Нулевые - Роман Валерьевич Сенчин
– Понятно, – усмехнулся Владимир.
– Нет, это сложно понять… У любого желания должна быть причина, а у меня… – Мужчина покривил губы. – Виной этому была наша домашняя библиотека. Много старых книг. Ницше, Фрейд, Шопенгауэр, Селин… Как раз в мою юность издали Сартра. И все эти книги однозначно утверждали, что жить нестоит… Да, еще Есенин, конечно, Андреев – я их перечитывал раз по двадцать… У нас была интеллигентная семья, и мои родители принимали мое состояние за наличие большого ума. Но что такое ум? От ума должен быть толк, реализация. А что толку в том, что я сутками мог увлеченно… нет, это не увлечение было, что-то другое… сутками читал Ницше? Знал наизусть почти всего Есенина, из Андреева целые рассказы?.. М-да-а…
Видимо, почувствовав, что нам надоедает слушать его, мужчина спохватился:
– Коротко говоря, однажды мои сослуживцы утащили меня на Урал. Все тогда были туристами, сплавлялись по рекам, на горы лазали… Уговорили. Сутки на поезде от Москвы, там два дня пешком с привалами у костра и рыбалкой… Видимо, хотели помочь – видят, что человек в двадцать шесть лет в таком состоянии и не выходит из него, и потащили в поход. Сплавляться я категорически отказался, пошел пешком вниз по реке. Они должны были меня ждать… И по пути я заблудился, да так, что… – Игорь жестом предложил выпить; мы выпили. – У меня с собой был рюкзак с одеждой, к нему был привязан чайник, в карманах бензиновая зажигалка, сигареты, перочинный нож… И семнадцать дней я бродил по тайге. Этих семнадцати дней мне хватило, чтобы полюбить жизнь.
Владимир снова усмехнулся; рассказчик понимающе покачал головой.
– Да, на словах это смешно, а на деле… Вот, посмотрите. – Он неуклюже повернулся к нам спиной, поднял руками волосы, и мы увидели на его шее большие, как от ожогов, шрамы. – Это я сам себя. Такое же на ногах, на пояснице…
– В смысле? – спросил я.
Игорь уронил волосы, развернулся.
– Я срезал с себя куски, чтобы есть. Варил в чайнике. Пил бульон.
Внутри меня булькнуло; я сморщился, сдерживая тошноту.
– Срезал куски, рану бинтовал… Слава богу, не задел артерии…
– Да вы гоните! – резко, словно проснувшись, вскрикнул Владимир. – А заражение… Да и как сам себе? Шок болевой… Что, совсем нечего было есть? Лес же, грибы, ягоды…
– Какие грибы в июне… Мы в июне поехали.
– Ну, там, петли ставить на зайцев, рыбу ловить. Да и вообще… – Владимир стал раздражаться, но за этим раздражением чувствовался испуг. – Человек может прожить без еды сорок дней. Доказано! А недавно вообще, я в интернете читал, один парень сто с чем-то…
– Хорошо, – спокойно перебил мужчина, – попробуйте не поесть семнадцать дней… Ладно, парни, я ничего не хочу вам доказывать. Петли, крючок из еловой шишки – это все в книгах. Я этого не умел и не умею. Я просто боролся за свою жизнь. Когда я жил в удобной квартире, мне она была не нужна, но когда попал в такую ситуацию… Я даже сам удивлялся, но я очень захотел жить. Шел и шептал: «Жить, жить…» Отрезал от себя куски, чтобы жить. – Игорь один, не приглашая нас, допил из стаканчика и доел остатки бутерброда. – И вот – живу.
Мы молчали. Как-то это нас с Владимиром потрясло. Неожиданностью, скорее… Я долго подбирал слова и, наконец-то подобрав, спросил:
– И как, нравится вам теперь жить? В таком… м-м… в таком состоянии?
– Нравится. – Мужчина ответил без промедления, уверенно и даже с веселостью. – Стал бабником, и женщины, кстати, с удовольствием, несмотря на это, – потрогал себя за шею. – Еще в советское время открыл свое дело – кроссовки шили очень хорошие, и некоторые спортсмены носили. Теперь стереосистемами торгую. Не жалуюсь.
– И ходите по таким норам? – хмыкнул Володя.
Он огляделся:
– Да, место не очень, но иногда спускаюсь. Я не брезгливый. Да и живу рядом, напротив Третьяковки.
Еще помолчали. Расспрашивать Игоря о подробностях его плутания в тайге было неловко – не пацаны же мы, жаждущие послушать про приключения. А он и не выказывал желания рассказывать больше. Постоял и стал прощаться:
– Что ж, до свидания. Извините, что побеспокоил. Просто не могу спокойно реагировать, когда говорят о готовности умереть. Поэтому и встрял.
Слегка нагнулся, бросил пустой стаканчик и бумажную тарелку в коробку для мусора под столом и пошаркал к выходу.
Минут через десять после его ухода Владимир вдруг возмутился:
– Но другие ведь кончают! И я смогу. На хрен мне всё это!
– По-моему, – сказал я, – нагнал он просто. Как это можно заблудиться, когда по реке идешь? Инвалид какой-нибудь с ЗИЛа, решил нам любовь к жизни вернуть.
– Да на хрен мне его любовь! Куплю, блин, атропиков и закинусь.
…Прошло уже полгода с той встречи, и мы всё еще живы. Впрочем, и поводов покончить с собой так и не появилось. После весеннего шока, связанного с мировым финансовым кризисом, фирмы успокоились, и в рекламные агентства снова потекли заказы. Немного, но все же. И я, и Владимир работаем. Зарплаты не очень, с докризисными не сравнить, но – терпимые. На первоочередные потребности семей хватает.
Наши встречи во «Втором дыхании» прекратились. Иногда созваниваемся, спрашиваем друг друга: «Как дела?» – и слышим: «Да так, более-менее. Живу».
2009
Пусть этот вечер не останется …
В половине седьмого – пошли.
Нет, покупатели были в течение всего дня, но в основном домохозяйки и пенсионеры, не спеша выбиравшие сорта колбасы и сосисок, спрашивавшие о качестве, о степени свежести, иногда просившие попробовать «ветчинку» или «карбонатик». А в половине седьмого от станции метро двинулись возвращающиеся с работы. Они без раздумий и сомнений становились в очередь, без лишних слов четко бросали в окошечко: «Полкило “Сливочных”»… «Килограмм “Докторской”»… «Триста грамм “Любительской”…» И Лена автоматически открывала нужную дверцу холодильной камеры, доставала требуемое, старалась отрезать именно столько, сколько заказывали – знала, что этим, вечерним, не нравится брать больше или меньше. Впрочем, спорили редко – спорить им было некогда.
Ей легче с вечерними, вообще лучше вертеться в тесном нутре тонара, чем вести изматывающе долгие диалоги с дневными. И в этом верчении скорее, незаметнее приближается конец смены… Вот еще час-полтора аврала, запарки, а потом поток схлынет, пойдут одинокие, запоздавшие, а в девять приедет Рагим, снимет кассу, закроет тонар, и Лена тоже отправится домой отдыхать, как все…
– Мне «Чайной» колбасы на сорок семь рублей, – голос пожилого мужчины.
Такой заказ не сулил ничего хорошего.
