В открытое небо - Антонио Итурбе
Аэродром в Рио-Гальегосе, будучи финальной точкой линии, благоустроен лучше всего, туда даже морем из Франции для постройки ангара было доставлено листовое железо. Когда Тони приземляется, борясь с порывами ветра и балансируя, как эквилибрист, на земле его уже ждет целая свита. Здесь даже муниципальный духовой оркестр – босоногая компания из трех музыкантов: кларнет, тромбон и огромный барабан, все музыканты – в брюках и красных адмиральских мундирах наполеоновских времен – наяривают шумные марши.
Уж эту ночь он проведет в отеле «Париж», где подают вкуснейшую рыбу, жаренную на решетке. Когда он уже собирается передать скромных размеров почтовый мешок начальнику почтовой службы, лично явившемуся – в форме, с фуражкой на голове и в сером плаще – забрать корреспонденцию, перед ним вдруг появляется невысокого роста женщина, из подбородка которой торчат несколько жестких, как проволока, волосков, а зубов во рту явно недостает. Ее слова он понимает с трудом, но говорит она с непреклонной решимостью. Видя, что он ее не понимает, она просто падает пред ним на колени, словно он сошедший с небес Господь.
– Чего хочет эта женщина, сеньор Эрасмо?
– Чтобы вы взглянули, нет ли в мешке письма от ее сына из Буэнос-Айреса. Не обращайте на нее внимания! Она просто сумасшедшая!
Но Тони наклоняется и мягко берет ее под локоть, поднимая.
– Вам нужно подождать, пока почту не разберут в конторе! Если для вас есть письмо, то его доставят прямо к вам домой.
Лицо женщины выдублено суровым климатом, превращающим человеческую кожу в свиную, но глаза на нем горят ярко. Она ни на сантиметр не двигается с места.
Теперь женщина говорит медленно, чтобы он ее понял:
– Пожалуйста, сеньор авиатор. Мой сын. Его зовут Лучо. Вот уже год я ничего о нем не знаю. Даже жив он или нет. Вы не представляете мою боль.
Тони переводит взгляд на главного почтмейстера.
– Сеньор Эрасмо, не могли бы мы сделать исключение? Писем не так много, мы за минуту увидим, есть ли письмо для этой сеньоры.
– Сеньор Сентэкс, правилами это не дозволяется…
– Целый год не иметь известий о сыне тоже не дозволяется.
Почтовый чиновник раскидывает руки, словно патагонский Христос, и показывает на деревянный стол возле входа в ангар. Туда он и идет с мешком в руках, а вслед за ним – сеньора, оркестр, босой полицейский и добрая половина жителей города. Тони садится на скамейку возле стола.
– Ваше имя?
– Меча, сеньор.
Кто-то за ее спиной подает голос:
– Ее зовут сеньора Мерседес Агрегасьон Галеано Гонсалес.
Тони открывает кожаный мешок и начинает перебирать письма, на каждом из них – красная надпись: «Аэропосталь». Женщина пристально глядит на него, вцепившись руками в юбку. Тони опасается, что для нее ничего нет, но иногда, очень-очень редко, жизнь нам улыбается. Он поднимает письмо.
– Сеньора Мерседес Галеано…
Тони протягивает ей письмо, но она не отрывает рук от юбок.
– Возьмите ваше письмо, сеньора, – настаивает Тони.
Она не двигается. Тот же человек, что назвал ее имя, делает шаг вперед.
– Сеньора не умеет читать.
– Ну так сделайте ей одолжение, прочтите, – просит его Тони на своем примитивном испанском.
Мужчина опускает глаза в пол.
– Я тоже не умею, сеньор.
– Шайка неграмотных! – Главный почтмейстер берет письмо. – Подойдите ко мне. Я вам его прочту.
Сеньор Эрасмо с профессиональной сноровкой вскрывает конверт и начинает зачитывать несколько вкривь и вкось написанных строчек. Сын пишет матери, что работает на фабрике по производству красок, что питается хорошо, что, когда скопит денег, вернется домой… Женщина по ходу чтения кивает, и слезы счастья бегут по ее щекам.
– Прошу прощения, сеньор авиатор! – подходит другой горожанин. – А не могли бы вы взглянуть, нет ли там чего-нибудь на имя Леонардо Лючетти Санчес?
Тони бросает косой взгляд на сеньора Эрасмо, но тот только пожимает плечами. Так что он снова энергично начинает рыться в мешке. Перед столом вырастает очередь, и образуется импровизированная почтовая контора. Тони не понимает многих слов, обращенных к нему, но зато хорошо понимает все жесты. В этих письмах нечто более ценное, чем золото. Сидя за дощатым столом, ежась в кожаной куртке летчика, на самом южном аэродроме планеты, продуваемом острым, как кинжал, ветром, он видит, как самые разные люди – всех возрастов и состояний – смеются и плачут, извергают проклятия и оттаивают. И чувствует, что жизнь его связана с другими жизнями. Он вручает письма, и сердце его тоже тает.
Глава 51. Буэнос-Айрес, 1930 год
Когда он возвращается на аэродром в Пачеко и снимает куртку, шлем и перчатки, то постепенно освобождается и от потрясений, испытанных в Патагонии. Из-под комбинезона пилота появляется гражданский костюм-двойка. Тони закуривает сигарету, и тут же подъезжает такси. С
