Синее на желтом - Эммануил Абрамович Фейгин
И Принц покорно поплелся за хозяином. Со стороны могло показаться, что хозяин прогуливает сейчас на поводке вполне благовоспитанного щенка. Но так только казалось. Принц как раз в эти минуты обдумывал план нового побега. Сначала он, конечно, пообедает. Базанова уже, наверное, поставила у конуры миску с похлебкой. А это очень кстати. — Принц основательно проголодался. Ну а потом… Пусть только хозяин отпустит поводок: Принц теперь знает, как улизнуть: просунул голову в лаз — и готово. И, конечно же, он сразу найдет Чемберлена. Конечно, найдет, иначе и быть не может.
Как видите, наш милый Принц — великий оптимист. Его ведут на привязи, ведут на расправу, а он ничего, не унывает.
Я, правда, не знаю, осуществил ли Принц впоследствии план нового побега, зато знаю, что жизнь тут же, незамедлительно внесла поправку в некоторые намерения Принца. Произошло это, когда Принц увидел пивную палатку, ту самую, где он сегодня утром познакомился с Чемберленом. А вот и дерево, у которого тогда стоял Чемберлен. И все здесь еще пахнет Чемберленом.
Принц впервые ощутил всю горечь разлуки. Ну да, разлуки. Только сейчас он понял, что его все-таки разлучили с Чемберленом. И, быть может, навсегда. Принц присел и уперся передними лапами в землю — не пойду дальше.
Не пойдешь?
Не пойду. Хоть убейте.
Землистое, нездоровое лицо хозяина стало багровым. Базанов снял с себя широкий кожаный ремень с металлической пряжкой.
— Я те покажу!
Металлическая пряжка со всей силой обрушилась на голову Принца. И еще раз.
— Я тя научу!
— Да что вы делаете, Базанов! — возмутилась Клавдия Петровна. — Перестаньте, слышите! Да перестаньте же!
Базанов даже не обернулся. Еще раз, и еще раз, и еще раз — по голове, по спине, по ребрам.
Женщина уже кричала, чуть не плача:
— Не бейте его! Как вам не стыдно! Перестаньте немедленно! Я сейчас в милицию на вас заявлю!
Базанов выпрямился. Посмотрел на Клавдию Петровну налитыми кровью глазами. Ткнул в ее сторону указательным пальцем:
— Ты?
Затем указательным пальцем себя в грудь.
— На меня?
И тем же пальцем куда-то вверх, в небо:
— В милицию?
— Да, в милицию, — твердо сказала Клавдия Петровна. — Не имеете никакого права истязать щенка.
— Не имею права? А ты, воровка несчастная, имеешь право крестить пиво водой? Или думаешь, я не знаю, как ты на пене наживаешься?!
«Господи, да что он говорит! — растерялась Клавдия Петровна. — И это вежливый, уважительный Базанов. Он же ухаживать за мной пытался. Цветы из своего сада носил. Розы, георгины. Так вот какая у него вежливость!»
— Ты у меня еще попляшешь! — сказал Базанов. — Ты еще узнаешь, кто я такой. Я тебя в порошок сотру. Я тебе покажу, как грозить Базанову.
Он повернулся к женщине спиной и поволок по земле плачущего, но не потерявшего волю к сопротивлению Принца.
Все еще растерянная, оглушенная базановской бранью, женщина глядела на его широкую спину, обтянутую почерневшей от пота гимнастеркой, и недоуменно думала: «Ну и ну! И как только его земля держит?»
Довольно странный вопрос, дорогая Клавдия Петровна. А что же делать земле с Базановым? Как ей от него избавиться? Сбросить с лица своего? Но куда?
18
Ох и посмеялись в нашем городе над приключением Грачева. Немало смеха было по этому случаю и в том учреждении, где работал Егор Семенович. Каждого, кто являлся в то утро на работу, сослуживцы встречали вопросом: «Слыхали, как вчера наш Грачев?» «А как же, слышал». И каждый под смех товарищей сообщал какую-нибудь новую подробность, действительную или придуманную — тут уже не разберешь.
Заведующему учреждением Борису Алексеевичу секретарша доложила о происшествии ровно в девять, в самом начале занятий. Оперативность, заслуживающая похвалы. Борис Алексеевич — человек уже немолодой, обремененный множеством служебных и семейных забот. Говорят, что и на том и на другом фронте у него что-то не ладилось, и поэтому он уже полгода пребывал в кисловато-унылом состоянии: редко шутил, еще реже сам смеялся, когда шутили другие, равным себе с грустной усмешкой жаловался: «Нервы у меня вконец развинтились», а нижестоящим теперь то и дело наставительно строго напоминал: «Работать надо, товарищи! Работать!» Но тут и его проняло, как говорится, «аж до самых печенок». Борис Алексеевич хохотал до слез, до икоты, до удушливого кашля и под конец замахал на секретаршу обеими руками: «Ой, не могу! Убила! Наповал убила!». С большим трудом он справился с кашлем, даже таблетку какую-то проглотил, но смешливость долго еще не покидала его. И когда в 9.30 в его кабинете собрались на совещание ответственные работники учреждения, Борис Алексеевич, прежде чем приступить к обсуждению довольно невеселых вопросов, позволил себе устроить десятиминутную веселую разминку. Ответственные резвились и хохотали абсолютно безответственно, как дети. Всем виделась во вчерашнем происшествии с Грачевым только одна смешная сторона. Но была в этом событии и другая сторона, о ней-то весельчаки и позабыли. Каково же было их удивление, когда она сама совершенно неожиданным образом заявила о себе.
В 9.40 отворилась дверь кабинета, и без спроса, без стука, без секретарского доклада вошел Егор Семенович Грачев. Его появление… Трудно даже выразить, что почувствовали все присутствующие. Представьте себе, что вы сидите в компании друзей, кто-то только-только рассказал забавнейший анекдот, как вдруг отворяется дверь и появляется герой анекдота — не воображаемый, не придуманный, а что ни на есть реальный.
Первым пришел в себя наиболее притерпевшийся ко всякого рода неожиданностям Борис Алексеевич. Промелькнула мысль: «Кажется, анекдот кончился, и начинается ЧП».
Борис Алексеевич оглядел Грачева, пожевал свою нижнюю губу и страдальчески поморщился. Потому что он человек чуткий, деликатный и всегда ужасно стесняется, если ему приходится разговаривать с неблагополучными людьми.
А Егор Семенович был явно неблагополучен. Он очень осунулся за последние сутки, посерел, усох, глаза ввалились, обескровились губы, и то, что на нем вместо капитанки была новенькая кепка, тоже подчеркивало, как он изменился. В капитанке он всегда казался стройным, высоким, моложавым, а тут стоял в дверях старенький мужчина, очень среднего роста — плоская кепочка будто полголовы у него срезала, будто на полголовы принизила его к земле.
— Вы ко мне, товарищ Грачев?
— К вам, Борис Алексеевич.
— Но вы извините, у нас совещание. Может, потом
