Сны за полночь - Ольга Васильевна Ярмакова
Письмо по мере приближения к сердцевине записей становился всё причудливее, слова всё труднее становилось разбирать, а временами они были просто не читаемы и больше походили на группу причудливых символом, незнакомых и виденных Ларисой впервые. Но более всего поражали крупные и не менее дотошливые в своём воплощении рисунки, чьё содержание порой занимало полный разворот на обеих страницах. Мрачность этих авторских иллюстраций пугала – самыми популярными персонажами были грифоны в различных ракурсах, но ещё там было полно загадочных пентаграмм, символов и лиц с чёрными глазами, от которых Ларису всё больше бросало в дрожь.
Кое-какой смысл всё же ей удалось понять в отдельных фразах, Люда писала о Вратах и их стражниках-грифонах. Но странность состояла в том, что писала она о них в настоящем времени, как будто бы жила в те далёкие времена, когда культ неизвестным богам имел наивысший расцвет и почитание, либо он имел бы место быть сейчас, в современном мире.
«Бедняга, у неё расстройство. Она переволновалась и не смогла в одиночку справиться с навалившейся на неё ответственностью», – размышляла Лариса, дойдя до последних строк, обрывавшихся непонятной белибердой из цифр и букв.
Позже, когда страсти в лагере улеглись, Мицкевич уснул в палатке после приёма успокоительного, – Сергей тайком подсыпал ему в воду лекарство, – Лариса решила ещё раз пересмотреть свои записи с видеокамеры. Что-то не давало ей покоя, что-то она упускала вновь и вновь, и это лежало на поверхности уже давно.
Кадры мелькали один вслед за другим, вперёд и назад. Глаза слезились от напряжения и непрерывного всматривания, но то, что она искала, ускользало. Ей уже начало казаться, что у неё развивается паранойя, и всё она себе напридумывала, как внимание привлекло тёмное пятнышко слева на кадре, что был сделан на старом погосте второго дня экспедиции.
Максимально увеличив на дисплее заинтриговавшее пятно, Лариса ахнула – среди мягких линий травы явственным резким контрастом лежала свежая земляная насыпь!
Но ведь подобного быть не могло! Она отчётливо помнила ту съёмку и тогда никаких изменений не заметила, а ведь она достаточно долго кружила в том месте, едва ли не охватив каждый уголок своим вниманием.
– Что же это?! – заволновалась девушка. – Нужно успеть туда до темноты.
Возбуждение от нового открытия перемешивалось с дурным предчувствием. Что-то не сходилось, не увязывалось в стройную цепочку событий. Что-то выпало, разорвав звенья и ослабив цепь.
Сначала Лариса хотела подключить Сергея, но поразмыслив, отказалась от его помощи. Нужно было проверить самой, убедиться в том, что она не рехнулась. Камера осталась лежать в палатке, надёжно укрытая курткой в спальнике. С собой девушка прихватила одну из походных лопат, которой прихоранивали покойного Петра Ивановича. О воде она вспомнила уже на полпути до цели, но возвращаться не стала, надеясь, что на всё про всё уйдёт немного времени.
Оказавшись на месте, она внимательно осмотрелась. На глаза тут же попался тёмно-бурый холм с подвядшими стебельками морошки поверху – свежая могила на правой оконечности волнистых бугорков. Но вот цепкий взгляд выхватил в отдалении слева нечто выпадавшее из гармонии зелёного настила. Да вот же! Тот самый холм, который они не заметили ранее, поглощённые горькой заботой.
Ноги тяжелели, будто впитывали из земли её тяжесть, каждый шаг забирал прежнюю уверенность, заменяя её дрожью и острым желанием развернуться и бежать прочь. Одинокий серый холмик с подсохшей земляной корочкой казался вычурной фигурой среди пышущей жизнью растительности. Когда Лариса подошла совсем близко, мурашки от озноба прошлись по всему телу, а волосы на голове, казалось, зашевелились. От недавно вскопанного земляного вала реяло ледяным холодом, в то время как от нетронутого участка зелени вокруг исходило тепло.
– Что за чертовщина! Что это такое? – произнесла вслух дрожащим голосом девушка, изо рта вырвалась токая струйка пара. – Я точно помню, что тебя здесь не было во второй день. Я обошла здесь каждый метр. Я уверена!
Рука сжала рукоятку лопаты и вонзила её в первом неуверенном рывке посредине холмика. Земля поддавалась на удивление легко, будто сама желала скорее раскрыть тайну, которую поневоле укутала.
Снова и снова входил острый край металла, выхватывая всё новые комья земли. Очередной заход и тут лопата обо что-то запнулась, обо что-то твёрдое. Лариса отложила инструмент и принялась руками разгребать то место. Её пальцы наткнулись на нечто холодное и твёрдое. Она ухватилась и попыталась вытащить на свет. Предмет не поддавался, но вот после особо резкого рывка из серого настила выпорхнула посинелая кисть руки.
Лариса закричала. Она шарахнулась назад и, оступившись, упала. Кисть с растопыренными пальцами лежала на поверхности. Вишнёвый глянец лака на ногтях поблёскивал в пробивавшихся сквозь листву черёмухи солнечных бликах.
– Нет! Не может быть! Этого просто не может быть!!! – орала, что есть мочи, Лариса, она отмахивалась перепачканными землёй ладонями от бледного пятна на сером валу. – Я её видела сегодня, они её видели. Она была жива! Жива! Жива!
Помедлив, но затем, отбросив последние сомнения, с каким-то звериным остервенением, девушка принялась раскапывать могилу. Сначала рукав, затем плечо, вот и грудь с шеей. Наступил черёд головы. Новый поток крика взорвал лесной покой.
– Нет! Как же это могло с тобой случиться? Как же так?! Кто это сделал?! – Лариса бережно, как мать ребёнку, стирала с бледно-синего лица Люды въедливую землю, забившуюся в нос, рот и уши. Глаза были закрыты, отчего казалось, что девушка спит.
От тела исходил сильный запах, губы из синевы перешли в черноту, во рту уже хозяйничали черви. Лариса отряхнула с длинных волос подруги серую пыль.
– Тебя тоже надо положить в брезент, чтобы земля не пачкала тебя. – Слёзы стекали по лицу Ларисы и падали в сухую землю. Она их не замечала, всё удерживая в руках тяжелую и безвольную голову Люды.
Руки затекли, в голове мелькнуло полностью откопать тело и сходить в лагерь за брезентом. Но здравомыслие заставило расцепить пальцы под мёртвым затылком и позволить некогда живому и яркому лицу упасть в тёмную нишу могилы. Ни сил, ни желания, ни эмоций, ничего не осталось. Вторых похорон она не перенесла
