

– Не дам совать в меня это! – закричала Астрид. И стала тужиться изо всех сил.

* * *

Откуда-то издалека до нее донесся крик ребенка, и что-то с трудом, но все же выскочило на свободу и впустило ей в нутро прохладное дуновение свежего воздуха. Она чувствовала, что из нее течет, но не видела, много ли, а потом услышала, как звяканье капель в подложенное судно перешло в журчание.

Давай-ка теперь постарайся сосредоточиться. Сердцебиение определяется?

Не знаю.

Не знаешь? Подвинься. Этот шел ягодицами, значит, они лежали, наверное, уткнувшись шеей и головой друг в друга.

Это как?

Подбородок к подбородку. Вот поэтому первый и не выходил. А теперь она потугами обоих сразу выталкивает.

Выскальзывает из рук. Руки-то все в крови. Отойди-ка, отойди! Дай-ка я! Нет, постой. Что же это такое?

Она стала тужиться снова.

Астрид Хекне собралась с силами, которые снизошли на нее откуда-то издалека, с крутых склонов и безлесных вершин, словно были переданы от всех ее предков по материнской линии, начиная с сестер Хекне. Она была измучена, ей было страшно, и единственное, что могло бы ее успокоить, это мужской голос, голос мужа, говорящего по-немецки, но этого голоса она так и не услышала, и в конце концов первобытные силы взяли верх, и в том, что она делала, не осталось места ни мыслям, ни словам.

Повесть третья. Кому-то на долю выпадает быть этими людьми

Ты снуешь широ́ко

К груди Астрид Хекне прильнули два мальчика, и она надеялась, что они начнут сосать, пока не поздно. Вот вы и здесь, подумала она. Наконец появление на свет обрело смысл. Они лежали рядышком у нее на груди и потягивались как ленивые котята, каждый по-своему изгибая тельце, смотрели ей в глаза, потом друг другу в глаза, потом вокруг себя; в эти первые часы жизни, когда мать и брат для каждого из них не были чем-то более необычным, чем кувшин с водой на столе и занавески на окне.

– Йеганс, – сказала она. – Наконец-то ты вышел, и они тебя не повредили. Уже вовсю шевелишься так же безустанно, потягиваешься так же медленно, как и в животе, но с каждым часом двигаешься все свободнее и дотягиваешься ручками и ножками дальше. Ты создан для движения. И все-таки это ты будешь сновать близе́нько. А ты – Эдгар. В твоем личике я узнаю его черты. Черты твоего отца. Как ты играешь со своими пальчиками, будто ищешь кисточку. Это ты будешь больше привязан ко мне, но тебе предстоит сновать широ́ко.

Эдгар заворочался, закопошился, и движения у него были как у человечка, который долго еще не поймет, что можно ходить на двух ногах. Она склонилась к ним поближе и сказала:

– Я уж думала, плохо дело. Но это не так. Дело плохо у меня, зато вы сможете выкарабкаться.

Малыши прильнули каждый к ее груди с обеих сторон. Когда она почувствовала наконец, что из нее к ним побежала пища, то забылась дремотой. Когда же снова очнулась, рядом сидела фрёкен Эрьявик.

– Плохо дело, да? – пробормотала Астрид.

– Лежи-лежи, не шевелись. Опять кровь пойдет.

– А вы заходили в соседнюю палату?

– Дa. Ее ребенок не выжил.

Астрид сглотнула:

– Но обоих она не сможет взять?

– Нет. И ее мужу об этом нельзя рассказывать.

– Тогда сделаем, как договорились.

– Ну, спи, Астрид. Завтра решим, как лучше поступить.

Она задремала было, но вскоре распахнула глаза и всплеснула руками.

– Не надо волноваться, – сказала Эрьявик. – Я здесь. Я за ними приглядываю. Они не упадут.

– А они точно здоровые? Вы их хорошенько осмотрели?

– Да я редко вижу таких красивых и сильных мальчиков.