Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 3)

-- И у меня остались должники в Сибири, -- вторил ему другой купец. -Где я их теперь найду?! А если их убили? Я разорен!

Слухи обрастали невероятными подробностями. Сообщалось, будто бы русские воины идут на Бухару, собирая вокруг себя ее давних недругов, а хан Кучум схвачен и казнен. Жен и детей же его, заковали в цепи, свезли в Москву. Слухи дошли до Абдуллы-хана раньше, чем сибирские послы переступили порог его дворца.

Поэтому он велел призвать к себе Амар-хана с сыновьями и князя Сейдяка, который успел прославиться как доблестный воин и получил уже звание тысяцкого.

О событиях в Сибири стало известно и Зайле-Сузге. Но она боялась доверять слухам, понимая, насколько они могут быть нелепы. Когда Сейдяка и Амар-хана с сыновьями призвали во дворец, то она безошибочным женским чутьем угадала, что этот вызов напрямую связан с сибирскими событиями.

-- Вот и настал час твоих испытаний, -- напутствовала она Сейдяка. -Хан Абдулла наверняка предложит тебе совершить поход в Сибирь, чтоб навести там порядок.

-- Почему ты так считаешь? -- спросил он мать, хотя и сам догадывался, неспроста зовут его во дворец, что-то случилось.

-- Я давно ждала этого. К тому же сердце матери знает все наперед. Любая мать переживает за своего ребенка.

-- Зачем ты так? Какой я ребенок?

-- Ты для меня всегда им останешься.

-- Амар-хан ждет господина, -- поторопил его вошедший слуга.

-- Только не принимай поспешных решений, -- напутствовала Зайла-Сузге сына.

Хан Абдулла принял их весьма милостиво, расспрашивал о здоровье и одарил молодых ханов вместе с Сейдяком дорогим оружием.

-- Вам, верно, уже стало известно, -- перешел он прямо к делу, -- что в Сибирском ханстве изгнан из своей столицы хан Кучум?

-- Да, мне сообщили об этом, -- наклонил седую голову Амар-хан. -- В городе только и разговоров, что об этом.

-- Наши купцы понесут большие убытки, если русские запретят им торговать в Сибири и менять свои товары на меха. Зато московские купцы поимеют огромную выгоду. Кучум прислал гонцов и просит помощи в борьбе с русскими. Я решил поступить иначе. -- Абдулла-хан внимательно вгляделся в лица слушателей и продолжил:

-- Говорят, сколько не латай старую крышу в одном месте, она в другом протечет. Видно, стар стал хан Кучум, кончились его силы. Не смог удержать Сибирь, и я волей своей снимаю с него титул Сибирского хана. Пусть хан Сейдяк по праву престолонаследства примет этот высокий титул. Готов ли ты?

-- Готов, мой хан, -- опустился на одно колено Сейдяк.

-- Прочтите ему наш указ и вручите грамоту на владение сибирскими землями, -- кивнул хан визирю.

Когда церемония была окончена, то он обратился к сыновьям Амар-хана, стоявшим тут же с опущенными головами:

-- Знаю вас как храбрых воинов, детей славного Амар-хана, а потому поручаю всем троим идти вместе с ним, -- указал он рукой на вставшего с колен Сейдяка, -- защищать нового Сибирского хана и помогать в делах больших и малых. В его власти карать и миловать своих подданных по заслугам. Только передо мной будет держать ответ хан Сейдяк. Направляю сотню воинов для личной охраны, но войско придется набирать в Сибири сообразно с обстоятельствами. Да благословит вас Аллах!

Зайла-Сузге узнала о даровании сыну титула хана Сибирского со слезами на глазах. На другой день она сказала ему:

-- Как хочешь, а я одна здесь не останусь. Не хочу больше жить в чужом доме. Хоть Амар-хан и хороший, добрый человек, но тяжело мне. Не было у меня всю жизнь собственного дома. Так хочу хотя бы на старости лет быть рядом с тобой. Когда ты станешь ханом, то, возможно, найдется для матери старая землянка, где смогу спокойно умереть. И еще хочу понянчить внуков... Не откажешь матери в столь малой просьбе?

-- Конечно, -- Сейдяк совсем не ожидал подобного поворота, -- но только не сейчас. Как ты поедешь, когда в Кашлыке русские? Нет, тебе придется подождать...

-- И дня без тебя на останусь, -- решительно заявила Зайла-Сузге, -- а коль не захочешь взять меня с собой, то... то найду с кем мне добраться до Сибири Меня ничто не остановит...

-- Я не помешаю? -- раздался голос за их спинами. Повернув головы, они увидели стоящего в дверях Амар-хана.

-- Что вы, -- смутились мать и сын, поняв, что он слышал их разговор. -- Вы у себя дома.

-- Извините, но я пришел поговорить как раз о том, что Зайле-Сузге лучше было бы какое-то время остаться в Бухаре. Но коль ей так тяжко, то... что тут скажешь, -- развел он руками, -- решайте сами...

