Возвращение принцессы - Марина Евгеньевна Мареева
Нина, стоя возле открытой двери, оглянулась.
— Игорь, скажи мне, пожалуйста, — произнесла она задумчиво, — ответь мне… Почему у нас… выражаясь иносказательно… Почему у нас в России… прости за пафос… почему у нас для того, чтобы построить церковь, надо прежде непременно кого-нибудь ограбить?
— Почем я знаю? — Игорь наклонился, поднял с пола пачку сигарет и подбросил ее на ладони. — Откуда я знаю, Нина? Спроси чего-нибудь полегче. Я не знаю. Это наша родина, сынок.
* * *
Темнеет рано. Еще и шести нет, а кромешная тьма, ветер, поземка. Кто-то шел за Петром уже минут пять. Чьи-то шаги неотступно звучали сзади, а теперь приближались.
Петр не успел оглянуться — его сбили с ног, он упал, его рывком подняли. Двое. Вот эту рожу он видел… Удар в челюсть. Он снова упал, теперь его били ногами, снова по ребрам. Дикая боль. Давно ли его били-то? Давно ли метелили возле Нининого фамильного особняка?
— Все! Все, я сказал! Владик, хватит!
Двое нехотя отошли в сторону, хрипло дыша. Петр поднялся, пошатываясь. Губу рассекли, гады. Он нагнулся, морщась от боли, зачерпнул снег в горсть, приложил к окровавленной губе. Вкус снега и крови разбудил детскую память: губа, прилипшая на морозе к железу…
Дима подошел к Петру, опираясь на свою шикарную трость. Подцепил ею солдатовскую обливную ушанку, валявшуюся в снегу, поднял — на, держи.
Петр ударил по Диминой палке ребром ладони, и шапка снова упала на снег, покрытый свежими пятнами крови.
— Хорош! — Он посмотрел Диме в глаза. — Двое на одного, а ты любуешься. Молодец. Исподтишка, в спину. Грамотные ребятки у тебя.
Дима молчал, опираясь обеими руками на трость, воткнув ее в ушанку Петра.
— Я тебя убью, — произнес он наконец очень спокойно, просто констатируя факт, объявляя вариант возможной развязки. — Ты лучше уезжай куда-нибудь. Понял?
Петр не ответил. Разбитая губа продолжала кровоточить. Петр опять наклонился, зачерпнул снег в горсть.
— Оставь ее в покое. — Дима оглянулся на своих спутников, стоявших чуть поодаль, затем вновь посмотрел на Петра и глухо повторил: — Оставь ее.
— Нет. — Петр приложил снег к разбитой губе.
— Я тебя убью, — пообещал Дима. — Этим кончится, запомни.
Старик Солдатов смотрел на Нину в щель приоткрытой двери, не спеша снимать цепочку.
— Я за Вовкой, — сказала Нина. — Я совсем его забираю.
— Очень хорошо. — Старик открыл дверь, впустил Нину в прихожую. — Замечательно. Забирайте и уходите. Петя вернулся час назад. Я не знаю откуда. Я только видел, что он кровь на рубашке застирывал. У него разбита губа.
Нина вскрикнула, зажав рот ладонью.
— Уходите! — настойчиво повторил старик. — Оставьте нашу семью в покое! Решайте свои проблемы сами. Мой сын и мои внуки… Одну катастрофу они уже пережили, хватит с них. Хватит!
— Хорошо, мы сейчас уйдем.
Нина прошла по коридору и распахнула дверь в гостиную. Ее встретили полумрак, детский смех и гомон, темный силуэт елки, резкие, ослепительные росчерки бенгальских огней.
— Мама! — крикнул Вовка. — Мы бенгальских купили! Целую кучищу!
Нина щелкнула выключателем.
— Погасите, погасите! — вразнобой завопили мальчишки, носясь по комнате с зажженными свечами в руках.
Петр лежал на диване, губа залеплена полоской пластыря. Нина выключила свет, подошла, села рядом, сжала его руку.
Свечи весело потрескивали, фонтаны искр вспыхивали и таяли. Мальчишки, наталкиваясь друг на друга в темноте, рисовали в воздухе огненные вензеля и овалы.
— Тебя били? — Нина нагнулась, обняла Петра, не удержавшись. И он не удержался от сдавленного стона. — Нина невольно причинила ему боль.
— Петя, больно? — прошептала Нина, слабея от страха за него, от безысходного, тоскливого страха. — Кто?! Дима? Скажи!
Она совсем потеряла голову — рядом были мальчишки, и старик мог войти в любую минуту. Ничего не соображая, движимая только страхом, острой жалостью, желанием помочь, приласкать, снять, утолить его боль, повинуясь только этому безотчетному и сильному порыву, Нина склонилась к нему, обняла.
— Ну что ты делаешь? Успокойся. — И Петр крикнул бодро: — Так! Оловянные, в детскую! Строем!
— Вовка, собирай вещи, — опомнилась Нина, отодвинувшись от Петра. — И прощайся с мальчиками. Мы уходим, совсем уходим.
— То есть как? — глухо спросил Петр.
— Я не хочу, — заявил Вовка.
Свечи догорели, шипя. Младшие Солдатовы включили свет и растерянно уставились на Нину, потом — вопросительно — на отца.
— Я не хочу! — повторил Вовка. — Не хочу! Не хочу!
— Вова… — начала Нина.
— Я не пойду никуда! Я здесь останусь! — твердил сын упрямо, глядя на Петра, ища у него защиты.
— Останешься, — кивнул Петр. — Я тебе обещаю. Всё, в детскую, живо!
Мальчишки вышли из комнаты.
— Что ты можешь ему обещать? Как ты можешь ему обещать, Петя? — Нина снова обняла его, говоря с укоризной и мольбой, с отчаянием и нежностью. Погладила его плечи, дотронулась до полоски пластыря, перечеркнувшего распухшую верхнюю губу. — Это Дима? Это он?
— Я упал, — буркнул Петр. — Поскользнулся.
— Не ври! Господи, что же делать-то?
— Знаешь, о чем я сегодня подумал? — сказал Петр, поглаживая ее волосы, пытаясь хоть как-то ее успокоить, разрядить этот сгущающийся мрак, гнет безысходности. — Ведь это я должен быть хромым, а не он.
Нина посмотрела на него непонимающе.
— Ну, он же был на одной ноге. — Петр улыбнулся и тут же скривился от боли — улыбаться ему теперь тоже было непросто. — Оловянный солдатик — он был хромой, одноногий. На него не хватило олова, его отлили одноногим.
— Мне не нравится эта сказка, — произнесла Нина с ожесточенной запальчивостью. — Она мне не нравится, слышишь? Ты в нее заигрался, Петя! Хватит в сказки играть, мы не дети.
— Пожалуй, — согласился он. — Ты права, наверное.
— Хватит. Не то мы с тобой доиграем ее до конца. А я не хочу, чтобы нас с тобой из золы выгребли.
Дима только дверь успел открыть, а она набросилась на него, как овчарка, сорвавшаяся с цепи. Дима так и сказал, уворачиваясь от ее рук:
— Овчарка!
— Это ты его? — Нина трясла мужа за плечи. — Да?! Владик твой?! Это вы его избили? Сволочи!
— Значит, уже навестила, — прошипел Дима, обдавая ее перегаром. — Успела.
— Сволочи! — ненавидяще выкрикнула Нина. — Только тронь его еще! Я к сыну зашла! Только пальцем до Петра дотронься! Только посмей, я тебя… — Нина осеклась.
Костя. Что за бред? Как в дурном сне. Костя здесь, в доме ее мужа?
Он стоял на пороге комнаты и с усмешкой смотрел на Нину. Дурной сон. Теперь