-- Я не хотела вас обидеть, уважаемый Амар-хан! Но я должна быть рядом с сыном. Иначе... иначе я просто умру от тоски. Поверьте мне!

-- Верю и понимаю тебя. Думал, что мой дом стал твоим домом, а вот ошибся. Силой не желаю никого удерживать... -- и круто развернувшись, он вышел.

-- Ну вот, -- с сожалением проговорил Сейдяк, -- обидели зря хорошего человека. Что же теперь делать?

-- Ничего. Я попрошу у него прощения и думаю, он поймет меня. Скажи лучше, когда ты собираешься выступать?

-- Не ранее весны. Это лучшее время для прохода через ущелья и по степи. К тому же надо все подготовить.

-- За это время я смогу все объяснить Амар-хану и выеду с легким сердцем.

-- Пусть будет по-твоему...

* * *

...В ту же зиму казачья станица под началом Черкаса Александрова подъезжала к Москве, преодолев долгий путь из Сибири. Они везли царю известие о взятии Кашлыка и бегстве хана Кучума, а также подарки из запасов, обнаруженных ими в ханских кладовых. Казаки долго спорили, стоит ли сообщать царю о взятии Сибири, мол, не ради него в поход пошли, кровь проливали. Но потом, поспорив, пошумев, поостыли да и решили, что Сибирь не баба, с собой на коне или в струге не увезешь, в карман не спрячешь. А царь, глядишь, расщедрится, отвалит свинца, пороха, подмогу пришлет. Снарядили станицу и те, помолясь, отправились.

Москва встретила казаков раскисшей дорогой, толпами нищих, частым колокольным перезвоном. С трудом узнали, где помещается Посольский приказ, сунулись туда. Дьяк, вышедший на крыльцо, долго оглядывал казаков, пытаясь понять, от какого государя те прибыли.

-- Из Сибирского ханства мы, -- пояснил Черкас Александров, выступя вперед, -- направлены с сообщением о взятии его.

-- Из Сибирского? -- удивился дьяк. -- Давно от хана Кучума не бывало посольства. Ясак привезли?

-- Да не от Кучума мы, а от атамана Ермака, -- сплюнул под ноги Александров. -- Убег ваш Кучум-хан и царство свое нам передал.

-- Как так? Быть такого не может! Брешете поди...

-- Пес брешет, а мы истинную правду сказываем.

-- Господи прости! Дела-то какие, -- засуетился дьяк. -- Проходите в избу, проходите, гостями будете...

На другой день Борис Годунов, войдя к царю с докладом, начал с сообщения о взятии Сибири.

-- Это который же Ермак будет, -- перебил боярина Иван Васильевич, -напомни-ка. Запамятовал чего-то, -- сделал вид будто вспоминает о ком речь. Могучего чернобородого казачьего атамана, что совладал с медведем и был когда-то представлен ему Басмановым, он помнил хорошо, как помнил всех, с кем когда-то встречался, беседовал. Единственное, что не изменяло ему, так это память. Он помнил всех и каждого. И казненных, и помилованных, от чего и мучился порой, но поделать с собой ничего не мог. То был и дар, и наказанье Господне.

Ивану Васильевичу не так давно перевалило за пятьдесят, и недуги, словно только и ждавшие удобного момента, враз повыскакивали, навалились на царя. Выпадали волосы, крошились зубы, кровоточили десна, а самое неприятное -- начались боли в ногах, опухавших за ночь так, что нельзя было и сапоги натянуть. Забыл Иван Васильевич про пиры и частые охоты с многодневными отлучками из дворца. Но деятельная натура не позволяла ему успокоиться и он отводил душу в шахматной игре с Годуновым или Бельским; собирал сказителей, волхвов, учил сына Федора как править государством, писал грамоты соседним государям.

Сейчас, услышав о взятии Сибири казаками, отнесся к этому без особого интереса. Если бы несколько лет назад, когда кровь еще играла в нем, то, может, и возликовал бы. Но сейчас не радовало неожиданное известие.

-- На кой она мне теперича, Сибирь эта, -- прошепелявил он, пока Годунов пытался вспомнить, кто таков атаман Ермак.

-- Что сказать изволил, государь? -- вытянул к нему шею боярин.

-- Чего с Сибирью делать станем? Устал я от дел всяческих...

-- Народ надо к присяге привесть, ясаком обложить, воевод отправить.

-- И к присяге приводили уже, и ясаком обкладывали, а что толку? Все меж пальцев, все в землю уходит, словно вода. Банька истоплена? -неожиданно переключился на другое государь.

-- Не узнавал пока. Верно, истопили уже, -- часто заморгал длинными ресницами Годунов. -- Посольство принять бы надо... Как положено...

-- Примем, коль жив буду, -- прокряхтел, тяжело поднимаясь, Иван Васильевич. -- Все сделаем, -- похлопал легонько по плечу кинувшегося к нему на помощь боярина. -- Дай только в себя приду. Ох, грехи мои тяжкие...